И невдомёк вождю народов, что не тот это лагерь, что собран там разный сброд для отвода глаз. А та команда, которую он собирал, совсем в другом месте, и подчиняется совсем другому человеку. Так всё обернулось.
Велик товарищ Сталин, с тысяч портретов на страну смотрит, да только уследить за всем не может чужими глазами он на мир глядит, чужими ногами дороги топчет как ему правду узнать? Да и не до того ему уже, возраст знать себя даёт
Ну иди, спасибо за службу. И о просьбе моей никому не говори, а то обидятся на меня товарищи мои, что я через их голову проверку учинил, подумают, что не доверяет им товарищ Сталин. А мы ведь одно общее дело делаем.
Так точно! Никому не скажу.
Ну вот и хорошо. Верю тебе.
* * *Сидят командиры кружком, папиросы смолят. Виданное ли дело для зэков ни самокрутки, ни бычки, на помойке подобранные, а папиросы из только что начатой пачки. И харчи у них добрые, такие, что обглоданные корки никто в карманы не суёт. Матрасы мягкие и простыни чистые. Все у них хорошо, но отчего-то не весело
Труба наше дело.
Почему?
Ты оружие видел? Такие стволы только для большого боя. Там одних ручников три десятка, а еще гранаты. На нас что, танки пойдут? Что скажешь, Кавторанг?
Скажу, что в таком бою пехотинцу полчаса жизни отпущено. Тут или победить, или умереть.
Кого победить? Немцы уже побиты. Для кого этот арсенал? Чего молчим?
А что тут ответить? Просто так такое оружие не выдают. И за здоро́во живёшь на убой не кормят. Не бывает халявы, это любой зэк знает за всё платить надо.
Если мы против блатных или краснопёрых шанс есть. Если против армии, то нас в пять минут покрошат.
Сидят командиры, гадают на «баланде» зачем их с нар сняли, зачем в карантине натаскивали, кровью вязали, а после с лесными братьями и эмгэбэшниками схлестнули? А теперь халатики эти, линейки, мелки с досочками, ксивы и пулемёты. К чему бы это? Может, больше Пётр Семёнович знает, но молчит как рыба об лёд.
Ладно, чего базарить, когти рвать нужно.
Когда? Мы тут, как мухи в паутине, повязаны.
Не теперь, когда время приспеет. А пока прикинем Партизан, ты что умеешь делать?
Землянки и схроны рыть, костры без дыма жечь, тайные тропы бить, гати прокладывать и метки ставить, каши из коры и корешков варить, и еще лягушек, мосты взрывать, глотки резать, собакам нюх отбивать. Следы прочесть могу, определить, кто и куда шёл. В лесу не потеряюсь. Могу затаиться так, что в шаге пройдут и не заметят. Идти сутками могу, если требуется, или неделю в снегу в дозоре лежать. Сохатого ножом с одного удара завалю, когда жрать нечего. Или косолапого. Ногу или руку умею отчекрыжить топором или пилой, хоть даже ножиком перочинным.
Зачем?
Чтобы заражение дальше не пошло. У нас хирургов не было, а ранения случались. Много чего еще могу.
Кавторанг?
Захватывать и удерживать.
И всё?
Ну почему Личный состав пинками и матом из окопов поднимать, жрать несъедобное, пить всё, кроме яда, жить в таких местах, где ни одна собака не сможет. И при этом воевать. Карты читать. Могу реку с пулемётом переплыть или с соломинкой по дну перейти. «Языка» добыть и вопросы ему задать так, что он ответит. Сапёрные лопатки и финки кидать, стрелять из автоматов, пулемётов, миномётов, полевых и башенных орудий. Могу танк и бронекатер водить. Самолёт не пробовал, но если надо будет
Крюк?
Слежку выявлять или, напротив, от филеров уходить. В карты на интерес играть так, чтобы всегда выигрывать, гомонки с фраеров снимать, замки ломать, малявы передавать, лохов разводить, резать исподтишка или шнурком горло давить, знаю много способов человека жизни лишить. Ксивы подделывать могу, если они простые, следакам вола вертеть, так что они хлебала откроют. Могу под блатного закосить, чтобы за своего сойти. «Малину» сыщу в любой деревне, где всего три дома. Я как Партизан, только он в лесу, а я в городе. Не пропаду и другим не дам. Ну а ты, Абвер?
Я всё могу, что вы перечислили. А еще на ключе стучать, шифровать, тайники устраивать и снимать, мины из подручных средств делать, и яды тоже, «легенды» сочинять.
Чего? Может, еще сказки русские народные?
«Легенды» это вам не сказки, а нужные биографии с мельчайшими деталями местом жительства, родственниками, друзьями детства, памятными событиями. Ни один «барбос» не раскусит. Немецкий знаю, как родной. Английский более-менее. Могу внешность с помощью грима менять учили. От слежки отрываться. Любой транспорт водить. Самолёт, кстати, тоже могу.
Много чего умеют зэки, не простая у них жизнь была, и экзаменаторы под стать. Только что толку одни они, а против них целая страна. В войну всё просто перед тобой враг, за тобой свои, а здесь кругом чужие. Нет шансов. Но может, что в стране изменится, и тогда
Ну что, Партизан, не пора нам землянки рыть?
Землянку сладить не велика наука, а как в ней богу душу не отдать вот задача
* * *Долга зимняя ночь, без конца и края. Тишина кругом, только стволы деревьев потрескивают, лопаясь изнутри. Мороз В снегу, словно труп, лежит человек, не шевелится. Стынут руки в рукавицах, покалывает мороз кончики пальцев, немеет лицо, хоть замотана голова по самые глаза непонятной грязной тряпкой. На бровях, на прядках волос, выбившихся на лоб, сосульки. Дыхание изо рта и ноздрей серебрит волоски на коже. Ползёт ледяной озноб по спине, гладит, хватает окоченевшими пальцами.
Стужа Трудно, невозможно человеку, а не зверю лесному, без шерсти и даже без подшёрстка, выжить в зимнем лесу. Невозможно не волк он и не лось. И даже не белка. Вместо шкуры тонкая кожа, которая, если прихватит морозом, мнётся и ломается как пергамент. А коли не уследить, то пальцы на ногах и руках проморозит до черноты, так что их можно ломать, как спички, вместе с костью, безо всякой боли. Мороз не тётка Одно спасение костёр. Только его нельзя развести: огонь и дым привлекут внимание. Но и огонь в зимнем лесу не панацея, коли нет еды. Один чёрт сдохнешь, только, может быть, на несколько дней позже. А сытый хоть в одних подштанниках на мороз выскочит или в прорубь нырнёт только пар от него во все стороны. Нипочём сытому холод, когда брюхо салом с картохой заполнено. А коли желудок к хребту примёрз не жилец ты!
Вот и он уже два дня ничего не ел, кроме сухих пшеничных зёрен, завалявшихся в кармане, так и те кончились! И теперь, если не раздобудет еды, во вторую ночь помрёт, и зверье лесное обдерёт с него, еще живого, кожу и мясо, дыша вонью в лицо, выгрызет глаза, вырвет с урчанием потроха, а после кости растащит так, что и хоронить нечего будет. Такой закон или ты прикончишь, или тебя разорвут и слопают. Без сомнений и сожалений. Без остатка. Закон джунглей. И человек, когда лихие времена наступают
Немеет тело, слипаются глаза, и чудится, что с ног тепло поднимается Худо дело, коли ступни прихватило. Попрыгать бы, разогреться в движении, разогнать по жилам тёплую кровь. Но нельзя Топтаться вокруг нельзя, следы останутся. Можно лишь шевелить в промёрзшей обуви пальцами, напрягать мышцы. Неужели и сегодня И настанет ли тогда завтра?..
Час Два
Но вот в мёрзлой тиши заскрипел вдалеке снег под полозьями, застучали по насту копыта, зафыркали лошади.
Обоз? Показались вдали тёмные фигуры идут двое солдат в полушубках, с местных крестьян снятых. Вместо пилоточек шапки-ушанки. Не по уставу, зато тепло. Морды красные, распаренные, не иначе самогонки хватанули под хорошую, жирную закусь. Им мороз нипочём, идут расстёгнутые, а из-под тулупов пар валит. Говорят о чём-то, смеются.
Нет, с такими не справиться, шустрые они, разогреты перед дракой. А ты как деревяшка, даже встать быстро не получится, ног не разогнуть. Нет Они и стрелять-то не будут, свалят с ног играючи, потопчут, бросят на телегу и повезут в комендатуру допросы чинить.
Сошли с дороги, глянули с пригорка по сторонам свежие следы на снегу ищут. Вот почему топтаться нельзя было Обернулись, крикнули что-то.
Если обоз большой, если плотно едут шансов нет. И на жизнь нет после него другой не раньше чем через пару дней пойдёт. У немцев всё по ранжиру вначале одну деревню под метёлку выметают, потом другую
Мычание Видно, коров за собой ведут.
Передняя подвода показалась. На телеге мужик из местных, который собственное добро на своей же кобыле от семьи, от детишек голодных увозит. А попробуй ослушаться сейчас на ближайшей берёзе на вожжах вздёрнут и табличку на груди повесят про саботаж. Немцы они не церемонятся, суд у них короткий, и приговор один. А могут еще избу запалить и тогда всем пропасть.
Еще подвода. Дозор мимо прошёл Напрячь, ослабить, снова напрячь разогреть мышцы. В голове застучало, страх он помогает, страх кровушку по жилам гонит. После, конечно, как тряпка, но это после
Еще подвода. На ней фельдфебель сидит, грязными пальцами сало держит, режет и жрёт даже без хлеба. Начальство обычно в середине обоза держится, где безопаснее всего. Значит, еще пять-шесть подвод На последней мужиков не будет, на неё немцы обычно полицаев сажают или сами едут, опасаясь, что мужик отстать может или скинуть чего в придорожные сугробы. Ну или пару солдат подсаживают.