Времени не было у тебя, папа. А я, пока, свободна, как ветер.
Это-то и пугает, лукаво улыбается он, И об этом я тоже хочу с тобой поговорить.
С любопытством озираясь по сторонам, я переступаю порог, погружаюсь в одно из кресел такое огромное, что мне становится как-то не по себе. Ощущение, будто я залезла в разинутую пасть кашалота, готового в любую минуту меня проглотить. Странно, но сродный с этим дискомфорт мне внушает и обстановка самой комнаты. Что- то здесь определенно изменилось за 8 лет моего отсутствия, хотя я не могу определить, что конкретно. Тут словно усилилась концентрация роскоши, став теперь до невыносимости угнетающей. Может, я просто отвыкла? Или все кажется мне таким громоздким и перенасыщенным лишь в контрасте с моей неказистой жизнью в общежитии?
Отец не спешит с разговором, неторопливо набивает свою трубку, давая мне время освоится. Оно не идет на пользу. Все больше ерзаю в кресле, пока, наконец, не вжимаюсь в его туго обтянутую кожей спинку, словно загнанная в ловушку мышь Что же все-таки не так? Что изменилось? Как говориться, дьявол в деталях его я и пытаюсь найти, всматриваясь, изучая, вспоминая, сопоставляя
Новая мебель, разросшиеся книжные стеллажи, мягкий еще не затоптанный и не затертый ворс ковра, гобелены, струящиеся отблеском глубоких коньячных оттенков, звон хрустальных льдинок канделябра не столько слышимый, сколько ощутимый от лязганья кружащихся в голове слов «блеск, лоск, глянец блеск, лоск, глянец» Но не пронзает, не звенит свежей легкостью, а будто стынет и вязнет в воздухе в тугом, тягучем парфюме из лакированной древесины, кожи и табачного дыма. Даже едва просочившиеся нотки сочных трав и сладость цветов из сада, занесенные ветерком сквозь распахнутое окно, тоже увядают, задыхаются, раздавленные этой тяжелой горечью.
Отец закуривает, переводит на меня свой внимательный взгляд. А я понимаю, что это еще одно воплощение того, от чего я безнадежно отвыкла.
И все-таки, почему ты решила вернуться?
И легкая сеточка морщинок на его худом лице чуть подергивается в улыбке, скрывающей непроизнесенное в слух: «Весьма неразумный поступок».
Не знаю Все-таки это моя родина.
Что ж, справедливо, а его живые проницательные глаза словно договаривают: «Хотя и глупо», Впрочем, сейчас или никогда. Боюсь, очень скоро границы между нашими странами могут оказаться закрыты. И хотя я искренне полагаю, что в Штатах у тебя было бы больше возможностей для самореализации, твой патриотизм тоже достоин похвалы. Но об этом мы поговорим в другой раз. Сейчас меня интересует, чем ты думаешь заняться на «своей родине»?
Я еще не думала об этом, но, наверное, пойду работать в больницу.
А вот это не самая удачная идея.
Но я 8 лет училась на врача и
Знаю, знаю, сейчас ты скажешь, что у тебя есть и диплом, и призвание, и желание, но и устало разводит руками , подразумевая что-то вроде: «Ты же понимаешь, это была всего лишь твоя детская блажь, которой я имел неосторожность потакать. Только пора бы уже повзрослеть».
Да, у меня диплом врача. Честно полученный диплом с отличием. Какие тут могут быть «но».
Медицинская сфера не в моей компетенции.
Ну и что? Главное, что я в ней компетентна.
Ты понимаешь, о чем я. Я не смогу устроить тебя на нормальную должность там выбирают по особым критериям. А быть сиделкой или медсестрой улыбка на его лице переходит в ухмылку, ухмылка спадает в брезгливую гримасу две глубокие рытвины, вонзившиеся в уголки опустившихся губ быстро скрытую за взятой в рот трубкой.
И что ты предлагаешь?
Я поговорил о тебе с мистером Граузом. Он готов принять тебя. Младший специалист финансового отдела это для начала. А на будущее, огромная перспектива карьерного роста.
Папа, это не мое.
Откуда ты знаешь? Ты же еще не пробовала. Его компания до сих пор считается весьма успешной. И я получаю с ее акций неплохие дивиденды. Ну и впоследствии, у меня есть определенные планы относительно нее.
«Хочет прибрать к рукам» догадываюсь я, хотя вслух произношу чуть мягче:
Планируешь выкупить фабрику у Мистера Грауза.
В общем-то, да. С нынешней политикой иностранные капиталисты здесь долго не продержатся, и будет обидно упустить такую золотую жилу.
И ты хочешь, чтобы я потом работала на тебя?
Не «на меня», а «у меня». Или, лучше сказать «со мной». Это разные вещи.
И ты хочешь, чтобы я потом работала на тебя?
Не «на меня», а «у меня». Или, лучше сказать «со мной». Это разные вещи.
Не думаю, что
Так подумай, резко перебивает он, Я не прошу многого. Поработай у него хотя бы годик. Присмотрись. Ну, а если не понравится, тогда поступай, как знаешь.
Я итак знаю, что моя стезя медицина. И я согласна начать с должности обычной медсестры.
Он опять недовольно морщится, встает из-за стола, приглаживает и без того гладко зачесанные назад густые черные волосы с аристократичным вкраплением седины, отходит к окну.
Я изрядно похлопотал, уговаривая Грауза принять тебя на эту должность. Не ставь меня в неловкое положение.
Ты мог бы для начала посоветоваться со мной, замечаю я.
Я хотел быть уверен, что он тебя возьмет, прежде чем предлагать столь заманчивое место. Послушай, я прошу только год. Ради меня
Знаю я все это: сначала год, потом два А потом я меня затянет, не смогу вырваться. Утрачу все навыки, забуду все, что так долго и кропотливо зубрила все эти 8 лет буду слишком далека от медицины, чтобы вернуться. И сдамся. Нет. Уж лучше сразу не поддаваться, чтобы потом не пришлось сдаваться
Я вздыхаю, раздумывая над новой порцией возражений, но так и не успеваю высказать их. Робкий стук, в приоткрывшийся дверной проем проглядывает испуганное лицо Пабло шофера отца.
Сеньор Ньетто? Простите, что прерываю. К вам пришел Полковник
Да, да, я его жду. Спасибо, Пабло! отец по-молодецки вскакивает из-за стола, бросает взгляд на стоящие в углу комнаты часы, Ровно два. Как и договаривались. Ох уж эти военные пунктуальности им не занимать! Скажите нашему гостю, пусть проходит И, да, Пабло окликает шофера, а сам бросает на меня твердый, победоносный взгляд, Отвези Сеньориту Мадлен к мистеру Граузу
То есть, все? На этом наш разговор окончен? обиженно вопрошаю я.
Прости, Мадлен. Боюсь, я опять буду занят. Ты езжай к Граузу, а потом расскажешь мне, как прошел разговор, ладно?
Папа, я
Я хочу для тебя лучшего, милая. Пойми это.
И я не нахожу, что ответить. Просто слушаюсь. Пай-девочка.
С этим, который пришел к отцу, и из-за которого он прервал беседу со мной, я сталкиваюсь в дверях метис, невысокий, плотненький и сбитый как свежесрубленный пень, два крестика пронзительно поблескивают на лацканах формы, воротничок наглухо застегнут, сдавлен и сжат петлей галстука, туго вгрызается в обрюзгшую шею. Шаг твердый, чеканный, выдрессировано-армейский, а лицо, напротив, мягкое, осунувшееся, расплывчатое. Глаза, словно стекают в набухающие под ними мешки, и толи из-за этой оплывчатости, толи из-за тусклых не находящих себе места зрачков, взгляд кажется безвольным, полным сомнения, смятения и нерешительности
«Кажется, я не единственная, кому не по себе в этом доме», думаю я, проходя мимо этого человека. Кроткий вежливый кивок вместо приветствия я не стала подавать ему руку, да и он все равно не успел бы ее поцеловать, потому что за моей спиной он уже разглядел фигуру отца, полностью захватившего его внимание
Сеньор Ньетто, это честь для меня
Боже мой, Пако, мы же не на официальной встрече! перебивает его отец несвойственным ему приторным тоном, Так что, давай оставим все эти лишни холодные любезности в стороне, и поговорим искренне и непринужденно, как друзья Без всяких там «Сеньоров»
Это последнее, что я услышала, прежде чем выйти вслед за шофером на улицу.
Пабло, ты знаешь, кто этот человек? спрашиваю я, располагаясь на заднем сиденье автомобиля.
Ха Конечно! смеется тот, словно я спросила какую-то очевидную и нелепую глупость, Это, Сеньорита, возможно, наш будущий президент
***
II
Почему так темно? Почему ничего не видно? Ощущение, будто она нырнула в мазутную лужу. Отдалась объятиям самой вселенной, облаченной в траурные вуаль пустоты, вечности и мрака Как же она не заметила тот момент, когда мир вокруг нее померк, когда нечто, проглотившее солнце, выжало до последней капли весь свет из ламп, свечей, огней и всего, что было хоть как-то способно противостоять алчности тьмы? Как и когда это произошло?
Заключенная приподнимает руку, пробираясь сквозь гущу тьмы, пытается нащупать свои веки только чтобы лишний раз убедиться: они подняты. И глаза Скользкое глазное яблоко жжет, когда она дотрагивается кончиком пальца. А ведь даже ладонь не видно Неужели ослепла? Ослеплаоглохла Это все равно, что умерла Лишилась этого мира, лишилась всего того, что было по-настоящему значимо, что доставляло радость Лишилась трепетных рассветных заливов, и тягуче-знойных полуденных солнцепеков, лишилась игривых и кокетливых игр заката и таинственно-манящих ночных огоньков, лишилась протяжных воев пастушьих свирелей, неугомонного щебета птиц, бесконечного треска и скрежета насекомых, трезвона бубенчиков на проезжавших под окнами повозками, и наглых криков мальчишек, продающих газеты, и колокольного набата часовни, созывающего на воскресную мессу, и голосов Лишилась человеческих голосов: их слов, фраз, речей: тех, что когда-либо будоражили ее мысли и сердце, и тех, что просто проскальзывали мимо, просачивались сквозь сознание, тех, что похожи на бурную лесную речку и можно не чувствовать жажды, но все равно станет приятно и спокойно от ее мирного, прохладного мурлыканья, ее всплесков, мерцаний миллиардов искр, разорванного солнечного отражения Как она любила уходить в сельву, когда была маленькой, и купаться в реке с другими девчонками, и смеяться, и слышать их смех и голоса А теперь ничего этого нет. А как же ее голос? Ее собственный голос? Заключенная хотела открыть рот, закричать, но не смогла Необъяснимый страх верный спутник мрака в одно мгновение завладел всем ее существом, сдавил горло, и голосовые связки застыли, обледенели не в силах противостоять ему.