В школе было пусто, только хор разучивал песню. Вдвоем они зашли в свободный класс и Алла, кажется, застеснялась еще больше Пасечник был выше ее на голову, крепкий коренастый. Из них двоих скорее она походила на школьницу
Ну что, скучно спросил милиционер, присев на парту, как учиться будем?
Александр, -она занервничала еще сильней, убрала прядь с лица, -пожалуйста, не надо. Давайте начнем. Вот тетрадь, Она протянула ему тетрадь, я вам из книги почитаю, вы писать будете, а потом разберем это все.
Вы вообще, где работаете? Он взял тетрадь, сел за парту с трудом ноги не лезли, пересел за учительский стол.
Телефонистка я на почте. Это неважно все.
Была она какая-то серая, невзрачная, нервная и потерянная.
Ладно, Саша вздохнул еще тяжелее, давайте вашу «Мама мыла раму».
***
Городская столовая с тремя фикусами от ресторана на привокзальной площади отличалась от реального ресторана меньшими размерами и отсутствием оркестра. Цены тоже были чуток пониже. А вот официанты были там из того самого ресторана, только перекочевали после революции и НЭПа, когда их выгнали из любимой вотчины волевым решением заводского парткома.
Как только Ефимцев и Демин вошли в столовую, из-за стола у окна привстал аптекарь Рединг:
Аркадий Петрович, Петр Павлович! Идите к нам, пожалуйста!
Милиционеры прошли к столику, за которым сидели хирург и аптекарь.
Аркадий Петрович, как голова у вас? спросил Рединг, Все так же болит?
Даже сильней, ничего не помогает.
Так может Семен Семенович поможет? Он все же доктор, не то, что я. Рединг рассмеялся: Семен Семенович, возьметесь за такого пациента? Весь, знаете ли, на работе горит, а лечится только от боли.
А что болит то у вас?
Голова вот, с войны мучаюсь, а в последнее время все сильней. Бывает, просто раскалывается.
Вы, уважаемый, с этим не шутите. Я вот много журналов читаю, да и сам на войнах многих побывал и без них тоже всякого насмотрелся. А у нас как-то не принято о народе было заботиться на Империалистической все наши еще и без касок ходили. И наркомания, и пьянство, и сифилис доктор махнул рукой: Все это на психику влияет страшно. Надеюсь, у вас такого не было, Врач усмехнулся в бороду, Я хоть не специалист, не психиатр, но почитать такое забавно. А случаи, знаете, бывают преинтереснейшие. Например, безумный маскируется под нормального человека, но иногда, только иногда, дает себе выход. И во времена такой, с позволения сказать, маскировки его часто даже психиатру не отличить от обычного человека. Официант принес уже заказ, еда остывала, но Ефимцев заслушался, И вот надо здесь уметь найти такой момент, точку, которая покажет его истинное нутро именно во время осмотра, а то вы его уже до следующего срыва не поймаете.
Да, доктор, прямо как у нас на допросе! засмеялся Демин:
Пожалуй. И вот еще иногда, знаете, бывает раздвоение личностей и в одном человеке их оказывается две, а то и больше, и еще не ясно, какая из них более главная и когда и при каких условиях! Ну а причины для этого описывают совершенно разные: психологические травмы, отравления, наркомания, болезни Так что, Аркадий Петрович, не медлите, заходите к нам, сделаем поначалу рентген, а там, может, и на операцию. Аркадий Петрович, смотрите, у вас уже остыло все!
Ну вы, Семен Семенович, говорите так интересно, прямо фантастика какая-то. Поверить трудно! Ефимцев, наконец, начал есть, но суп и впрямь подостыл; он его отставил и взял котлету, А когда к вам можно подойти?
Сегодня уж вряд ли, давайте лучше завтра как раз рентген работает с двух. Да давление замерим, может, найдем причину, а я за вас попрошу, чтобы без очереди, не смущайтесь, а то ваши пациенты в очередях тоже ведь не стоят! доктор рассмеялся негромко, аптекарь же так захохотал, что обернулись с соседних столиков.
Котлета тоже была не очень горячей, но Ефимцев все же доел ее и запил едва теплым чаем.
Хорошо, завтра, так завтра.
Жду вас.
Они распрощались с медиками, встали из-за стола и пошли обратно на работу, Демин спросил:
Что, и впрямь так все серьезно?
Болит страшно, лучше провериться, раз предлагают. Если что, подменишь меня.
Демин помолчал, закурил, и вдруг добавил:
Не боишься, что будет как у Фрунзе?
А бояться не глупее?
Не знаю
Именно, что не знаешь. Хватит, работа ждет.
Молча они дошли до здания милиции.
Весна уже развернулась, и яблони расцвели в палисадниках. Среди облаков выглядывало доброе ко всем Солнце.
День закончился спокойно, и они разошлись по домам.
***
Он был левшой. Власть свою он ощутил совсем не сразу осознание ее приходило постепенно, исподволь и все сильнее с каждым днем. Выгоду положения своего он тоже осознал совсем не сразу: сперва он даже не понял кто он, но постепенно стало ясно и его место и его враги.
Друзей он не имел. Людей делил на тех, которых использовал, и тех, кто мог ему повредить. Слабости других его не интересовали, но у него слабое место было одно, и он презирал себя за это
Зеркала Что другие люди находили в них? Зеркала никогда не отражали правды право-лево, все спутанно мало того, там был какой-то невероятный мир, где все вдруг снимали маски лиц, а из тайных дверей выглядывали зверские морды. И он, случайно заглянув внутрь этого мира, уже не мог оторваться и сам корчил рожи, кривлялся почти до потери сознания, а после вспоминал это со стыдом.
Бывало, долго он ходил по маленькому Мамаевску люди здоровались с ним, и он отвечал им, понимая, какая власть его ждет, и как же мал для него этот городок.
Он уже чувствовал, знал, что будет делать, но теперь, когда он готовился к главному оставалось совсем немного, чтобы одолеть уже изможденного болезнью Ефимцева и стать хозяином. Для начала здесь.
Но вот теперь Этот разговор в столовой. Он понял, что это и есть его смерть Если операция будет удачной, все рухнет.
***
Закат ушел за крыши, и в комнаты доктора с отдельным входом тоже пришла темнота. Доктор зажег керосиновую лампу электрического, слишком яркого для него света он не любил, только терпел на работе. За столько лет и войн ему часто доводилось работать едва ли не в полной темноте, и в ослепительном свете он не нуждался.
До надоедливого пения цикад было еще очень далеко, и в тишине гудок со станции прозвучал над золотой от закатного солнца степью особо одиноко и прощально, но вот ему ответил второй веселый, радостный. Доктор прогнал печаль и задумался, вспоминая дневной звонок и того, кто к нему попросился прийти сейчас, этим печальным вечером, навевающим память о прожитой жизни
***
Ночью Демин проснулся вот и опять приснилась она.
Он лежал на кровати, глядя в потолок, и думал об одном: все отдал бы, чтобы никогда больше не возвращалось это видение.
В 20-м его отряд выбил белых из приморского крымского городка, командира тогда убило и он комиссар, заменил его.
Кто-то из местных сказал, что в неглубокой бухте белые затопили баржу с пленными, и Демин направил уполномоченного с морячками из отряда. Пока же молодой комиссар начал разбираться с городскими делами и наводить советскую власть.
Все шло привычно он подписывал разрешения на торговлю, ставил печати. Батюшка подсунул бумагу с просьбой разрешить молебны и Демин красным карандашом написал прямо поверх прошения: «Запретить!».
А потом протиснулась в дверь невзрачная хорошо одетая девушка лет двадцати пяти и сказала дрожащим голосом:
Простите, я к вам Я насчет детей, у нас пустует усадьба, я дочь купца Перова Мы можем принять беспризорных.
Дальше она, постепенно собираясь с духом, говорила, что в пустом доме, где она осталась одна, много места; и можно там устроить приют для беспризорных; что, наверно, многие в городе согласятся работать в нем, и станут давать продукты, да и сами дети тоже смогут немного работать; что в городе можно будет найти учителей для детей; что милосердие в это время важно чрезвычайно
И Демин уже начал в душе соглашаться с ней, прикидывая, как это лучше будет устроить, но тут в прихожей послышался гул, дверь кабинета распахнулась, ворвались матросы и уполномоченный сунул Демину протокол насчет бухты.