Филиппо ждал за богато уставленным столом. Специально ради гостя преобладало мясное и жареное: Ганьери не поленился, зашел на кухню и сделал внушение:
Эти дикари жрут одно мясо. Все овощи для них трава, понятно?
Дури сел за стол и сразу накинулся на еду, проигнорировав миску с водой для мытья рук. Ганьери с интересом и некоторой долей отвращения наблюдал, как Дури хватал куски мяса и, обливаясь жиром, вгрызался в них зубами.
Филиппо щелкнул пальцами, и слуги обновили кубки с вином. Залпом осушив кубок, Дури подумал, что в жизни не ел такого вкусного мяса сочное, упругое и в тоже время мягкое, оно слегка обжигало гортань острыми пряностями. Живот Однорукого раздулся и урчал, но он потянулся и взял еще кусок. Работая челюстями, он уже прикидывал: «Если когда-нибудь возьмем этот город на щит, то повара заберу себе!»
Слуга, стоящий рядом с гостем, не забывал подливать, и к концу ужина Дури уже хорошенько набрался, но тем не менее, пока ел и пил, не проронил ни слова. Однорукий вообще был не многословен, а в этот раз он ждал начала от хозяина.
Филиппо дождался, пока гость окончательно наестся, и перешел к главному:
Несомненно, вы догадываетесь, о чем пойдет наш разговор?
Дури откинулся на спинку стула и громко рыгнул. Ганьери утвердительно качнул головой, и неизвестно откуда возник мажордом с новой открытой бутылкой вина. Он церемониально наполнил кубок гостя, и Ганьери поднял свой:
За взаимопонимание!
Однорукий еле заметно кивнул и залил в себя очередной кубок. Филиппо проводил внимательным взглядом последний глоток.
Нам понятны ваши претензии. Кровная месть это святое! Но также нам очень важно, чтобы не страдали наши интересы: бойня в городе очень повредит торговле.
Дури хлопнул пустым кубком о стол.
Мои люди рвутся в бой, и они не понимают, почему город укрывает наших врагов?! Он дождался, пока слуга вновь наполнит бокал. У нас так повелось: тот, кто помогает твоему врагу, твой враг! Мы люди простые, нам ваших игрищ не понять.
Филиппо демонстративно вскинул руки:
Мы никому не помогаем, упаси бог! Выдержав небольшую паузу, он все же добавил: Но, повторюсь, мы хотели бы, чтобы смелые воины Руголанда учитывали наши интересы.
Дури сделал приличный глоток и решил заканчивать:
Если учитывать ваши интересы, то надо ждать, когда туринская галера выйдет из дока, а это расходы.
Ганьери улыбнулся, поняв, куда клонит его гость:
Ждать не надо завтра Парастидис выйдет из дока! Делайте что хотите, но только за пределами города. Ну а чтобы вашим воинам было не скучно этой ночью, я прикажу послать вам два бочонка хорошего вина.
Однорукий нахмурился. Он рассчитывал на куш пожирнее, но и того, что венды уходят завтра, тоже не знал. Почесав в раздумье криво выбритый подбородок, Дури кивнул:
Хорошо, договорились! Завтра мы будем ждать их за стенами, в город не пойдем.
Выходя из ворот дома Ганьери, Дури не мог избавиться от ощущения, что этот скользкий истриниц провел его, как мальчишку. Однорукий считал себя опытным переговорщиком, в клане Ларсенов все договоры поручали заключать ему, и он ни разу не сплоховал. Дури прокрутил разговор еще раз зацепиться было не за что. Он все сделал правильно, но шестое чувство подсказывало ему это не так!
Длинная каменная коса, на которой стоял город Винсби, с трех сторон омывалась морем. Южная сторона сходила в море широким песчаным пляжем, на котором и разворачивались ежегодные ярмарки. Если следовать вдоль городской стены вглубь острова, то в одном месте полоса пляжа сжималась, и городскую стену отделяли от моря не больше сотни шагов. В этом месте горожане настелили катки и случае необходимости затаскивали корабли в защищенный стеной городской док. В стене были сделаны специальные ворота, достаточно широкие для прохода корабля. Именно эти ворота и открылись ранним утром, для того чтобы спустить на воду галеру Парастидиса. Первыми вышли венды в полном боевом облачении. Дружина работала на купцов не один год, и это было видно сразу , на снаряжение не скупилась. Три десятка бойцов, почти все в кольчугах, у половины хорошие кованые шлемы. Рабочие дока выходить следом не торопились: катки, канаты, масло для катков все пришлось отложить в сторону, сначала надо было решить проблему поважнее. Эта проблема стояла в лице полусотни бойцов Дури Однорукого. Руголандцы с утра заняли позицию у самой кромки воды и, увидев выходящих вендов, тут же выстроились в две шеренги и закрылись щитами. Опытные воины с той и с другой стороны сразу оценили друг друга. Железной брони у руголандцев поменьше, доспехи, в основном, из вареной в уксусе кожи, но зато численный перевес на их стороне.
Фарлан и Ольгерд встали с правой стороны шеренги вендов, рядом со Щукой. Эти двое были экипированы на зависть всем: длинные кольчужные хауберки и такие же чулки-шоссы. Кованые шлемы с личиной, отличные стальные мечи и круглые кавалерийские щиты с шипом посередине лучшее, что собрал клан Хендриксов за нескольких поколений. Самые умелые бойцы Ларсенов тут же перебрались на левый фланг, ведь всем известно: доспехи и оружие не идут в общую добычу, а достаются тому, кто убил их бывшего владельца. Неожиданно шеренга вендов всколыхнулась, и в середину строя, растолкав ближайших, влезли сам Парастидис и его секретарь.
Поправив шлем, Дагон безнадежно вздохнул:
Идея дурацкая!
Я тебя не звал, а мне все равно не жить, если корабль отсюда не выйдет. Нуклеос вытащил длинный сверкающий клинок халидадской стали, и кое-кто из бойцов Дури, злобно выругавшись, перешел в центр.
За перипетиями разворачивающегося спектакля следили тысячи горожан. Все стены были усеяны любопытными головами, и лучшие места занимались еще с ночи. К тому моменту, как открылись ворота, весь город был уже на южной стене, а в трактире на площади принимались ставки. За вендов, несмотря на симпатии, давали один к десяти. Торговая братия смотрела на мир реалистично и не верила в чудеса уж слишком велико было численное преимущество руголандцев.
На восточной воротной башне собралась вся городская знать. Разряженные дамы сверкали крупными бриллиантами, а их кавалеры красовались бархатом и перьями плюмажа. Прибывший позже всех Ганьери прошел к своему месту, на ходу раскланиваясь с почтенной публикой. Едва взглянув на арену будущего сражения, он тут же бросил злой взгляд на своего мажордома Паломо.
Стефано, объясни мне вот это! Указательный палец Филиппо ткнул в стоящего перед строем Дури.
Пожилой седовласый мужчина испугано глянул на своего хозяина.
Не понимаю. Это безупречное средство никогда не подводило. Задержка максимум двенадцать часов.
Заерзав в кресле, Ганьери прошипел прямо в подставленное ухо своего тайного порученца.
Не могу убить тебя прямо сейчас, но обещаю
Закончить ему не позволил грохот железа и жуткий волчий вой.
У-у-у! Издав боевой клич шеренга вендов сомкнулась и, прогремев кулаками по щитам, замерла в ожидании команды к атаке. Ганьери закусил губу: все рушилось из-за этого придурка Паломо неужели он перепутал пропорции?! Перед его глазами две железные шеренги уже сделали первый шаг, но вдруг вперед выскочил юноша и зычным криком заставил всех остановиться:
Ларсены! Я Ольгерд, сын Яра Седого, хочу поединка с тем, кто убил мою мать!
Дури поднял руку, останавливая готовую ринуться в бой дружину, и повернулся к своим воинам:
Щенок хочет сдохнуть, так же, как и его мамаша. Дадим ему такую возможность?
Вместо ответа вперед выступил громила с секирой:
Дури, позволь мне приголубить мальца!
Крутанув меч левой рукой, Дури злобно оскалился:
Не торопись, Бешеный, я сам! Однорукий сделал несколько шагов навстречу парню. Что, Ольгерд, хочешь отомстить за свою мать? Его губы искривилось в хищной улыбке: Так подходи, это я ее убил! Проткнул ее поганое брюхо, выносившее таких, ублюдков, как ты!
У-у-у! диким зверем завыл в ответ Ольгерд, и его лицо перекосилось от крика безумной ярости: Я заставлю тебя кровью выблевать каждое твое поганое слово!
Парень бросился на врага. Он бежал, как слепой бешеный пес, не видя и не слыша ничего вокруг себя. Если бы он мог видеть, то поразился бы так же, как и все свои, чужие и даже зеваки на стенах. Если бы он мог слышать в этот момент, то услышал бы единый выдох изумления. Дури, до последнего момента стоявший с самодовольной улыбкой на лице, с проклятием Ольгерда вдруг согнулся пополам, и тело его содрогнулось в конвульсиях. Затем он упал на колени и выблевал все, что у него было в желудке. Он катался по земле, выл и блевал! Выл и блевал!
Венды, Ларсены, все, кто слышал последние слова Ольгерда, остолбенели. Никто не мог произнести ни слова. Тишина нарушалась лишь воем Дури и топотом бегущего обезумевшего юноши.
Хрясь! Меч Ольгерда нашел тело врага. Хрясь! Хрясь! Ольгерд рубил не останавливаясь, ничего не видя и не слыша! Тело Дури затихло, но меч все продолжал кромсать уже мертвого врага. Никто не решался подойти к одержимому, и несколько длиннющих мгновений Ольгерд продолжал рубить поверженного Ларсена, вкладывая в каждый удар всю накопившуюся ярость. Он остановился, только когда опомнился сам. Придя в себя и взглянув на дело рук своих, юноша зашатался и упал рядом с ненавистным врагом, так и не поняв, что произошло и в каком он вообще мире.