Небось уже качество новейшей киноаппаратуры обсуждают, предположила я, вспомнив фанатизм нашего оператора, проявленный в этом вопросе во время экспедиций.
Меня будут менять по невыгодному курсу, вздохнул тем временем режиссер детского кино. Огурец ему больше никто не протянул.
Помолчали. Подумали. Каждый о своем. Я о храпе. Представить еще одну такую ночь было невыносимо.
Надо идти за проводниками, узнать, что там происходит, сказала я.
Придется, с грустью глядя на расстеленную белоснежную постель, сказал режиссер детского кино, понимая, что вопрос стоит ребром.
Либо он мне не даст спать, либо я ему. Природное уважение к продюсерам и вера в их могущество взяли верх.
Идите узнайте, что там, сказала я.
Давайте пойдем вместе, робко предложил он.
Режиссер-лауреат решила, что ей удастся отключиться и поспать хоть несколько минут, и тихо обрадовалась.
Мы отправились в соседний вагон.
Переговоры по обмену даже не начинались. В соседнем вагоне купе были разделены на мужские и женские, и все уже выгодно утрамбовались. Оператор с режиссером Проценко, как я и предполагала, обсуждали свойства новейших камер. По иронии судьбы в купе с Проценко ехала наша предыдущая соседка. Она, никого не слушая, продолжала рассказывать о своем фильме. Возможности предупредить Проценко о том, что ее ждет ночью и нужно срочно меняться к нам, не было. Тем более что дамы не желали пускать к себе в купе одинокого незнакомого мужчину.
Мы спим в трусах, аргументировали они.
Что-то возразить на это было трудно, но режиссер детского кино все-таки попытался.
Я зайду позже, трусов не увижу, рискнул возразить он.
Но девушки были непреклонны. Режиссер детского кино понял, что обмен в этот творческий коллектив не состоится, и мы сконцентрировались на мужском купе. В нем ехал друг нашего храпуна мэтр документального кино, член жюри, с которым они жили в одной комнате на фестивале. Помня, что лучший подход к родителям через их детей, я обратилась к мэтру издалека:
Вот мы с вами не очень хорошо знакомы. А сына вашего, тоже известного режиссера, я знаю гораздо лучше, начала я.
Это большой пробел в вашем образовании! гневно отрезал мэтр документального кино и посмотрел на меня так, что я поняла без слов: он храпит. И еще как.
Вы же храпите? перешла сразу к делу я, так и не представившись члену жюри.
Ну да! ответил за него режиссер детского кино. Они громко и раскатисто рассмеялись. «Храпят так же бодро и тоже хором», подумала я.
Но мы жили в одном номере во время фестиваля. Мы друг другу не мешали. Мы уже схрапелись, начали наперебой рассказывать мне они.
От сердца отлегло: стало понятно, что они должны ехать вместе. Но как?
Пришлось изучить их соседей по мужскому купе. Два еще неиспорченных реальностью отзывчивых интеллигента (тип кинематографиста, который я про себя называла «первый раз на фестивале, ой, спасибо, что позвали») ехали рядом. Но вокруг стоял такой шум, что они не могли понять, что происходит. Объяснить, как именно и почему им надо поменяться в другой вагон, собрались уже проводники со списком пассажиров, наше основное мужское и женское купе, ну и, на всякий случай, все остальные обитатели вагона. Все люди искусства говорили одновременно как они умеют. Интеллигенты так перепугались, что намертво вцепились в нижнюю полку. Их не то что переместить в другое купе, сдвинуть с места было нельзя.
Так, все замолчали, я им сейчас все объясню! рявкнула я.
Воцарилась тишина, как на съемочной площадке.
Сейчас будет говорить продюсер! раздался шепот.
Эту команду понимали все собравшиеся кинематографисты.
Интеллигенты насторожились, как кролики, внезапно выбежавшие из высокой травы на ровное место, и приготовились слушать команду. Я раскрыла рот, чтобы конкретно поставить техническое задание, но вдруг услышала в гробовой тишине участившееся от волнения (тема сна очень болезненна для мужчин) дыхание режиссера детского кино и начала смеяться так, что не могла остановиться. По моему лицу текли слезы. Краем глаза увидела, как режиссер Проценко потянулась к салфеткам и бутылке воды, а проводники к аптечке, где хранилось успокоительное. Интеллигенты испугались еще больше и, кажется, взялись за руки, чтоб не разлучаться уже никогда. Они, наверное, подумали, что я перепила на церемонии закрытия фестиваля или просто истеричка.
«С продюсерами от напряжения бывает. Бедная, бедная, работа большой стресс», прочла я в их глазах. При этом невольно отметила, что они так изумительно затаили дыхание, что спать с такими одно удовольствие: они не то что храпеть дышать боятся.
Вагон творцов уже снова галдел. Потому что, в отличие от меня, многие действительно выпили на церемонии закрытия. Нужно было успокаиваться самой, снова угомонить остальных и приступать к очередному раунду переговоров. Я вытерла слезы, успокоилась, выпила воды и для начала выгнала из купе режиссера детского кино, чтобы не смущал.
Потом серьезно и внятно сказала, обращаясь к интеллигентам, а также ко всей остальной публике, что судьбы трех женщин в их руках. Равнялась в своем вагонном выступлении на маститых адвокатов. И это сработало.
Я, в принципе, готов, поправил очки один из интеллигентов.
В какой-то момент мне даже показалось, что его звали Шурик и он сейчас скажет «пожалуйста, помедленнее я записываю». Но его звали Филипп.
Что нужно делать? спросил он.
Просто поменяться местами, быстро ответила я.
Где я буду спать?
На нижней полке.
А под ней есть место для багажа?
Да сколько угодно!
А постельное белье где?
Уже вас ждет.
Кто соседки?
Три очаровательные и тихие дамы. Не храпящие.
В чем подвох? то ли он это подумал, то ли спросил я даже не успела осознать, потому что в дверь купе просунулась кучерявая голова режиссера детского кино.
Я, конечно, могу уйти на всю ночь в вагон-ресторан Оскорбленным чувствам его не было предела.
Я вытолкнула его в проход и сделала знак умолкнуть. Надо же, как не вовремя! Интеллигент почти у меня на крючке.
Хорошо, пойдемте посмотрим! решился Филипп.
Мы отправились в наш вагон. Он услышал тишину, увидел, как спит, раскинувшись во сне, нимфа режиссер-лауреат. В купе фирменного поезда «Лев Толстой» пахло свежим бельем. На столе лежали дипломы и розы, стояла бутылка воды. Чистое полотенце и одноразовые тапочки были заботливо разложены над нижней полкой, где предстояло ему спать. Под ней было много места для багажа. Надписи на русском и немецком языках с инструкциями, как пользоваться вагоном, подтверждали серьезность всех наших намерений.
Он кивнул.
Сказал, что придет позже.
Я предложила ему ключ-карточку в поезде, который ходит в Финляндию, дают такие, чтобы можно было войти в купе, если оно закрыто. Он ее взял.
Я иногда посапываю. Дергайте меня за штанину, если что, предупредила с соседней верхней полки оператор-классик.
Я тоже могу посопеть была простужена недавно, ответила ей я.
Таким образом мы пожелали друг другу спокойной ночи.
Проснулась я в половине шестого утра. За окном была красота. В купе волшебная тишина. Я почувствовала себя выспавшейся и вспомнила, какая же это радость ехать ночью в поезде. А потом вот так проснуться и смотреть на российский пейзаж: березки, домики, озера
И тут подозрение нарушило мою идиллию.
Я перегнулась с верхней полки и посмотрела вниз.
Филипп ночью не пришел
Валерия Прутова
Конфета по-киевски
Родилась в 1988 году.
Получила юридическое образование, работает копирайтером в рекламном агентстве. Участник 18-го и 19-го Форумов молодых писателей, организованных Фондом социально-экономических и интеллектуальных программ.
Во сне я узнала, что тебя застрелили. Могу выбирать верить или нет, потому что узнать точно у какой-нибудь бывшей одноклассницы или старого общего друга возможности у меня нет. И даже не в том дело, что я не хочу, а в том, что у нас с тобой никогда не было общих друзей. А бывшие одноклассницы закончились точнехонько под звуки последнего звонка.
О, я помню его! Слезоточащий, украшенный флажками и натянутыми на массивных грудях старшеклассниц белыми блузками, последний звонок. Тот самый звоночек, который должен был намекнуть, что как бы дальше все будет только сложнее, сидите, дети, в школе и не ходите в Африку гулять. Но кто из нас мог распознать опасность в натянутом до предела школьном звонке, который мы все слышали не менее тысячи раз? В знакомом, бьющем по ушам то радостью, то досадой школьном звонке.
Мы старательно плакали, танцевали, поправляли банты и застегивали то и дело выскакивающие пуговицы на блузках. А после торжественной части все отправились пить пиво. Да-да, потому что хватит этого уроко-террора, мы уже слишком взрослые и достаточно дерзкие, чтобы заявиться домой с легким перегаром. Я выпила кружку пива, запутывая в зубах тонкие волоски копченого сыра, и решила: еду к тебе! Я взрослая, я школу окончила и даже выпила пива разве это не повод окончательно и бесповоротно распрощаться с детством? Я приехала в твой магазин и, минуя продавцов, проводивших меня недоумевающим взглядом, прошагала в кабинет директора. В кабинет директора магазина открыток.