Дмитрий Быков
Ночь перед
Написано за карантин
I.Резкий тост с холодной головой!
Голос, крики, ледяной прибой,
Речка разрезает слободу,
Я, качаясь, скоро упаду.
Воздух спертый, душно и темно,
Неба режет черное сукно
Рыболовный месяца крючок,
Я иду, качаясь, в кабачок.
Пусто, странно, горько, тяжело.
На штанах разлитое вино.
Кинул в землю втянутый бычок
Позади заплывший кабачок.
В жизни больше нечего терять,
Медный крест на ледяной груди.
Пара стопок водки, и опять
Пара темных улиц позади.
В жизни больше нечего ловить
В лужи больше незачем нырять.
Попрошу на лавочке налить,
Пара темных улиц, и опять
В горле ком, да мутно на глазах.
В небе ледяной овал Луны.
Звезды, как хрустальная слеза.
Улицы уперлись во дворы.
Я вздохну, но глаз не отведу.
Рядом ни одной души, и тишь.
Я домой сегодня не приду,
Там, где ты, уже, возможно, спишь.
Окна не горят уже давно.
Катится за горизонт Луна.
Я смотрю нелепое кино:
Наливаю, пью до дна.
В жизни больше нечего терять,
Медный крест на ледяной груди,
Что-то мне мерещится опять
В темной ночи улиц впереди
Сыпятся с неба глыбы.
Кожа хрупка, как лед.
Волосы встали дыбом.
Кто-то во тьме бредет.
Лают собаки, воют.
Ночь холодна, темна.
Звезды ковром укроют
Страшные времена.
Это все глупость, право.
Щуря затекший глаз,
Годы спустя, одичало
Вечность глядит на нас.
Бьют сапоги под ритм.
Их не сломать стези.
Втаптывают сердито
В грязь у дорог стихи,
В мутные лужи слово,
В мусор оврагов глас,
И только тьма одиноко
С неба глядит на нас.
Фонари отпечатки Луны.
Эту схожесть давно заприметил.
Оттого, видно, ярко так светят
Из обжитой своей конуры.
Их в деревне нашей так много,
Что иные из них не видны нам.
Ибо вылезут из тишины
И во тьме стоят одиноко.
А Луна в неба черный гудрон
Обмакнет кисть цветком ванили.
Как же в древности люди жили
Без столба с фонарем под окном?
He свистят надо мною ни пули, ни птицы.
Я сижу не в окопе, а над белым листом.
Не успеет в лесу ко мне Савва явиться
Раздеру себя сам. Да и дело с концом.
В моем городе снег круглый год с Первомаем!
Он ложится на землю, как заспанный пес.
Я иду в ночь, к фонарным столбам прилипая,
И несу тебе то, что когда-то унес.
Я верну тебе то, что случайно отнято.
Я верну тебе то, что забыла ты вскользь.
Я такой же, как раньше: нечайно помятый
И гляжу, будто пьяный: с улыбкой и вкось.
Холод мая умаял. Завывал ночью ветер.
Пара острых движений фитилька и клинка:
Задыхаются птицы, у ручья что-то бредя,
И не дрогнет моя, как и прежде, рука.
Это было давно. Капли с крана да эхо.
Это все, что останется нынче со мной:
Пара ломаных строк до скончания века,
Карандаш и блокнот, бездна и перегной.
Гнутся скелеты берез
Под лютым северным ветром.
Катятся капельки слез,
В водосточных трубах звеня.
Снова ищу в вопросах
Спрятанные ответы.
Это так же непросто,
Как напрочь забыть себя.
Как имя свое посеять
Где-то под Хиросимой.
В личной своей Одиссее
Снова ныряю я в беды.
Но спать мне невыносимо,
Образ выходит из грез:
Под лютым северным ветром
Гнутся скелеты берез.
Звезды по небу гуляют,
И дрожит свеча.
На тарелку снег роняет
Шапка кулича.
Небо чисто, ветер свежий
Трижды поцелуй.
Как невиданный проезжий,
Месяц улыбнулся.
Лес мне шепчет о секрете
Тихим шумом крон.
В ветхом, новом, но завете
Он и погружен.
Ночь о вечности и мире
Что-то начала.
Я один, в своей квартире,
Светит мне Луна.
Ночь во всю бушует ветром,
Мне стучит в окно,
Только мне за рамой этой
Без свечи темно.
Я укрылся одеялом,
Тайну начал ждать,
Но она мне не являлась.
Начал засыпать.
Свечка до утра дымилась.
Капал теплый воск.
И наутро прояснилось,
Что воскрес Христос.
12.0424.05.2020
12.0424.05.2020
Звенигород
Андрей Самохин
Родился во Львове, всю жизнь прожил в Москве. Окончил факультет журналистики МГУ. Писать стихи начал в 15 лет. В 2015 году вышел поэтический сборник «Душа-беглянка».
Карадаг
Где кончается поселок начинается гора
Мимо кладбища проселок,
черносливы у двора
Бродят куры по иссохшей
в порах-трещинах земле;
спит ковыль в степи оглохшей
в знойной и косматой мгле.
Во дворах стирают, варят,
с крыш змеится виноград
Осень по местам расставит,
кто был прав, кто виноват.
Осень выметет приезжих,
словно с пляжей чешую
И окажется прилежней
отпускных «люблю-люблю»
трезвость будней,
дух полыни,
дым, летящий в вечера.
Сверху вниз с лицом пустыни глянет черная гора
«Октябрьский воздух свеж и волен»
Октябрьский воздух свеж и волен
несет дымком, и первым льдом резные
ветви колоколен застыли в лужах. Холодком
сияет просинь горней выси, и на душе спокойно так,
как будто кто-то, сдув все мысли,
с небес нам подал тихий знак молчать
и слушать эту осень,
запомнить золото листвы,
забыть все то, о чем мы просим,
в чем мы не правы иль правы
И ощутить себя младенцем средь облетающих берез,
и не умом понять, а сердцем,
что свят и сумрак, и мороз, уже стоящий на пороге,
И снежный сон всея земли
Все наши страсти и тревоги лишь ворох листьев при дороге,
где из полей седы и строги
уходят в небо корабли.
Джаз
Прошедшая гроза,
сквозные поезда,
распахнутые настежь перегоны
в цикадах и тоске,
как жилка на виске,
пульсируют чумазые вагоны.
От края на песке
бьет море в унисон,
подходит к снам купе,
к бегущим вдаль сортирам;
почти на волоске от слез
над черным миром
Чуть пробует две ноты саксофон
Проза
Денис Гуцко, Дарья Зверева
ДЕНИС ГУЦНО
Родился в 1969 году в Тбилиси. Окончил геолого-географический факультет РГУ. В настоящее время работает редактором информационной службы ДГТУ.
Первая публикация повесть «Апсны Абукет. Вкус войны» («Знамя» 2002, 8). Лауреат премии «Русский Букер» (2005). Роман «Бета-самец» входил в короткий список премии «Русский Букер» в 2013 году.
ДАРЬЯ ЗВЕРЕВА
Родилась в 1989 году в Ростове-на-Дону.
В 2011 году окончила химический факультет РГУ. Книжный блогер, главный библиотекарь Донской государственной публичной библиотеки.
Вечная классика
Даже грубость официанта минуту, я не могу разорваться! не сработала, не задела. Мимо, не сегодня. Смотрела на размытый, октябрем испачканный проспект и тихо радовалась так хорошо получалось держаться. Ироничная, неуязвимая, в новых, на последние деньги купленных ботильонах. Давно нужно было перестать играть в «я сама» и устроиться через дядю Лешу. Да, да, да, по знакомству все иначе. Я от Алексея Романовича и сразу улыбка на только что гранитном лице. Конечно, но придется подождать, до десяти редакционная летучка, вон диванчик или напротив кафе, там прекрасные сырнички. Еще вчера ей и этого бы хватило: решилась, пришла и вдруг ждать. Искать место, там другие люди, к которым не готова. Хорошо, спасибо и ушла бы, и не вернулась. А сейчас вот: нога на ногу, изучает голые манекены в витрине через дорогу, и ни грамма растерянности, не заглянуть ли на распродажу, время есть.
Из особняка редакции мимо бутика скользнула женская фигура в наброшенном на плечи пуховике. Третья за десять минут, и снова в соседнюю столовую.
Дядя Леша был прав. Хоть с двумя дипломами, хоть с тремя, ты никто и звать тебя никак, потому что связи, а не то, что вам понарассказывали!
Давно нужно было уйти из музея. Сразу, как только началось это «Лизонька, придется завтра выйти, Лизонька, не забудьте убрать за гостями». Платье ниже колен, каблук шесть сантиметров и, пожалуйста, придите с укладкой, министр любит строгость. Устраивалась экскурсоводом, пришлось и уборщицей, и посудомойщицей, и ткачихой с поварихой со сватьей бабой Бабарихой. Обратите внимание, в центре новая экспозиция копии рукописей, макеты оружия, проходите, чем бог послал, чай-кофе, черная икра. Большие неудобные люди. Каждый как чемодан без ручки. С каждым отдельная возня. Бессонница, злость, пальцы пахнут брауншвейгской колбасой. Перед глазами тарелки с присохшими ошметками канапе.