В замке я постоянно чувствовала себя одиноко. И все же, мне не хотелось уезжать.
Из-за Ричарда.
Почту обычно разносили по субботам, рано утром. Я привыкла вставать в эти дни ни свет ни заря, спускаться к воротам и караулить почтальона. Забирала конверты в гостиную, искала среди них тот, что с солнцем на марке, подписан аккуратным почерком. В своей комнате, предварительно замкнувшись, распечатывала трясущимися руками.
Знала бы Лилия, что я бессовестно воровала ее письма! Ричард присылал весточку раз в месяц, делился новостями, смешными и трогательными случаями из жизни. Ты не отвечаешь ему, крошка Лили, но молчание Ричарда не смущает. Это ли не любовь?.. Если бы так любили меня, я была бы самым счастливым человеком на свете. Но на листах, исписанных его рукой, только Лилия, Лилия, Лилия У меня уже девять писем, и очень хочется прочесть десятое, но когда оно придет, я буду далеко от дома. Ты, наверное, удивишься, получив его.
Еще не хотелось уезжать из-за воспоминаний о нянюшке Илае. Время постепенно стирало черты ее лица из моей памяти, и я боялась, что проснувшись однажды, не смогу вспомнить, как она выглядела. От Илаи я унаследовала любовь к мифам и преданиям; перечитывая Большую книгу легенд, я воображала, будто это нянюшка рассказывает мне истории. Теперь книга лежала на дне чемодана. В следующий раз я открою ее уже в столице, и голос Илаи снова зазвучит у меня в голове.
Закончив собираться, я спустилась по лестнице, ежась от утреннего холода, погруженная в мысли. Родители ждали в гостиной, тихо разговаривали. Их голоса смолкли, едва я переступила порог. Повисла неуютная пауза. Мила взглянула с жалостью, убирая со стола пустые тарелки.
Я хочу попрощаться с Вэйной, объявила я.
Вэйна была третьей причиной, по которой мне не хотелось покидать дом.
Она спит. Не нужно ее будить.
Мама, наверное, была права: самая младшая сестра, Вэйна, едва выздоровела после затяжной болезни с сильным жаром, кашлем и приступами. Сон у Вэйны чуткий: не ровен час, под моей ногой скрипнет иссохшая доска, сестра проснется и заснуть больше не сможет.
Ладно, Агата, пусть попрощается, папа махнул рукой. Мама недовольно поджала губы, но возражать не стала.
Я тихонько прокралась в комнату Вэйны. Маленькая сестра спала, вжавшись лицом в подушку. Она была похожа на Лилию: пшеничные кудри, большие голубые глаза, покатые плечи, изящные руки. Вырастет сестренка, и к ней тоже выстроится очередь из женихов. В отличие от Лилии, характер у Вэйны покладистый, сердце доброе. Через полгода ей исполнится десять первый в жизни юбилей. Я постараюсь приехать. Куплю в подарок самое красивое платье, денег не пожалею.
Вэйна с рождения ничего не слышит и всегда молчит. Иногда она видит будущее. Это один из даров, которым боги наделили род Алертов. Наш род.
мой ли?
Не знаешь, кукушонок? мысль звенит голосом Лилии. Порой мне кажется, что и сам замок задается этим вопросом: я слышу его в шуршании крыс под полом, в гуляющем по трубам гуле, в каждом шорохе и скрипе, в криках птиц, гнездящихся под крышей. И у меня нет другого ответа, кроме как: Не знаю.
Я осторожно спустила угол одеяла, погладила Вэйну по руке. А сестренка вдруг задышала часто-часто, распахнула глаза. Подскочила на кровати, прижала руки к груди, согнулась пополам. Правильно мама говорила, не надо было ходить к Вэйне. Я не только ее разбудила, но и испугала так, что у девочки случился приступ.
Что же делать, звать родителей? Потеряю время. Сестра может упасть с кровати или начнет задыхаться, как случилось в прошлый раз, во время болезни. Но тогда доктор был рядом, а теперь
Я прижала Вэйну к себе, набрала в грудь воздуха.
Чувствуешь, как я дышу? Повторяй за мной, милая. Давай. Вдох, выдох, вдох
Сестра дернулась, всхлипнула, и о, счастье! задышала. Подняла на меня глаза в темноте радужки светились зеленью. Словно кошачьи
Значит, это вовсе не приступ. Сейчас Вэйна видела будущее. Вспышками, приступами, ночными кошмарами или приятными снами видения всегда приходили по-разному.
Секунды капали. Сестра сидела неподвижно, затем зашарила руками по постели. Я подхватила Вэйну, посадила за письменный стол, положила чистый лист и карандаш. Вэйна потянулась к нему левой рукой.
Левой рукой сестра обычно рисовала правду. Прижавшиеся к стене пузатые бочки на заднем дворе, подгнившие, поросшие мхом и мелкими цветами. Натруженные руки отца, латающие собачью будку или пропускающие рыжую шерсть сквозь пальцы. Развалившуюся на ступенях тощую кошку с разодранным ухом. Наш замок с трещинами и облетевшим орнаментом под окнами, со всеми башнями, включая самую страшную, северную.
Левой рукой сестра обычно рисовала правду. Прижавшиеся к стене пузатые бочки на заднем дворе, подгнившие, поросшие мхом и мелкими цветами. Натруженные руки отца, латающие собачью будку или пропускающие рыжую шерсть сквозь пальцы. Развалившуюся на ступенях тощую кошку с разодранным ухом. Наш замок с трещинами и облетевшим орнаментом под окнами, со всеми башнями, включая самую страшную, северную.
Все сбывалось: на старой бочке распускались белые звездочки, будка стала протекать, кошка ввязалась в драку, не сумев поделить рыбу с ободранными товарками, а цветок, украшавший мое окно, осыпался.
Правой рукой Вэйна рисовала ложь. Точнее, лубочные картинки: сказочные пейзажи и здания, людей в великолепных одеждах, юные лица родителей и друзей.
Кажется, сестра научилась разбираться в карандашах раньше, чем сделала первый шаг, а рисовать задолго до того, как мы смогли побеседовать друг с другом. Рисунки стали нашим языком. Мы упорно ждали от Вэйны слов, не подозревая, что ее мир безмолвный. После одного из ранних видений сестра стала изображать руки, сложенные лодочкой или сжатые в кулаки с большим пальцем наружу, поднятые на уровень лица или касающиеся груди. Со временем мы поняли, что это значит. И выучили второй язык, жестовый.
В комнате Вэйны не было ничего постоянного: предметы меняли цвета, картинки на стенах, спинке кровати, дверцах шкафа исчезали и появлялись снова, дополнялись деталями, сползали на пол. На бельевых веревках, протянутых под потолком, висели рубашки и платья, на разрисованных спинах, манжетах и воротниках сохла краска
Мы любили Вэйну и боялись за нее: девочка была слаба, часто простужалась, иногда ни с того ни с сего начинала задыхаться. Слава богам, такие приступы длились недолго.
Карандаш выпал из левой руки Вэйны, покатился по полу. Я подняла его, положила перед сестрой, но она уже закончила рисунок. Зевнула, потерла кулачком заспанные глаза.
Ну-ка покажи, что получилось, Вэй
Я зажгла настольную лампу, поднесла листок к глазам.
Портрет незнакомого мужчины. Молодое лицо: тонкие губы, красивый ровный нос, взгляд, кажущийся насмешливым, зачесанные набок волосы, явно темные: карандашные линии плотные, густые.
Кто это?
Вэйна пожала плечами, прочитав по губам. Затем выхватила рисунок, перевернула, написала на обороте: Я точно не помню, но, кажется, с ним связано что-то плохое. Мне было страшно. Если встретишь его, обходи десятой дорогой. Не нужно с ним дружить. Я улыбнулась и жестами пообещала: не буду. Вэйна свернула листок, положила в карман моего платья.
Мы обнялись на прощание.
За окнами посветлело. Я отвела сестру обратно в постель, укрыла одеялом, спустилась в гостиную. Папа не повернул головы, мама и Лилия обменялись взглядами.
Мы вышли на улицу, в туманный осенний холод. Холодно попрощались.
Глава 2. Стена
Я почувствовала облегчение, когда повозка тронулась, и замок остался позади. Показалось, будто с моей шеи, наконец, исчез ошейник-удавка Как у охотничьих собак, которых разводит мой отец. Огромные, зубастые, злобные, они нападают, едва почуяв страх. Порода такая. С этими собаками не договориться по-хорошему, если боишься поэтому отец и заказал для них ошейники-удавки. Чем больше собака бесится, рвется с цепи, тем туже затягивается ошейник, а шипы на изнанке болезненно вдавливаются в кожу. Такая дрессировка продолжается три месяца, в худшем случае полгода.
Свой невидимый ошейник я носила всю жизнь. Шипы колкие замечания Лилии, тяжелые вздохи матери, молчание отца, пустая комната брата и слепое окно страшной северной башни, напротив которой моя комната.
Теперь я направлялась в столицу. За окном тянулись улицы городка с одноэтажными домами, палисадниками и огородами. Первые прохожие сонно плелись вдоль низких оград. На моем месте Лилия обязательно составила бы списки покупок и интересных местечек для посещения. Театры, выставки, светские рауты. Но меня привлекали не они.
Я ехала к дяде, которого никогда в жизни не видела. Они с отцом с детства враждовали, прямо как мы с Лилией, а много лет назад совсем рассорились, оборвали связи. Дядя перестал бывать у нас дома. Он посвятил жизнь науке, основал академию для талантливых детей и, по слухам, был близким другом короля. Его имя, Фернвальд Алерт, мелькало в газетах и журналах, которые доставлялись из столицы в наш город у подножия холма. Из статей я узнавала, над чем он работает и в каких кругах вращается. Однажды набралась смелости, отыскала в семейных архивах дядин адрес в столице и написала письмо, умоляла взять меня в помощницы.