Да кто знает
Этот уазик мне ровесник! сказал дед с легкой досадой.
Ну да?! Колька недоверчиво покосился на деда. Он, видно, и медлительным был, потому что обдумывал все, что ему скажут.
Точно!
Ну и что? Колька не понимал, к чему дед клонит.
Его надо трактором зацепить да в овраг оттащить, а ты под ним третий день лежишь
Так тоже можно. Колька не торопясь опустился на колени, лег на спину и начал налаживаться под уазик. Ты чего хотел-то, Тимофей Степаныч?
Коля, друг, выручи, присел к нему дед, дровец бы мне привез. У меня кончаются, неожиданно соврал. Не хватит на зиму Конец фразы он проговорил совсем уж виноватой скороговоркой. Николай, удивленный, высунулся наружу. Тимофей Степаныч не похож был сам на себя.
У тебя там старых домов полно попилил бы. А я как к тебе на тракторе, лед плохой нынче
Толстый лед, Коля, я бурил утром метр!
Ты чего это, Степаныч, иль я не на озере живу?! Не проеду! И он окончательно заполз под машину.
Тебе, Коля, этот уазик дороже, чем старик.
Он тоже старик, с любовью и натугой донеслось снизу, и что-то заскрипело, откручиваясь. А ты, дед, придумал чего-то, я не разберу
Обиженный возвращался. За деревню не успел выйти Витька-рыбачок подхватил на «жигулях». Дед поздоровался хмуро и сидел молча. Седой головой расстроенно покачивал.
Случилось что? спросил Витька.
Да так, отмахнулся Тимофей Степаныч, ни хрена страшного. Время есть еще
Только перед тем как сойти, машина уже остановилась у поворота, спросил:
Вот ты мне скажи. Дед ехидно сощурился на Витьку-рыбачка. Свежую березу, например, только что попиленную, звенящую, то же самое колоть, что старый трухляк?! А?!
Витька молчал, с недоумением глядя на деда.
Вот! А я ему что говорю?!
В темноте уже домой пришел. Ужинать не стал. Печку протопил, чаю выпил и лег. Ноги гудели, спина стонала. Дед мысленно перебирал пролетевший день и был недоволен. Завтра уже ребята приедут, а у него конь не валялся. «Спать надо», думал дед, но с расстройства не спалось, дрянь всякая в голову лезла. Мнилось назойливо, что звонит он Тимке: как, мол, дела? Собираетесь? А Тимка смеется весело и говорит, что пошутил! Как же пошутил, Тима? Да ты что, дед, шуток не понимаешь?! И еще веселее смеется Дед с досады поворачивался на другой бок и, стиснув зубы, заставлял себя увидеть, как они приезжают.
Тимоха первый забежит, обхватит, сдавит деда: «Дедуня! Сто лет тебя не видел!» Степка, тот не так тоже обнимется, молча прижмется, постоит, как теленок, прижавшись Дед улыбается в темноте, лежит, задрав голову в потолок.
Так и не выспался. Под утро только заснул, и снилось ему, что они с Колькой всю ночь его гребаный уазик чинили, а потом возили на нем дрова и скидывали перед домом. Такую гору навозили, что озера из окна не стало видно. Дед очнулся, сел, устало позевывая, и посмотрел в окно озера и правда не видно, темно еще. Все тело поламывало. Он потянулся за валенком и, охнув, ухватился за спинку кровати. В спине будто что разошлось. Он попробовал разогнуться и не смог. Осторожно спустился на пол, на колени, покрутил головой. Голова крутилась.
Это могло быть и на неделю или больше, и этого нельзя было. Дед шарил рукой в тумбочке. У него еще было сильное обезболивающее, одну таблетку в сутки можно было пить. Нащупал длинненькую упаковку. Поднес к глазам. Две штучки. Задумался. Опять представились Тимка и особенно Степан, прижимающийся и поглаживающий деда по спине.
Обе таблетки съел. Хорошо разжевал. Ему надо было.
Минут через двадцать отпустило. Голова, правда, помутнела и плохо соображала, но про это он знал заранее, и это было неважно. Дед двигался осторожно. Поставил вариться рыбу для Джека, взял напильник и сел точить цепь от пилы, соображая, куда лучше пойти.
Еще не совсем рассвело, а он уже скрипел валенками по озеру. Здесь снега было меньше, подморозило хорошо, и он уверенно шел по насту. За спиной волоклись, подскакивая на замерзших кочках, большие самодельные санки с бензопилой. Дед с надеждой поглядывал на сероватое, белесое небо. Чувствовал, что к обеду разгуляется и солнце обязательно будет. Спину почти совсем отпустило, и дров можно было успеть напилить. Напилить и навозить.
Он не торопясь прошел с полкилометра ничего подходящего по берегу не было, одни кусты в руку толщиной. Свернул было в одном месте в лес, но снег здесь был глубокий. Он постоял, хмуро соображая что-то, и решительно направился к дому прямо во дворе, возле бани, росли две большие березы. Лавочка на них опиралась, гвоздь был вбит, на который он после бани мокрое полотенце вешал. Одну можно было спилить
Через озеро что-то громко тарахтело, приближаясь. Дед шел и прикидывал, как лучше свалить дерево, чтобы не повредить баню. Какой-то черт на уазике с прогоревшим глушителем вывернулся из-за острова и лихо пер прямо по дедовой тропе к его дому. Орал на все округу. К нему иногда заскакивали рыбаки за какой-то нуждой, но сейчас никого не хотелось Уазик, увидев спешащего старика, свернул к нему. Это был Колька Железникин.
Здорово, Степаныч, садись Колька пытался перекричать своего монстра. Лицо грязное и довольное.
Дед посмотрел на санки, на пилу и махнул рукой дойду, мол, рядом уже.
Когда дед подошел, Колька стоял возле длинной поленницы дров, забитой под завязку. Дед нахмурился, не зная, что тут можно сказать, голова после таблетки еще кружилась.
Ты чего это, Тимофей Степаныч? У тебя тут на три зимы У Кольки хорошее настроение, это было видно. А я чую, что-то дед того Видал, конь-то! Как новый! А ты в овраг!
Выхлоп, что ли, прогорел?
Да его совсем нет. Сейчас поеду ставить Дак ты чего с пилой?
Клячиков бы мне, Коля, десятка три. Внуки едут, чурбаки захотят поколоть, они любят вот ходил, да
Колька стоял раздумывая. Он всем окрестным старикам возил дрова. Пилил в лесу втихаря, грузил тракторную телегу как раз четыре куба входило и денег брал немного. Кто сколько мог, столько и платил. Но сейчас он думал не о деньгах.
Он не очень понимал, что все это значит. Поленница полная, а старый идет с санками за тяжелой лесиной, чтобы молодые могли поколоть баловство как будто, да старик два дня уже с этим делом ходит Ничего Колька не понимал, он никогда и не обсуждал поведение стариков все они чокнутые уже малость, и теперь просто думал, как помочь.
Ты чего за спину держишься?
Да я не держусь. Дед опустил руку. В ногу что-то постреливает.
Ты, Тимофей Степаныч, иди домой, чайку поставь, а я съезжу. Тут у меня недалеко напиленные есть Колька неторопливо полез в кабину. Махом доехал до своего двора рожа прямо светилась, как двигатель молотил! загрузился чурбаками, подготовленными для колки, и поехал к старику. Наталья, удивленная, куда это муж повез дрова, так и осталась стоять на крыльце. Не доезжая до острова, уазик перегрелся и встал. Колька открыл капот, чтобы остывало, и, взяв на плечо чурбачок побольше, пошел пешком.
Дед затопил баню. Ходил, носил воду из озера. Дверь распахнута, дым выползал на улицу. Дед вылил воду в котел, вышел и увидел Кольку, тяжело подходившего с кряжистым березовым клячем на плече. Тимофей Степаныч поставил пустые ведра и устало сел на лавочку. Совесть скребла ради чего мужика сорвал? Кому-то, может, и правда дрова нужны, а он тут
Заглох я, Степаныч, помпу новую надо, давай на санках перевожу, где тебе?
Кидай здесь, Коля.
Дед оставил ведра под березой и поплелся за санками.
К машине шли вместе.
Я, Коль, сам перетаскаю, ты поезжай, без помпы-то дотянешь?
Перетаскаю
Нет. Дед был решителен. Сегодня мои приедут, пусть и таскают. Для них стараюсь
Надолго они?
На два дня
Хе-х на два дня, а ты их дрова колоть?! Они что же, правда, что ли, любят? Сам Колька терпеть не мог этого скучного деревянного дела, и дрова часто колола Наталья.
Дед не ответил. Он не знал. Ему, выжившему, видно, из ума, хотелось, чтобы они хоть что-нибудь любили в его деревне.
Колька завелся и уехал. Дед погрузил три чурбана на санки. Впрягся. Его поташнивало, и нехорошо было внутри. Чурбаков Колька привез много, и дед решил, пусть уж будет, как будет. «Перетаскают пацаны хорошо, нет сам потом перетаскаю».
Он разгрузился у бани, подбросил в печку и пошел прилечь
Проснулся темно в избе и холодно, утром забыл затопить. Дед чувствовал себя разбитым и одиноким, как никогда. Надел ушанку, валявшуюся рядом на табуретке, натянул на себя одеяло, лежал и думал: почему так? Отчего это он так старался все эти дни, бегом все а теперь, когда ребята вот-вот, может, через полчаса, приедут, у него так пусто в душе Ничего неохота было приедут, не приедут Подумал о чурбаках, валяющихся на озере и возле бани, о бане, где он не закрыл заслонку печки, и все тепло уже вытянуло
Не приедут они, понял вдруг дед. Подумал даже укрыться тулупом и уснуть, да Джек голодно взлаял во дворе. Тимофей Степаныч нахмурился, осторожно сел в кровати. Спина ныла как следует. «Это теперь надолго», пробормотал про себя, нашаривая клюку. Лампу зажег. «Парнишки мои вот бы» Дед поднял лампу, рассмотрел часы на стенке девять. «В два собирались выехать ребята мои, не приедут уже»