Николино детство
Образцы старинной филимоновской игрушки
Яркость древних ремесел люблю.
Я народной игрушкой взволнован.
Моих пращуров дух я леплю,
Светлой сказкой навек околдован.
Николай Денисов
Рассказывал мне Николай Васильевич Денисов, как много раз в жизни снился ему один и тот же сон. Будто он мальчик. Лихо устроившись на передке телеги, отправляется в путь. За спиной осталась родная околица, впереди размытый весенними ливнями просёлок. В ногах у него крепко зажато жестяное ведро, с верхом наполненное глиняными свистульками. И везёт он их в город, на базар. Нетерпеливо дёргает поводья, распевая песню: «Ехал на ярмарку ухарь-купец, ухарь-купец, удалой молодец» Каждая потешка из его ведра стоила гривенник; когда всё продал «торгашу» на рынке, получилось около двух рублей. Купил Коля несколько отборных картофелин и вернулся в деревню. Посадил их в огороде, а осенью собрал добрый урожай
Древняя свистулька
Сызмальства в их многочисленных крестьянских семьях дети играли незатейливыми глиняными свистульками. Но удивительно, каким многообразным и таинственным рождался сказочный мир, выстроенный из глиняных поделок в детском сознании! Вот грозный всадник промчался по дорожной пыли мимо на лихом коне далеко, за околицу! Видать, гонец в губернию помчался! А эта барышня, «тётка Анастасия», несёт курицу на рынок, ей навстречу соседка, «тётка Лизавета». «Зацепились барышни языками», и давай кудахтать, косточки всем перемалывать! Заливается свистом свистулька барышни Ха-ха! смеётся маленький Коля, играя у дома на деревенской дороге в глиняные фигурки.
В домашнем музее Н. В. Денисова в Филимоново
Образы филимоновской игрушки из детства останутся с Николаем Васильевичем на всю жизнь, куда бы ни заносила его судьба.
Николай Васильевич родился 5 марта 1932 года на тульской земле, в деревне Шалимово, что в десятке километров от древнего Одоева.
Детство Денисова пришлось на тревожное голодное время коллективизации и войны.
От изматывающего труда в колхозе его мать Прасковья рано стала болеть. Её образ он описал поэтическими строками:
Я часто вспоминаю мать живой.
Была война у самого порога,
И тот закат над лесом огневой,
И мать, крестясь, звала на помощь Бога.
У матери в заботе и труде
Болели руки, тяжелели ноги,
Тогда не знал я, что беда к беде
Шли по одной к нам фронтовой дороге.
От «похоронок» долго жила боль,
Но мать крепилась и детей растила.
И отдавала людям хлеб и соль,
И всё, что сердце доброго вместило
Тяжёлый крестьянский труд в деревне не разделял людей на взрослых и детей, все работали, что хватало сил и даже больше А иначе было попросту не выжить. Каждый день в те годы у него, и у матери с отцом, и у братьев с сестрами проходил в борьбе за жизнь. Особенно в оккупации, под бдительным и ненавидящим оком фашистских захватчиков, уже проявивших себя нечеловеческой жестокостью.
На белом снегу заплаты,
Поля от пожарищ темны.
Идут на прорыв солдаты,
России идут сыны
Идут краснозвездной лавиной,
Их подвиг бессмертен и лих.
Их кровь, будто кисти рябины,
По снегу рассыпалась вмиг.
Но кровь не напрасно пролита
В смертельном тяжелом бою
Фашистская свора разбита,
Спасли деревеньку мою.
Но не только бесконечный труд и голод изматывали в то время враз повзрослевшего Николая, отбирая последние физические и моральные силы. Это были нестерпимые переживания за родных защитников на фронте Постоянной тревогой изъедающая мозг мысль: «Как они там? Отец, брат Живы ли?!.» стучит в висках.
Я помню, в фуфайке одетым,
На фронт проводили отца.
И ждали все долгое лето
Родимого всем письмеца
По возрасту нынче я старше
Отца, что с войны не пришёл.
В бою или, может, на марше
Он смерть свою, видно, нашёл.
Он был рядовым батальона,
Он был для России бойцом
Вот внуки опять почтальона
Всё ждут с дорогим письмецом.
Нет, отец вернётся с войны. Но не для рифмы и не для красного словца изменил Николай Васильевич в этом стихотворении его судьбу. Просто отец, прошедший всю войну, весь тот неописуемый ужас испытаний солдата Великой Отечественной, что выпал на каждого из них тоннами стали, свинца и взрывчатки, вёдрами пота, слёз и крови, тысячами смертей друзей и однополчан, его отец вернулся другим. Да и прожил потом недолго трагически погиб через год. И детская память, как в 41-м «в фуфайке одетым, на фронт проводили отца», защитила сознание Коли сохранила папин довоенный образ.
Нет, отец вернётся с войны. Но не для рифмы и не для красного словца изменил Николай Васильевич в этом стихотворении его судьбу. Просто отец, прошедший всю войну, весь тот неописуемый ужас испытаний солдата Великой Отечественной, что выпал на каждого из них тоннами стали, свинца и взрывчатки, вёдрами пота, слёз и крови, тысячами смертей друзей и однополчан, его отец вернулся другим. Да и прожил потом недолго трагически погиб через год. И детская память, как в 41-м «в фуфайке одетым, на фронт проводили отца», защитила сознание Коли сохранила папин довоенный образ.
Хлеба поспели. Худ. Н. В. Денисов. 1980 г.
«Было лето 1945 года. Война закончилась. Победа.
Я жил в своей деревне Шалимове с больной матерью. У неё болели лёгкие. До войны её потрепала лошадь в поле. Во время скирдования она вылетела из телеги и широким подолом юбки зацепилась за заднюю ось телеги. И её таскала лошадь по полю до тех пор, пока не оторвалась от оси юбка.
А потом, в конце декабря 1941 года, когда Красная Армия освободила нашу деревню от фашистов, она сопровождала батальон наших бойцов из деревни Шалимово в деревню Рылёво. Шли бои у деревни Шумово в трёх километрах от Шалимово в сторону Белёва. В бушевавшую в тот день метель, второпях, она успела накинуть на плечи только одну шаль на вязаную кофточку. Мать сильно простыла, и с тех пор начала болеть.
Вот и сегодня мать задыхалась от кашля всю ночь
Стадо отдыхало на небольшой лужайке. А я вышел на дорогу и долго-долго всматривался вдаль до самого горизонта. И тут увидел, что со стороны Одоева появилось небольшое серое пятнышко. Оно приближалось, принимая очертания человека. И чем ближе, тем отчетливее становилась фигура. А потом совсем стало ясно, что идёт человек в военной форме, не спеша, останавливается, разглядывая местность. Я продолжал наблюдать за ним и ждал его приближения.
Вдруг мне показалось в этой фигуре что-то близкое и родное сердцу: знакомое движение, походка, вся фигура, которые отпечатались в моей памяти с детства. Сердце отчаянно застучало, глаза прослезились помимо воли, и я машинально, подчиняясь каким-то неведомым законам психологии, ума, души, пошёл ему навстречу. Сначала маленькими шажками, потом всё быстрее и быстрее ускорял свои шаги и всем существом, чувствовал, как от солдата исходит энергия тепла, родства, энергия, поглощающая меня всего целиком в свои объятия, душевности любви.
Солдат шёл мне навстречу, покуривая, а я уже не шёл, стоял, я не мог идти. Когда осталось, между нами, шагов двадцать, я побежал ему навстречу и закричал:
Па! Это ты ведь?
Да, сынок! послышалось в ответ. И отец как бы тоже ускорил шаг в мою сторону.
Потом он бросил на дорогу шинель, мы подбежали друг к другу. «Сынок!» произнёс отец и, крепко схватив меня под руки, поднял. Посмотрел на меня и поцеловал, прижал к своей груди, увешанной медалями. Я слышал их звон, стук сердца отца и моего. Мы прослезились.
Потом отец опустил меня на землю, сказал:
Да ты совсем стал взрослым, двенадцать годиков!
Сбросив вещмешок с плеча, и развязав его, достал мне губную гармошку, на голову надвинул какую-то кепку, а на ноги модные ботинки.
Мы сели прямо у дороги. Отец вытащил банку консервов, открыл её умело красивым ножичком, достал хлеба и начал кормить меня, приговаривая:
Ешь, сынок, ешь. Ты один стадо стережешь? Дома-то есть кто?
Есть, мать на печке лежит
Отец закурил, поднял шинель, рюкзак, и спросил:
А щенка-то кормил?
Кормил.
Ну, ладно, гони стадо на деревню, сынок, я пойду домой. Мать то там одна. Гони скорей!
И пошёл, козырнув мне.
Отец шёл домой, неспеша, останавливался, смотрел, как я собираю стадо, хлопаю кнутом и свищу, зову щенка.
Я пригнал стадо, опередив отца. И прибежал домой, открываю дверь, кричу:
Ма, ма! Отец приехал!
Мать заохала, слезла с печки, подошла к окну. Увидела отца, который стоял в окружении соседей.
Господи! перекрестилась она. Приехал, и слезы появились на её лице. Приехал! повторила она и поспешила выйти на улицу, поправляя на ходу волосы и беленькую кофточку с черной юбкой, не переставая вспоминать спасителя нашего Иисуса Христа.