Телефон, очевидно, не работал.
Хорошо, я буду ждать здесь, у турникета! Я развернулся и замер перед доской объявлений.
Да жди сколько угодно! Испугал! пробурчал вахтер и захлопнул окошко.
* * *Прошло полчаса. Мне показалось, что я проснулся в узком пространстве между дверью и турникетом. От обстоятельного бормотания радио из-за перегородки болела голова.
Да выключите вы, наконец, это радио? вдруг вспылил я. Или включите погромче! Ни слова не понятно в этом бубнеже!
Окошко распахнулось.
Не разрешается. Но ты прислушайся! Черти! Опять все топят в дерьме! причитал вахтер, помешивая ложкой в кружке. Чая хочешь?
Нет, спасибо.
Дверь проходной хлопнула. Вошел скуластый мужчина средних лет в сером ратиновом пальто и выжидающе остановился:
Молодой человек, разрешите пройти!
Проходите, ради бога! Кто вам мешает? отпрянул я.
Добрый день!
Добрый день! поздоровался вахтер.
Провернулся турникет. Хлопнула задняя дверь.
Что ж вы у него не спросили пропуск? не выдержал я.
Что ж, я не знаю Скулиса? А вот ты не знаешь! А еще говоришь, с договором пришел!
Слушайте, вы пожалеете!
У меня получилось просунуть в окошко руку и ударить по стеллажу, но я тут же отдернул ее, стыдясь рваного рукава.
Да ты не кипятись! А то сейчас милицию вызову.
Как же! У вас телефон не работает! съязвил я.
А тревожная кнопка на что, олух?
Я не олух!
Вахтер неторопливо залил кипятком пакетик чая.
Послушай, сказал он, и по интонации было заметно, что он смягчился. Мне надо отойти в туалет, а он в соседнем корпусе. Веди себя тихо. Если кто подойдет, скажи, что я скоро буду. Потом я тебя пропущу. И ищи хоть Скулиса, хоть Сукиса.
А если я, не дождавшись, пройду?
Да проходи, ради бога. Только на выход, пожалуйста, с разрешением, подписанным комендантом и директором!
Ладно, согласился я и встал, гордо облокотившись на турникет.
Откровенно говоря, я был настолько заворожен этим строением, что несколько раз обошел корпус кругом. В нем не было входа только окна, заложенные кирпичом, и металлические ступени цвета жженой умбры, ведущие к двери на втором этаже.
Вахтер выбросил чайный пакетик в урну и, причмокивая, стал пить.
Значит, никого не пускать, понял? Старик освободил на столе место для пустой чашки и выдернул из розетки калорифер. Пойдем, Монте-Кристо!
Из-за калорифера выполз огромный пятнистый кот и, громко чихая «Иф! Иф!», поплелся за хозяином.
Эх, Россия, гнилосоломная страна! А ведь я был Паганини монтажа! донеслось из коридора. Краем глаза я видел, как два силуэта канареечный и пятнистый исчезли за дверью.
* * *Прошло, наверное, полчаса. Дважды в зарешеченном окне мелькнула рогатая тень троллейбуса. Наконец я не выдержал, перелез через турникет и вылетел во двор. В ноздри ударил запах краски и сырого камня приторно-сладковатый, как трупное разложение кирпича и бетона.
Внутренний двор представлял собой ровную прямоугольную площадку, заполненную чавкающей грязью. Посреди площадки голуби доклевывали горбушку. Голые, черные от сажи тополя, склонившись над деревянным настилом, образовывали что-то вроде аллеи, ведущей от проходной к отдаленным корпусам. Метрах в тридцати настил причудливо заворачивал, огибая наполовину затонувшую в грязи автоцистерну.
Осторожно ступая по раскисшей от влаги, продавливающейся древесине, я направился к самому крупному строению. Откровенно говоря, я был настолько заворожен этим строением, что несколько раз обошел корпус кругом. В нем не было входа только окна, заложенные кирпичом, и металлические ступени цвета жженой умбры, ведущие к двери на втором этаже.
Под лестницей невыносимо пахло мочой. Превозмогая отвращение, я стал взбираться.
Площадка, на которой я оказался, дрожала, как корзина воздушного шара. Поскользнувшись, я вцепился в перила, но тут же отдернул руки: прутья текли ржавчиной, как бурое мороженое. На зарешеченной двери болтался замок. Тщательно вытерев руки носовым платком, я стал спускаться.
* * *Не доходя до следующего строения, деревянный настил резко сворачивал к группе индустриальных мегалитов. Я покорно свернул и вскоре вышел к деревянному мосту. Под мостом протекал мелкий ручей, рассекающий территорию завода на две части. Вдали, у забора, горела резина, и вверх к суконному небу поднимался черный гриб, похожий на мантию духа огня.
Я зажал нос, сделал несколько шагов и вдруг за мостом слева от настила увидел еле заметную тропку из притопленных в грязи покоробленных досок. Дощатые «рельсы» кратчайшим путем вели к зданию, более всего напоминающему административный корпус. И я свернул с настила.
Отсыревшие доски с хлюпом били по воде, выстреливая шрапнелью брызг. Джинсы с каждым шагом чернели и тяжелели.
Через десять минут ходьбы впереди замаячил корпус, представлявший собой несомненное исключение на фоне мрачных собратьев.
От корпуса мне навстречу шел мужчина в ватной куртке с мешком за спиной, из которого выпирала резина. Разойтись на двух узких досках было невозможно.
Но я напрасно переживал. За несколько метров мужчина в высоких сапогах вежливо шагнул в грязь и уступил дорогу.
Извините, пожалуйста, вы не подскажете, как мне найти Валентина Николаевича Скулиса? обратился я к нему.
Скулиса? произнес тот с мечтательной интонацией, с которой впечатлительный юноша произносит имя Виолетта.
Заместителя директора.
Ах, замдиректора, опомнился мужчина и стал внимательно рассматривать меня, заслоняясь рукой от низкого солнца. Идите к Марье Павловне.
А кто такая Марья Павловна?
А это его жена, она у нас главный бухгалтер.
Знаете, где бухгалтерия?
Не-ет.
Вот здесь, в этом корпусе, на втором этаже.
Спасибо.
Дойдете?
А бывает, что не доходят? улыбнулся я.
Всякое возможно. Вот упадете в грязь, будете барахтаться, а там коллекторы. А то пойдемте со мной, донесем до костра мешок с резиной, и я вас проведу
Дойду, я недавно из Якутии. Там вечная мерзлота!
В Якутии хорошо! Рабочий взвалил мешок на спину, прочавкал несколько метров по грязи и снова заковылял по доскам.
* * *Хотел бы я отыскать исследователя, способного раскрыть генезис удивительного строения, представшего мне. Огромный параллелепипед из кирпича цвета переспелого арбуза покрывала вуаль из поржавевших труб. Одна, самая толстая, подобно удаву, сокрушающему обвоем кирпичные кости, горела ядовито-желтым цветом. Стены корпуса всей поверхностью продавливались внутрь, словно живот голодающего, а бочкообразная крыша выгибалась вверх, как кошачья спина или маниакальная идея, хотя по законам физики должно было бы быть наоборот. Из двух соседних строений к параллелепипеду тянулись «мостики дружбы» на железобетонных опорах. К его выступам лепились пристройки: кирпичные протуберанцы с непонятным предназначением.
Из-за груд шлака, похожих на окаменевшие туши бронтозавров, вышли, оживленно беседуя, две чумазые женщины в косынках.
Извините, пожалуйста, вы не подскажете, где здесь бухгалтерия? спросил я.
На втором этаже, сынок. Пройдешь до конца коридора и направо по лестнице. Только сапоги надень.
У меня нет сапог.
Так вот здесь, рассмеялась одна, они в вагончике всегда лежат.
Я зашел в строительный вагончик, сбросил кроссовки и натянул сапоги.
Далее пришлось идти по щиколотку в густой липкой жиже. В радужной пленке плавали червеобразные резиновые ленты. Под потолком трещали длинные желтые лампы. По обе стороны, наподобие островов, возвышались конвейеры и заброшенные станки, оплетенные африканскими косичками проводов.
В конце коридора я нащупал поворот налево и вдруг наткнулся на что-то живое. Существо взбежало по лестнице и оказалось девочкой в шоколадно-клетчатом платье, розовой куртке и синих резиновых сапожках. На плечи ее падали русые косички, туго перевязанные черными шелковыми лентами. Она была столь болезненной, что, глядя на нее, не верилось, будто существуют другие девочки: дрыгающие длинными ногами, играющие в классики, хохочущие и жизнерадостные.
Помню, я подумал, что растят родители такой цветок в надежде, что из костлявой принцессы разовьется пышная царица, но ведь не разовьется: зачахнет цветок.
А вслух спросил:
Детка, что ты здесь делаешь?
Играю.
Во что?
В прятки.
С кем?
С ним. Девочка кивнула на плюшевого верблюжонка, которого прижимала к нагрудному кармашку.
Но он же у тебя в руке? смутился я.
Ну и что!
Дай-ка посмотреть!
Зачем?
Хочу посмотреть, сколько у него горбов.
Девочка не шевелилась.
Верблюды бывают разные: есть одногорбые дромадеры и есть двугорбые бактрианы.
Нет, его зовут Саша!
А где твоя мама?