У всего есть голос, коль прислушаться хорошенько, малец.
Ну так я весь внимание! Что же еще он говорит?
Билл покосился на койота животное, казалось, потеряло к происходящему всякий интерес и сидело теперь, подставив остроносую мордочку солнцу и жмурясь от яркого света.
Он спрашивает Билл перевел взгляд назад к Джо, он спрашивает: «На кой юнцу эта пукалка?»
Эта-то? Джо повертел револьвер в руке и, потрясая им, с оттяжкой прогорланил: Чтоб ограбить поезд, конечно, вот на кой!
Койот вдруг залился коротким лаем, широко разевая клыкастую пасть. Рыча и повизгивая, он еще несколько раз суетливо крутанулся на месте за собственным хвостом, потом уселся в им же поднятом облачке пыли и яростно зачесался. Джо вопросительно обернулся на Билла:
И как, на хрен, это понимать?
Ты ему понравился, ухмыльнулся Билл. Говорит, ты смешной.
* * *По мере того как они продвигались глубже в прерию, Джо все ленивее отмахивался от поджарой фигурки койота, упрямой тенью следовавшего теперь за ними чуть в стороне.
Чего увязался? Брысь! ворчал он, когда тот подбирался слишком близко, но украдкой беспокойно оглядывался по сторонам, если надолго терял его из виду в сухих зарослях чертополоха.
Так просто ты теперь от него не отделаешься, пояснил Билл, на ходу выжимая взмокший от пота шейный платок. Он говорит, что избрал юного Колумба своим хозяином.
Юного Ко Ты что же, подслушивал? Джо возмущенно оглянулся на койота, но, быстро опомнившись, потер виски и добавил: Нет, серьезно, что прикажешь делать с этой псиной?
Привыкай, малец! Он поклялся охранять тебя и твой дом.
Сколько еще повторять: вот это, обмахиваясь шляпой, Джо сжал ее в руке, это и есть мой дом! Из кустов снова послышался знакомый гогочущий лай.
Надень шляпу, пока солнечный удар не схлопотал, сказал Билл строго. Не о том доме толкует твой дружок. Он интересуется, куда хозяин намерен девать награбленное, уж не в ту же ли тляну?
Набью им твое чучелко, огрызнулся Джо. Есть идеи получше?
Громоздившееся вдалеке нечто, принятое им сперва за горную гряду, теперь стремительно приближалось. Вздымаясь до самого неба и сметая все на своем пути, необъятная масса песка и пыли сплошным валом ползла прямо на них.
Говорит, знает пару укромных пещер в горах неподалеку отсюда, доложил Билл. «Но твой дом, хозяин это твоя память».
На этих словах койот вывалился из бурьяна, чтобы пометить корягу на обочине, после чего обвел их обоих пристальным взглядом, потянул воздух носом и шумно чихнул.
Будь здоров, машинально бросил Джо, и вдруг вся скопившаяся усталость разом навалилась на него. Солнце намертво застряло на прежнем месте и, будто длящаяся магниевая вспышка, выжигало и делало все под собой как бы плоским. Джо отставал, еле ворочая ногами, блеклая сепия непроходимого пространства обволакивала их тугой пеленой, каждый шаг через которую давался все тяжелее. Когда Билл окликнул его, он был уже по пояс в зыбучем песке.
Спокойно, парень, Билл размотал лассо. Такое случается даже с лучшими из нас! Не суетись только, сейчас мы тебя вытащим.
Отличный, на хрен, совет, Билл. Джо барахтался в вязкой жиже. Просто замечательный! Да ты не торопись, я чудесно провожу здесь время. Койот без продыху скакал вокруг, тявкая и срываясь на вой, но вдруг замолк, насторожил большие уши и, поскуливая, стал пятиться назад.
О, да ради всего святого, уймешься ты, или взмолился было Джо, но, подняв взгляд, резко похолодел. Чтоб меня
Громоздившееся вдалеке нечто, принятое им сперва за горную гряду, теперь стремительно приближалось. Вздымаясь до самого неба и сметая все на своем пути, необъятная масса песка и пыли сплошным валом ползла прямо на них.
Брось меня, тихо выдохнул Джо и повторил, уже тверже: Бросай меня, старик, и спасайся сам!
Лассо взвилось вверх затейливой виньеткой и обхватило его за талию.
Черта с два, малец. Билл с силой потянул на себя, упираясь в крупный валун. Не дождешься! Веревка заскрипела от натуги, но Джо не тронулся и на четверть дюйма.
Старый дурак! взревел он. Что толку, если мы оба здесь сгинем?
Никто не сгинет сегодня, отрезал Билл. Нам ведь еще на поезд надо успеть, не забыл?
Есть немного. Джо скривился в горькой усмешке. Моя память пещера, или как там?
Твоя память твой дом, пыхтя и отдуваясь, поправил Билл.
Он нашел глазами койота. Топорща косматый подшерсток и скалясь, тот поминутно заходился лаем, будто силясь отпугнуть бурю.
Он говорит, Билл поднял бандану по самые глаза, защищаясь от поднявшейся в воздух пыли, и покрепче перехватил веревку, он говорит: «Как твоя матутка не выбирает специального дня, чтоб запастись нужными в хозяйстве мелочами, а просто завсегда имеет в виду домашние хлопоты, и потому в разгар лета не пройдет мимо приглянувшегося рождественского подсвечника, и прихватит заодно моток ниток впрок, если пряжа добротная, и сверток твоих любимых леденцов в придачу, даже когда ты так далеко» Казалось, сам горизонт встал на дыбы: туча подступила вплотную, и в ней стали различимы отдельные завихрения схлестываясь друг с другом, клубясь, они бурлили и перекатывались уже совсем рядом, неся за собой прелый запах дегтя, сена, сырого войлока и кирпича. У Джо закружилась голова.
Ты был отличным напарником, старик, еле простонал он.
Не обращая внимания на его протесты, Билл продолжал вещать, перекрикивая налетевший ветер:
«Так и тебе следует быть начеку, чтоб ухватить навсегда этот день, и этот воздух, и все, что им дышит: из далекого птичьего крика, из запаха едва погасшей свечи, из еще нераспечатанного письма, из рыбьего взгляда случайного прохожего, из мороси и из изморози, и из ее волоса, из эха под мостом, из полуслова о том о сем, из блика в чужом окне и из виденного только во сне, из дверных звонков, из оторванных пуговиц, из опустевшей скамейки и водостока, из ветра ты сложишь такой дом, в котором твой драгоценный паровоз уместится хоть весь целиком вместе со всем его золотом, красотками, кочегарами, дымом из трубы»
Мощный шквал ударил свинцовой волной, и разом ощутимо стемнело.
* * *Осязаемо-густая, безбрежная темнота мерно покачивалась, и обмякшее тело Джо дрейфовало в ней, то совсем растворяясь, то выныривая будто заново обретенной пяткой или локтем, и, кратко вздрогнув, окуналось обратно в сладкое забытье. Приглушенные звуки долетали как бы издалека и с запозданием наслаивались друг на друга под ровный метроном знакомых шагов, но и тот вскоре затерялся в общем топоте, скрежете, шипении и растущем монотонном стуке. Протяжный гул становился все ближе, а совсем рядом ему вторил хнычущий голосок: ммм-мам-ма-ма-мм
М-мм, перебил малец самого себя, выпрямляясь на грубой деревянной скамье, и смутился: с сиденья напротив на него пялился какой-то франт в цилиндре и клетчатом костюме.
В неверном свете мерцавших под потолком ламп вагон был полон дикого вида охотников и чумазых фермерских жен, сидевших верхом на своих тюках и уткнувших угрюмые обветренные лица в мохнатые воротники засаленных дубленых полушубков. Со всех щелей отчаянно сквозило, и печные патрубки под сиденьем напрасно тужились душным маслянистым жаром, не справляясь даже с грязной слякотью на полу. Зажатый в тесном углу у самого окна, малец зевнул, неловко потягивая затекшие конечности, и облачко пара из его рта растопило в заиндевевшем стекле крошечную неясную проталину. Сквозь нее в мельтешении бури проступили из мрака смутные очертания железнодорожного откоса и нескончаемая эстафета телеграфных столбов, кое-где завалившихся в сторону мглистой чащи и оплетенных уродливыми гнездами провисших меж них проводов.
Малец потер слипавшиеся глаза цилиндр его соседа сменился потасканной шапкой-ушанкой; свет моргал, где-то клацала поломанная форточка, из тамбура несло табаком его двери хлопнули за спиной молодого бродяги с гитарой. Тронув струны, он затянул неожиданно чистым голосом:
Когда-а умо-олкнут все пе-есни,
Кото-орых я не-е зна-аю
Он двинулся меж рядов скрипучих скамеек, и пассажиры подбирали перед ним облезлые енотовые хвосты, свисавшие с их разномастных головных уборов. С противоположного конца вагона ему навстречу протискивалась дородная лоточница с баулом наперевес:
Пирожки с капу-устой, сосиски в тесте! Они разминулись в узком проходе. Сникерс! Марс!
В те-ерпком во-о-оздухе вскри-икнет
После-едний мой бума-ажный парохо-од.
Будто изрешеченное пулями всех калибров, небо было усыпано звездами, каждая из которых манила к себе невыразимым величием бескрайнего пространства причем манила не кого-нибудь, а его лично. Но чем дольше малец таращился вверх, тем сложнее было оторвать взгляд, и тем дальше он проваливался в это тягучее наваждение: как вышло, что он это именно он, а не кто бы то ни было еще, будь то босоногий китайский рыбак, его собственный двоюродный брат или толстая тетя из церковной лавки, словом, буквально любая живая душа? Он не мог отделаться от этой мысли, но едва ему казалось, что он сумел приблизиться к ее сути, как она снова ускользала, так и звезды отдалялись от него каждый раз, когда он силился повнимательнее рассмотреть любую из них. Утопая в их далеком сиянии, он цеплялся за обрывки фраз, доносившихся спереди, всего в паре шагов, но заслоненных странным звуком, будто кто-то разминал в руке горсть кукурузного крахмала.