Внутри Лоры все заклокотало, но когда лава гнева уже почти подобралась к жерлу вулкана, пошли быстрые гудки, напоминающие тахикардический писк кардиограммы.
Лора, еще немного покачиваясь, хлюпала по слякоти сапогами, смотрела на звезды, с трудом пробивающиеся на московском небе, и поймала взглядом мигающий маячок самолета, летящего в какую-то теплую страну.
На площадке третьего этажа было тихо, но как только Лора вставила ключ в дверь, с той стороны раздался лай, заливистый, как колокольчик первоклассницы, сидящей на плече выпускника. Лапы Валентина неотвратимо прыгнули на Лору, даже не дав ей присесть на пуфик в прихожей. Нужно было срочно искать поводок под оглушительный аккомпанемент пуделя.
Как же давно тебя не стригли. Скоро в облако превратишься.
Лора открыла антресоль, и сверху на нее посыпалась рухлядь, к которой никто не притрагивался несколько месяцев. Те самые вещи, которые нужны всего один раз, но по самой экстренной необходимости. Первым в глаза почему-то бросился старый ватман, на котором фломастерами были написаны фамилии и имена одноклассников Лоры. И только в правом нижнем углу, разными цветами ЛОРА. Для Ларисы Зайцевой не хватило места.
Завернув в арку, Лора спустила Валентина с поводка и выбросила застоявшийся с утра мусор. Во дворе стояла такая тишина, что было слышно маленького ребенка, плачущего в одной из сотен квартир соседней панельки. Вдруг на тропинке, ведущей к оживленному проспекту, появились два силуэта двуногий и четырехлапый. Сейчас Лоре меньше всего хотелось с кем-то знакомиться, поэтому она действовала решительно. Валя, ко мне! Пудель, только начав пробовать на вкус уличную свободу, покорно вернулся к новоиспеченной хозяйке. Лора быстро засеменила к дому. Но было поздно, полуночная собачница уже бежала к ней наперерез. Подождите, подождите, нам только понюхать!
За женщиной за пятьдесят, вытаращив глаза и язык, тащился маленький рыжий корги, явно не понимая, кого и зачем нужно нюхать.
Какой у вас славный пуделек! Давайте знакомиться. Я Нинель Георгиевна! А это мой маленький, Федька.
Лора ненавидела уменьшительно-ласкательные суффиксы, которые делали и без того сладкие слова непростительно приторными. Пуделек. Фу. Но решила отрезать. Чтобы раз и все. Простите, мы торопимся. Новый год скоро, знаете?
Конечно, знаю, дорогая. Я уже все нарезала и в холодильник поставила. И завивку сделала.
Незнакомка откинула капюшон кислотно-розовой куртки и предъявила доказательство своей радости. Что за дурацкая выставка достижений на ночь глядя читалось в глазах Лоры. Она хотела было предъявить убойный аргумент про завтрашний рабочий день, но вдруг Валентин и Федор принюхались, потерлись друг о друга и вместе с поводками начали броуновское движение в пространстве. Отношения между псами становились все более запутанными.
Что вы делаете?! Зачем вы вообще ночью с собакой выперлись? Вроде интеллигентная женщина, а таким хамлом оказались! Лора с трудом распутывала узлы, которые закручивались снова и снова.
Уф-ф. Она наконец выпустила пыл, накопившийся за весь день. У Нинель Георгиевны сник румянец щек, потускнели глаза и опрокинулась улыбка. Поводок распутался. Пойдем, Федька. Нам здесь не рады. Всего доброго.
Переборщила.
Подождите! Простите, я сегодня заработалась что-то. Пусть еще поиграют. Сколько вашему лет?
Нинель Георгиевна оглянулась. В глазах блеснула маленькая искорка бенгальского огня.
По-весеннему декабрьский воздух вдруг наводнился ворохом тем, общих для двух дам с собачками. Они пересекли два двора, сделали несколько кругов вокруг школьного стадиона, а затем вышли к пятиэтажке, на первом этаже которой горел свет.
Я тут живу. Свет не выключаю, чтоб не подумали, что меня нет дома. Возраст, безопасность, иногда надуманная, сами понимаете. Не хотите ко мне заглянуть? Мне из Италии такое кьянти прислали. Не переживайте, только на полчасика!
Нет-нет, простите, я не пью. Чай у вас найдется, московский? Лора улыбнулась второй раз за день.
В подъезде Нинель Георгиевна забрала несколько писем из почтового ящика. На нем была приклеена маленькая бумажка-визитница.
Ёлкина.
НГ.
Лора ожидала, что машина времени перенесет ее в советскую квартиру-ностальгию с ковром на стене и салфеткой на телевизоре, да только никакой салфетки не было, а телевизор оказался не пузатым, а плазменным. Контрольный выстрел произвел роскошный книжный шкаф, в котором было место и альбомам об искусстве, и виниловым пластинкам. В апельсиновый лежак приземлился помытый Федя. Валентину постелили рядом. Оба смотрели на своих хозяек и недоумевали.
В подъезде Нинель Георгиевна забрала несколько писем из почтового ящика. На нем была приклеена маленькая бумажка-визитница.
Ёлкина.
НГ.
Лора ожидала, что машина времени перенесет ее в советскую квартиру-ностальгию с ковром на стене и салфеткой на телевизоре, да только никакой салфетки не было, а телевизор оказался не пузатым, а плазменным. Контрольный выстрел произвел роскошный книжный шкаф, в котором было место и альбомам об искусстве, и виниловым пластинкам. В апельсиновый лежак приземлился помытый Федя. Валентину постелили рядом. Оба смотрели на своих хозяек и недоумевали.
Лариса?
Можно просто Лора.
Лора, вот ваш чай. Я метнусь минут на десять, у меня скайп с Ливерпулем. Дети будут поздравлять.
За закрытой дверью спальни слышался детский смех, звон бокалов и самые искренние поздравления. Словно это был не семейный разговор, а запись «Голубого огонька», которую удалось подслушать Лоре.
В соседней комнате она увидела раскрытое фортепиано, на котором стояли распечатанные ноты и детские игрушки. Лора подошла поближе и разглядела:
Собачий вальс. Трехдольный
Нинель Георгиевна открыла дверь спальни. Лора дернулась и обозначила на лице неловкость от случайной находки.
Не переживайте, welcome. Это последнее, что успел разучить Федя перед отъездом. Он сейчас в Ливерпуле, с Димой, моим сыном, и Маргарет, моей невесткой.
Федя? В Ливерпуле?
Да, моему внуку уже десять. А месяц назад внучка родилась. Скорее бы они приехали. Обещали на майские.
Сзади раздалось утвердительное «аф».
Лора с Валентином плелись через тот же сонный двор, только сами были еще более сонными. Лора на секунду уставилась в тишину. Ребенок в панельке уснул.
Валерий Петров
Родился в Киеве в 1950 году.
Окончил Институт инженеров гражданской авиации в Риге.
Работал на ликвидации последствий катастрофы на ЧАЭС в качестве заместителя командира роты радиационно-химической разведки.
Автор нескольких книг.
Переводился на латышский, польский, сербский языки. Живет в Риге.
Дли-и-и-инный день
Рассказ
Этот рассказ для тех, кто любит летать.
В салоне он садился ближе к проходу, пропуская к иллюминатору других пассажиров, радостных от такой нечаянной удачи и возможности полюбоваться на взбитую перину облаков, причудливые промельки земли, городов и поселков.
Это было похоже на полет над яркой географической картой.
Выбирал момент и начинал пояснять соседу или соседке, что сейчас происходит: прогрев двигателей, подготовка к взлету, рулежка, разбег в режиме «максимум», набор высоты. Убрали шасси, вышли на крейсерский участок, а потом включили автопилот.
Вот пошли на снижение по глиссаде. Маневр для захода на посадку, значит, крейсерский участок полета завершен, и они направляются к краю ВПП. Потом точно по осевой коснулись бетонки, выпустили закрылки, предкрылки, вот уже реверс, рев двигателя и побежали.
Перекрикивал шум двигателей, и было видно: это его стихия.
В нем чувствовали профессионала, и ему верили с первого слова.
Впрочем, однажды он позволил себе пошутить с пожилой женщиной. Он был тогда молодым инженером и возвращался из командировки в Москву.
В сиреневых сумерках зажглись красные огни на консолях крыльев, замелькали отраженным от облаков проблеском, и она встревожилась что это, зачем?
Это значит: туалет свободен, пояснил с серьезным лицом.
Дама долго восторгалась таким уровнем «сервиса».
А как же мы сядем в таком тумане? волновалась она, поглядывая с легким ужасом на плотные облака.
Ничего страшного выведут по глиссаде. Это такая техническая придумка. Вот представьте себе в пространстве некую линию, которая образована пересечением двух сфер
Приятно было наблюдать радостное изумление людей, далеких от авиации. Жена и две дочери знали это наизусть, вот почему во время полета с ними он молчал, но в уме все же прокручивал то, что происходило, словно контролировал последовательность действий, согласно регламенту.
Иногда попадался командир корабля, который комментировал в салоне свои действия для пассажиров во время полета. Он внимательно его слушал, будто экзамен принимал, и только утвердительно кивал головой:
Ну что же все верно!
Алексей Иванович Глазков любил спорт, гранил тело тренировками и готовился стать военным летчиком. Если повезет испытателем. А там отряд космонавтов и