Дом остановившихся часов
Здесь сотни мыслей растворились в стенах,
Здесь тишина, понятная без слов.
Здесь жил кусочек маленькой вселенной,
Здесь дом остановившихся часов.
Кровать, трюмо, две тумбочки, гитара,
Хромой без ножки деревянный стул.
И смотрит человек седой устало
С картины, перечеркнутой крестом.
Здесь тысячи желаний не сбывались,
Здесь вдохновенья не умолкший зов.
Сюда зайдя, мгновения остались,
Здесь дом остановившихся часов.
Сломанная кукла
Свет фонаря в холодное окно.
Меня сломали. Старую игрушку.
Но выбросить забыли все равно,
На чердаке в пыли всегда темно,
И в мусоре теперь лежу послушно.
Скребутся мыши справа и в углу.
Скрипят леса над головой из ваты.
Я мыслю. Я жива. Но не могу
Уйти из куклы в платьице помятом.
Мне не узнать, какой приходит год.
И тот ли век, в котором я родилась.
Я стану мертвой, если дом умрет,
Ненужная где столько лет пылилась.
На чердаке, мурлыча, дремлет кот.
Случайный гость хозяйского покоя.
Затихнут мыши. Старый кот уйдет
Как будто в измерение другое.
Опять останусь рваная одна.
И буду ждать. Чего? Никто не знает.
Промчатся лето, осень и зима,
Опять наступит мокрая весна.
Игрушки слишком долго умирают.
Мария Васильева
г. Ярославль
«Как драже на матовом паркете»
Как драже на матовом паркете,
Ночь просыпала неяркие огни.
Двое нас на голубой планете
В мягких складках белой простыни.
Мы с тобою проросли друг в друга,
Разглядев подсказки между строк.
Вырвал нас из замкнутого круга
Взглядов молчаливый диалог.
Пусть за окнами меняются сюжеты.
Тушит ночь неяркие огни.
Мы уснем на голубой планете
В мягких складках белой простыни.
«Сладким кубиком медленно в кофе твоем растворяется вечер»
Сладким кубиком медленно в кофе твоем растворяется вечер.
Утекают минуты, как капли из ржавого крана.
В джунглях улиц тебя я случайно не встречу.
Но узнаю тебя в черно-белых героях экрана.
В жизнь мою ты внезапной ворвался метелью.
Никотином проник глубоко мне под тонкую кожу.
Хрупкой нитью дождя вышит города призрачный вечер.
Я опять узнаю тебя в спинах случайных прохожих.
Пусть все кажется сложным и вроде бы несколько странным.
Опускаются мыслей ладони на хрупкие плечи.
Но я верю, что как-нибудь утром туманным
Я тебя среди многих в толпе обязательно встречу.
Юлия Захарова
г. Ярославль
Ностальгия по московскому метро
Я вдыхала его всеми порами
В смеси сырости и земли.
За большими стальными заборами
Поезда по тоннелям шли.
Я врастала в него каждой клеткою,
Каждым вздохом жизни земной,
Так склоняется над таблеткою
Безнадежный, смертельно больной.
На холодных и грязных скамеечках
Притулились, как прежде, бомжи.
Снова стала молоденькой девочкой,
Только бровь так некстати дрожит.
Мне открыло билетиком в прошлое
Ледяное и злое нутро
Как родное, такое хорошее,
Позабытое будто, метро!
Счастье
Небо тучей накрыло. Застенчивый дождь
Не решается, медлит начаться.
Если спросишь меня: «Для чего ты живешь?»,
Я отвечу: «Живу я для счастья».
Начал капли воды дождь отчаянно лить
Это праздник стихии вершится.
Только вот перестать бы застенчиво жить,
Но на это непросто решиться.
Утро
Утро, земля в снегу,
Лист за окном дрожит.
Больше я не могу
Молча на свете жить.
Утро, в снегу земля,
Клонит меня ко сну.
Может, спасаюсь зря,
Может, не зря тону.
Падают неспроста
Кролики из-под шляп,
Вечером изо рта
Я вынимаю кляп.
Утром ветра траву
Прячут под белый снег,
Я на земле живу
Как-то не так, как все.
Дядя
Он улыбался мальчугану,
Игрушки с пола брал, не глядя,
Немного озорной и странный
Усатый бородатый дядя.
А я стояла у порога,
Пока игра неспешно длилась,
За все благодарила Бога,
Без слов, но искренне, молилась.
К окну прошла почти неслышной
Походкой резкой, торопливой,
Была в квартире третьей лишней,
Но до безумия счастливой.
Толгский монастырь
Дядя
Он улыбался мальчугану,
Игрушки с пола брал, не глядя,
Немного озорной и странный
Усатый бородатый дядя.
А я стояла у порога,
Пока игра неспешно длилась,
За все благодарила Бога,
Без слов, но искренне, молилась.
К окну прошла почти неслышной
Походкой резкой, торопливой,
Была в квартире третьей лишней,
Но до безумия счастливой.
Толгский монастырь
Чайки резвятся, играя,
Чуть замедляет свой ход
Будто плывущий из рая
Белый большой теплоход.
Нас провожает спокойный
Сквозь расслабляющий сон
Тихий родной колокольный
Чуть замирающий звон.
Будто для сердца микстура,
Снова меня исцеля,
В небе белела фигура
Белого монастыря.
Полина Ивлева
г. Тюмень
Душа
Куда душа девается потом?
Где прячется? И под каким зонтом?
И почему не выскользнет на волю?
Где отбывает за провинность срок?
И теплится, как в печке уголек?
И сколько на нее свалилось боли?
Ее порыв был как источник чист,
И в толстом томе этот белый лист
Так ждал, чтоб, не испачкав, исписали.
По правде, по решенью, по судьбе.
Ей не хватало в этой пустоте,
Чтобы друг друга люди уважали.
Но кто-то, не умеющий писать,
Измял так грубо душу, как тетрадь,
Не пожалел и выкинул наружу.
Она лежит нагая у крыльца,
И, не имея кожи и лица,
Тихонько ждет того, кто очень нужен
Птица
На моей невысокой крыше
Живет птица по кличке Выше.
Ее перья слегка атласны,
Ей мечты все мои подвластны.
Я кормлю птицу Выше волей,
Добавляя немного соли,
Как наестся летит шальная,
Словно ищет ворота рая.
Я пою птицу Выше верой,
Она пьет и не знает меры,
Трель же птицы всегда чудесна,
Моей крыше давно известна.
Крыша знает, что жизнь без птицы
Полноценная не случится.
Заполняют пространство крыши
Птицы с кличкой призывной Выше.
«Черной ручкой писать по белому»
Черной ручкой писать по белому,
Выводить из последних сил
Я все сделаю, я все сделаю,
Что бы ты там ни попросил.
Холодает ночами. Простыни
Меня кутают, будто в снег.
Если б было все в жизни просто так,
Я б с тобой проживала век.
Иногда по судьбе назначенный
Просто сбился с пути в метель.
Я твоей теплотой охвачена,
Стерегу до утра постель.
Чертовщинки-слова выводятся,
Выливаются на листы.
Если люди и вправду сводятся
Бог построит для нас мосты.
Проза
Анна Чухлебова
Писатель из Ростова-на-Дону. Дебютировала в 2020 году с подборной рассказов в Esquire. В 2021-м вошла в финал литературной премии «Лицей» со сборником «21 история о том, что умерли не все».
Как я побывал на своей могиле
Во мне живет душа маленькой девочки, убитой коровой. Помню свое двухлетнее тельце, южное жаркое лето смяло на полу ситцевое платьице. В трусишках, босая, по еще горячим от долгого дня порожкам, бегу во двор. Пишешь «бегу», на самом деле слово другое. В беге четкость, в движениях ребенка расхлябанность кашки, несогласованность пюрешки, что-то от киселя. Хочешь мяч поймать а он мимо рук, слишком быстрый, слишком круглый, а руки медленные, и все медленное. Бог с ним, недолго мне осталось бегать. Вперевалочку, слово, наверное, это. С кружкой, кружка у меня в ручках жестяная. С зайцем!
Отворяю калитку, проскальзываю в коровник, там тепло и знакомо. Корова да как ее звали, Мура? вернулась из стада, наелась травы, налилась выменем. Мама журит да как меня звали, Маша? из вымени журчит в ведро. Мать отворачивается, соседка, может, окликнула, петух кукарекнул, кот с бочка на бочок перекатился в сытости чердачка. Мама отворачивается, я подхожу к корове сзади. Последнее, что я слышу, мычание и крик. Корова копытом в лоб.
Описания посмертия банальны. Я толком и не понял, что случилось, от суеты в коровнике ускользнул быстро. Двигался теперь легко, как скользкий. Веселился, хохотал, прошел сквозь стог сена, сквозь воду в речке. Скоро стемнело, вернулся. Лег к маме в кровать. А она деревянная, только плачет. Деревья плачут? Березы весной, их слезы сладкие. Значит, мама береза.