Проза
Роман Сенчин
Родился в 1971 году в городе Кызыле Тувинской АССР.
Окончил Литературный институт имени А. М. Горького. Проза и пьесы публиковались в журналах «Новый мир», «Знамя», «Сибирские огни», «Дружба народов», «Аврора», «Урал». Автор двух десятков книг, в том числе «Ничего страшного», «Московские тени», «Елтышевы», «Зона затопления», «По пути в Лету», «Постоянное напряжение», «Дождь в Париже».
Проза переведена на немецкий, английский, французский, финский, китайский и некоторые другие языки.
Лауреат премий «Эврика», «Ясная Поляна», «Большая книга», премии Правительства Российской Федерации в области культуры. Участник Форумов молодых писателей «Липки» (20012006), театрального фестиваля «Любимовка» (1997, 2010). Живет в Екатеринбурге.
Срочная госпитализация
Рассказ
Свирин шагнул из самолета на трап и сразу задохнулся от запаха сгоревшего угля. И обдало страхом вспомнилась та единственная его зима в деревне, когда изо дня в день приходилось топить печки и грести, грести, грести в ограде тяжелый снег. Сидение в мороз над дыркой в сортире вспомнилось, черное, в точках стылых звезд небо и пар от дыхания, поднимающийся к нему, ледяные поленья, глыбы угля, которые колешь тяжелым ломом, собачья миска, колодезное ведро, к которым прилипают пальцы После школы он убежал в большой город, а теперь, спустя тридцать с лишним лет, обстоятельства кидали его в такую зиму. Только не шестнадцатилетнего, а почти пожилого, с болезнями и не проходящей, застарелой усталостью.
Еще не рассвело, и хорошо были видны столбы дыма из труб окружавших аэропорт домишек. На самом деле столбы эти темно-серые, но сейчас казались беловатыми. Уголь, уголь В Екатеринбурге, где жил Свирин, им не пахло старый частный сектор почти везде посносили, новые дома обогревались газом, дизелями, электрокотлами, а в таких вот небольших городках и деревнях углем. Может, и хотят люди газ, но где взять? Проведение газопровода в эти края, Свирин интересовался, в очень отдаленной перспективе, а с помощью баллонов пропана, который, как и сорок лет назад, развозят на машинах, много не нагреешь.
И вот в такой холод собачий мама каждое утро, тщательно одевшись, попрыскав в горло ингалятором, идет в угольник, набирает ведро тускло-черных комков и несет в избу, к печкам, чтобы не замерзнуть. Отец давно уже не помощник, соцработница приходит три раза в неделю ближе к обеду.
Вины Свирин не чувствовал, скорее, досаду несколько раз в последнее время он заводил разговор о том, чтобы им переехать или в ближайший город, или к нему, а здесь проводить теплое время года. Но мама приводила в ответ аргументы, которые казались ей бесспорными: дом не оставишь разворуют; если не топить, то и картошка в подполье замерзнет; собаку куда девать; не приживутся они в таком возрасте на новом месте, да и не смогут в бетонных коробках Свирин отступал, тем более что родители по телефону почти всегда говорили с ним бодрыми голосами, и ему казалось, что они по-прежнему крепкие и здоровые
До здания аэропорта было от самолета метров пятьдесят, но зачем-то людей загружали в автобус, причем не перронный с низким полом, а «Икарус» со ступеньками, узким проходом меж сиденьями. Пассажиры не хотели садиться, образовывалась давка, короткие ссоры В этом аэропорте много лет уже так, хотя когда-то разрешали идти из самолета или в самолет пешком, и в этом была своя прелесть, что ли. Или не прелесть В общем, как-то хорошо становилось, как в детстве.
Свирин бывал в Черногории в Тивате. И там никогда никаких автобусов. И в Новосибирске иногда пускают пешком, даже «зебры» нарисованы от здания к самолетам.
Новосибирское Толмачево давно стало для него третьим домом. Там пересадка прямого самолета из Екатеринбурга сюда нет. Летом вводили стыковые рейсы, но в основном а теперь приходилось летать и весной, и ранней осенью, торчал в зоне ожидания по нескольку часов. Хорошо, что курилку даже в период запрета на них не закрывали, иначе приходилось бы кочевать между улицей и зданием через эти изматывающие зоны до смотра
«Икарус» остановился, двери с шипением раскрылись, пассажиры посыпали из него, вытягивая ручную кладь, по размеру не уступавшую багажу. Свирин пропускал вперед нетерпеливых, хотя самому надо торопиться.
Мама позвонила позавчера ближе к вечеру и сказала: ситуация критическая, ему нужно срочно приехать. Еще за несколько дней до того Свирин услышал, что голос у нее стал тусклым, одышка сильнее, какие-то кряхтящие выдохи, от которых ему становилось не по себе. Спрашивал, как здоровье, мама отвечала, что недомогают, наверное, простыли, принимают лекарства. И вот «ситуация критическая».
Свирин бывал в Черногории в Тивате. И там никогда никаких автобусов. И в Новосибирске иногда пускают пешком, даже «зебры» нарисованы от здания к самолетам.
Новосибирское Толмачево давно стало для него третьим домом. Там пересадка прямого самолета из Екатеринбурга сюда нет. Летом вводили стыковые рейсы, но в основном а теперь приходилось летать и весной, и ранней осенью, торчал в зоне ожидания по нескольку часов. Хорошо, что курилку даже в период запрета на них не закрывали, иначе приходилось бы кочевать между улицей и зданием через эти изматывающие зоны до смотра
«Икарус» остановился, двери с шипением раскрылись, пассажиры посыпали из него, вытягивая ручную кладь, по размеру не уступавшую багажу. Свирин пропускал вперед нетерпеливых, хотя самому надо торопиться.
Мама позвонила позавчера ближе к вечеру и сказала: ситуация критическая, ему нужно срочно приехать. Еще за несколько дней до того Свирин услышал, что голос у нее стал тусклым, одышка сильнее, какие-то кряхтящие выдохи, от которых ему становилось не по себе. Спрашивал, как здоровье, мама отвечала, что недомогают, наверное, простыли, принимают лекарства. И вот «ситуация критическая».
В течение дня Свирин решал срочные вопросы, вводил в курс дел своего заместителя, а поздно вечером отправился. До Новосиба летели два часа, а в Новосибе просидел семь. Не просидел, а бродил по залам, курил, разглядывал разные безделушки в магазинчиках, поел борща и пасты «Карбонара», хотя голода не чувствовал. Тревога изводила: родители недавно сделали первую прививку против коронавируса, а вот, похоже, заразились. Отец, мама сказала по телефону, почти не поднимается, сама она встает лишь дать собаке полбулки хлеба да в печку подбросить. Соцработница приносит дрова, уголь, позавчера сварила молочную кашу ее и едят кое-как. Приходила деревенская фельдшерица, сказала, что надо в больницу, мама ответила: дождемся сына и решим. Страшно дом оставлять Напротив них два участка купили дачники, появляются лишь в выходные, да и то не каждые, и ничего, не разграбили. Не девяностые давно
До Кызыла едем, до Ермаков Черногорск, Черногорск До Шушенского два места осталось, встретили таксисты.
Раньше они буквально кричали, тон был этакий приказной, мол, садись и поехали. После появления у людей смартфонов, набитых разными приложениями, номерами-адресами всех этих «Везет», «Максим», «Делюкс», таксисты стали заметнее скромней, печальней. Но не исчезли значит, находятся еще клиенты.
Свирин отошел в сторонку, достал из сумки «Телзап плюс», «Тромбо асс», бутылочку «Аква минерале». Выпил. Каждое утро надо. Давление высокое, кровь густая Да, самому полечиться бы, а тут И в то же время, параллельно с досадой, тревогой перед неделями, а может, и месяцами в деревне, в непривычных для него, давным-давно горожанина, условиях, росла не то чтобы радость, а нечто вроде торжественности. На него вот-вот ляжет ответственность уход за больными родителями, за домом, за собакой, за колодцем-журавлем, который в большие морозы, если не брать воду хотя бы сутки, замерзал так, что приходилось пробивать лунку ломом. Да уж этот лом сто лет в руках не держал Свирин управлял небольшой, но все же своей фирмой, имел двух детей. Работа в фирме была давно отлажена, а дети взрослые, самостоятельные; с женой он давно был в разводе. Так что чувства вот такой, непосредственной, ответственности он давно не испытывал
Заказал «Яндекс. Такси», потом набрал маму. Слушал гудки и замирал от ужаса, что она не ответит, что страшное там случилось. Вчера они немного поговорили, но после этого был вечер, была ночь.
Алло алло. Ее голос, и каждое слово как стон.
Привет, мама, я прилетел! выкрикнул Свирин; мама плохо слышала. Прилетел, еду к вам.
Да Слава богу Едешь?
Еду. Сейчас такси подойдет.
Сынок, подожди
Свирин неслышно, про себя, вздохнул мама могла начать спрашивать о совсем не нужном сейчас. Как долетел, какая здесь погода Часто их разговоры растягивались на полчаса, час: маме все было интересно, она пересказывала передачи из телевизора, новости, события в мире, скандалы в семьях Шукшина, Джигарханяна
Ты это, сынок Ты мне купи трусов Простых А то если в больницу
Понял, мам, конечно.
И отцу тапки теплые Его совсем развалились
Куплю.
Ой, а как же Ты на такси ведь
Заеду, перебил Свирин.