Журнал «Юность» 03/2020 - Литературно-художественный журнал 2 стр.

Он весь был тонкость, бледная андрогинность,
Свитер с барочным вырезом, узкий проток запястья.
Обычно на людях он демонстрировал нелюдимость,
А женщина его летела над городом в белом платье.
Он садился в эльку и ехал по новым тропам,

Он смотрел в окно туда, где сгущались ветви.
Азия была в сердце его, на губах Европа.
А женщину то приносило, то забирало ветром.
Он объехал без малого все маршруты

По Москве и дальше, в тоннелях подземных ульев.
Ему было достаточно и минуты,
Чтобы снова
но женщину не вернули.

И тогда он взял флаг и маску надел кротовью,
Письменность создал, определил границы
И стал легендой Ближнего Подмосковья,
Чтобы женщина та однажды смогла явиться.

Долго кружась по телу,
вылетев из полушарий,
они приземлились, зная,
как мне щекотно от них.
Легкое щебетанье,
щекот сидящих на бронхах
ласточек и синиц.
Трепетный пух,
лапка и цевка.
Моя грудная клетка
нас не пускает в мир.

Бабка-коробка приходит на небо,
Боса и простоволоса.
Держит платок в руке.
Просит хлеба. Теребит косу.
Говорит на русалочьем языке,
На травяном языке, насекомом.
Слова застревают комом.
Ее слушают внимательно, но неохотно.
Что вы, гражданка, в самом деле?
Вон там, во втором пехотном,
Там хлеб нужнее.
А вы, извините, в теле.
Пусть в красном, пусть в черном, но в теле.

А бабка просит за дочь, за сына,
За тех, кто рядом и не рядом с ними,
За таких же тощих, пропащих,
Пропахших тиной речной, земляникой и потом.
Это потом кто-то станет панком, гопником или готом.
Места и хлеба хватит не всем.
А сейчас все голодные и бессмертные,
их много, пока еще много.
У самого шустрого вместо клыка молочного дырка.
Подбежал, схватил полукруглое тельце: «Позырь-ка!»
Ему кричат: «Раздавишь, не трогай!»
И вместе считают точки на спинке. Семь.

 Итак,  приступил барышник,  вот этот

стоит совсем недорого и может еще хорошо послужить.

Представляешь, как же так можно, скопом?..
Пока в небе шла выпечка облаков
с солнечным сиропом,
на земле проводили аукцион,
торговались за стариков.

Публика была собранна и строга,
то и дело с табличкой вытягивалась рука
лишь бы, лишь бы не проморгать
подходящего старика.

Был один превосходный лот:
грузный и серый, как кашалот
Но ушел, к сожалению, за бесценок.
Приобрел его хозяин дорогого особняка,
посадил в углу
в декоративных целях.

А еще запомнилась (даже страшно,
как же годы бывают злы!)
неудачливая актриса, вышедшая в тираж, но
сохранившая стать и отзвуки благородства.
Некрасивая дама взяла ее мыть полы,
чтобы та оттеняла ее уродство.

Были двое (пара)  просили не разлучать.
И за них все поднимались и поднимались руки
полчаса или, может быть, целый час.
Они, видимо, умудрились набить оскомину,
раз их продавали внуки.
Чья взяла не помню уж.

Я ведь тоже могла бы купить кого-то,
устроить своей свекровью,
чтоб нудела о времени, о здоровье
да была засохшая, как смола,
чтобы пахла ивой, шалью и молоком,
ну, ты знаешь, просто была порядочным стариком,
я б такую приобрела.

В коридорах пахнет мелом.
Вслед за матом неумелым
пятиклассников щербатых
в класс врывается звонок,
гомон, смех и ругань,
ворох
сплетен и тетрадей, шорох
рюкзаков, подолов мятых,
спотыкающихся ног.

В коридорах пахнет потом
и малиновым компотом
из трехведерного бака
для столовой.
На углу
опоздавший к перекличке
по привычке ищет спички:
то ли съедет из барака,
то ли сядет на иглу

это он узнает летом
В коридорах пахнет светом.
Просквозит по кабинетам
беглый луч и все молчат.
Опоздавший постучится,
промелькнет и истончится
Что зимой с тобой случится,
oh my sweet and summer child?

В коридорах пахнет мелом.
Вслед за матом неумелым
пятиклассников щербатых
в класс врывается звонок,
гомон, смех и ругань,
ворох
сплетен и тетрадей, шорох
рюкзаков, подолов мятых,
спотыкающихся ног.

В коридорах пахнет потом
и малиновым компотом
из трехведерного бака
для столовой.
На углу
опоздавший к перекличке
по привычке ищет спички:
то ли съедет из барака,
то ли сядет на иглу

это он узнает летом
В коридорах пахнет светом.
Просквозит по кабинетам
беглый луч и все молчат.
Опоздавший постучится,
промелькнет и истончится
Что зимой с тобой случится,
oh my sweet and summer child?

Ниточка дороги
Идет под ногами прямо,
Перекрещивается с другою,
Поворачивает направо,
Закручивается в улитку,
Завязывается узелочком
И снова расходится со своей товаркой,
И идет под ногами прямо
Все дальше от места встречи.

Ангеловы кружева
Плетутся из наших судеб.
Симметричный узор
Виден,
Когда поднимаешься к облакам.
Иные ангелы, что коклюшки
С тончайшей шеей и длинным телом,
Другие острые, как иголки,
Их крылья заточенные мечи,
А те и вовсе складываются крючком,
Из-под земли достанут и выведут к свету.

Солнечный зайчик прыгает по обоям,
Золотой клубочек.
Беги за ним,
Мимо точек, цветочков и закорючек,
Попадая в омуты фотографий,
Перелетая по сиреневым лепесткам букета,
Выпрыгивая в окошко,
Сливаясь с всесветлым солнцем.

Брату Александру

Сказкам верить не хотим,
Мимо не проедем
Одиноко днем одним
Постаревшим детям.

Пролетел без мамы век,
Без отца полжизни:
Был в безбрежном детстве снег
Слаще и пушистей.

Расставанье без вины,
Оклик без ответа,
Две стрелы разведены
Сторонами света.

В искупленье глаз сухих
И походки твердой
Ткнутся нежные стихи
В снег медвежьей мордой.

«Пионерская не сдается!»
Обещала Анапа с вокзала
Приполнехонько моря и солнца
Только коек в сезон не хватало

Не меняется город Анапа!
Порт понтийский, османская крепость,
Город воинской славы, однако,

Все хранит лебединую верность
Берегам, казакам, флотоводцам,
Обещая сезонникам гордо:
Пионерская не сдается!

И не только на пике курортном.

Войной, ветрами ленинградскими
Насквозь простреляно Погостье
На твердом поле окопаться бы,
Погреть сухой землицей кости.

Дернина жесткая на бруствере.
В чехле саперная лопата
Не примиряются сочувствие
И долг безусого солдата.

И на умение, на счастье ли
Надежды мало это ясно:
Плечом к плечу встают в согласии
Бессилие и сопричастность.

На подсознанье где-то боязно
От мокрых ран отнять ладони:
В полегшей роте выжить совестно,
Упав плашмя в медовый донник.