Вадик взглянул на титул. «Практическое внедрение теории многократных манипуляций в сельском хозяйстве». Лицо у этих «манипуляций» было идеальное: видно, ископаемый автор едва ли не языком вылизывал свой диплом. «Где-то он сейчас, уважаемый коллега Вадик опять взглянул на титул. Коллега Мухрышкин Спиридон? Хотя ясно, что далеко пошел».
Да! И не забудьте приготовить речь вступительную и заключительную, добавила Свирипеева. Во вступлении скажете: «Уважаемая комиссия, уважаемый председатель, уважаемый оппонент, ува жу-жу-жу, это понятно, на ваш суд представляется работа жу-жу-жу-жу раскрывающая некоторые проблемы жу-жу-жу состоящая из жу-жу
Убаюканный ее жужжанием, Вадик размышлял о том, что Мура вполне могла бы претендовать на звание чемпиона мира по боксу в тяжелом весе. Мощный торс, квадратная челюсть, здоровенные кулаки не хотел бы он попасть под такой кулак! но главное, это крутой нрав. Под стать фамилии.
А в заключение скажете то же самое, только наоборот: мол, спасибо, дорогая комиссия, рад был познакомиться, дорогая комиссия, не поминайте лихом Все запомнили? Ровно в двадцать два ноль-ноль позвоните мне и отчитайтесь, как выполнили мои указания. Господи! Завтра защита, а у него диплом не готов
Что будем делать с оппонентом? спросил Вадик.
Я вам нашла прекрасного оппонента, Мура Аполлоновна доверительно понизила голос, который согласился вам помочь исключительно из симпатии ко мне. Завтра ровно в одиннадцать ноль-ноль, то есть за час до защиты не перепутайте! прямо на этой кафедре вас будет ждать Рэм Григорьевич Оловянный. Отдадите для ознакомления оба экземпляра, а я приеду через час Он положил оба диплома образцовый и свой в дипломат и поднялся.
Вадик! Она вдруг воскликнула с чувством. Родной. Не подведите меня Нам с вами нужна только пятерка!
Он изобразил на лице задушевную, лучезарную улыбку.
Ну что вы! Положитесь на меня все будет просто великолепно!
«Надо же было пять лет учиться журналистике, чтобы потом писать о разных шизофренических манипуляциях», думал он, уходя с кафедры. И угораздило же его распределиться в «Психиатрические известия»!
По правде сказать, интерес к психологии у него возник еще на третьем курсе, после того как впервые обнаружился острый антагонизм в его отношениях с окружающими. Антагонизм этот выражался в том, что последние неприкрыто проявляли к нему любовь и восхищались его незаурядными способностями, в то время как он считал всех подонками и кретинами. Такое несходство взглядов не поддавалось никаким компромиссам и консенсусам, так как любое смягчение позиции приводило его к выводу, что он сам подонок и кретин. Что было совсем уж неправдоподобно.
Из сортира наперерез ему выскочил пожизненно удовлетворенный Кукушкин.
Тараканов! воскликнул он. Я тебя везде ищу.
Ты выдвинут в оргкомитет по проведению выпускного бала. Будешь главным камердинером тьфу, церемониймейстером!
А можно виночерпием? сострил Вадик.
Ха-ха! Шутник. Понимаешь, нужны люди, умеющие внести освежающую, неформальную струю. Будешь отвечать за незаорганизованность мероприятия. Может, хохму какую-нибудь расскажешь
Сколько Вадик помнил, Кукушкин вечно заседал в президиумах, выступал на собраниях, гнул линию, давал отпор и желал успехов. Начав со старосты курса, он последовательно становился комсоргом, парторгом и еще каким-то студкомом, пока его карьера не дала легкий крен, сделав ненадолго председателем Общества друзей А. Ахматовой, после чего он возглавил Движение за проведение студре-форм. На всех этапах и изломах судьбы он неизменно благоволил Тараканову, то привлекая его в «Студ-колючку», то поручая сбор донорской крови, и даже пытался однажды назначить «совестью курса».
Вообще, старик, я тебя не понимаю: ходишь как в воду опущенный, когда кругом такие дела творятся! Ну-ка, встряхнись Мне как раз позарез нужен человек, способный зажечь народ, повести за собой в светлое капиталистическое завтра, ха-ха. Фирму открываем
«Чего им всем от меня нужно? думал Вадик. Вот еще один».
Он поднялся на третий этаж, где бабулька Колокольчикова собиралась принимать зачет по зарубежной литературе.
Ее уже окружала толпа хвостистов: все торопились получить допуск в учебной части к защите диплома. Вадик энергично протиснулся в передние ряды и там услышал, как кто-то из знакомых шепнул другому: «Будет спрашивать реферат, отвечай сдал Губельману».
Согласно факультетской легенде, дворянские предки Колокольчиковой вели родословную чуть ли не от Рюрика, и все до одного, говорят, просто балдели от зарубежной литературы. Сейчас перед ней сидел амбал с лицом дегенерата и изливался в любви к античной поэзии.
Лгуни-ишка Ее глаза потеплели. Негодный шалун. Вы все знаете мою слабость. Ладно, что же вас так зацепило за живое у Гомера?
Она произнесла «Гомэра». Амбал вытер пот на лбу и начал, закатив глаза:
Ну, это Как Одиссей приехал на остров
Так, так. Колокольчикова мечтательно зажмурилась, словно грезила наяву этим солнечным берегом в Эгейском море, с его античными героями и чудовищами.
Потом полез в пещеру
Ну же, продолжайте! Прошу вас!
И выбил глаз Цицерону.
Старушка окаменела.
Кому-кому, вы сказали?
Тот решил уйти в несознанку.
Цицерону!
Бабуля чуть не упала в обморок. Ее оскорбили в лучших чувствах. Большего надругательства невозможно было придумать. Эти идиоты доведут до инфаркта
Позор! громко сказал Вадик. На пятом курсе не отличить циклопа от Цицерона!
Колокольчикова уставилась на него.
Вашу зачетку.
Вадик торопливо выхватил из кармана зачетку и занял место амбала.
Читали что-нибудь?
А как же.
Что слышно о Фильдинге?
«Том Джонс подкидыш».
Найденыш Как насчет Лопе де Вега?
«Фуэнте охуэна».
«овехуна». Быстро, без подсказки что у Фауста было с Маргаритой?
Вадик на мгновение перефокусировал взгляд ей за спину, где отличница Маша Птицына делала ему жест.
Он ее это
Что?
Ну, того
Кого?
Трахнул.
Так и знала Где ваш реферат?
У Губельмана.
Зачет.
Он схватил зачетку и уступил место очередному бездельнику. Уже за дверью услышал, как взорвалась Колокольчикова:
Кто, черт побери, скажет мне наконец, кто такой Губельман?!
Когда он вышел во двор, его окликнули:
Таракан!
У памятника стояли и махали ему две долговязые фигуры Моталкин и Бутылкин, по прозвищу Розенкранц и Гильденстерн. Подобно двум шекспировским персонажам, они были неразлучны даже в сортире, и если вы встречали одного где-нибудь в курилке, во дворе или в пивняке, то можно было не сомневаться, что второй вот-вот вынырнет из какого-нибудь темного угла.
Вадик подошел к памятнику.
А кстати, слыхали про такого Губельмана? спросил он.
Знавал я одного Губельмана, задумчиво произнес Бутылкин. Выгнали в прошлом году с пятого курса, за пьянку. А что?
Ничего Я ему реферат сдал.
Твой реферат в надежных руках.
Вадик вкратце рассказал историю с Губельманом.
Это что! сказал Моталкин. Ты еще не слышал, как я Ейцову вчера философию сдавал? Сидим, значит, в аудитории, ждем его, ждем. Через три часа пошли звонить. Он снимает трубку и говорит: «Так и так, у меня запой, жена ушла на работу и заперла на ключ. Хотите, приезжайте, приму экзамен через дверь». Заваливаем к нему в подъезд, а он кричит: «Начинаю экзамен троечники есть?» Рев голосов. «Зачетки под дверь!» Через минуту наши зачетки выскакивают назад, как с конвейера. «Хорошисты есть?» Таким же манером. Наконец: «Отличники найдутся?» Нашлась пара психов. «Все свободны, кричит он. А отличников попрошу спуститься во двор посмотрю с балкона на ваши наглые рожи»
«Чего он так веселится? Отчего он вечно так доволен собой?» думал Вадик, глядя в его холеное, смазливое лицо. Когда-то давно, на первом курсе, Моталкин ходил в больших друзьях у Оли Шестиковой. Вадик не знал, в насколько больших, но он постоянно видел их вместе, даже на лекциях, и этого было достаточно. Достаточно того, что она позволяла такому кретину развлекать себя.
На пиво идешь? спросил Моталкин.
Гм, пиво. Волшебный напиток. Первая кружка идет тяжеловато Немножечко горьковато. По правде, довольно гнусновато, особенно этот стиральный порошок, собирающийся на поверхности в виде пены. От этого момента нужно отвлечься, например, завязать разговор о политике. Вторая кружка терпимей. Она вызывает какую-то деловитость: ты еще не пьян, но уже полагаешь, что занят серьезным делом. На третьей кружке язык чувствует терпкость напитка, его ядреность, которой вначале не замечал. На четвертой разговор приобретает динамизм и остроту, наступают свободные переходы от одной темы к другой. И только после пятой и шестой можно объективно оценить все достоинства этого пойла: его сладость, его душистость, его свежесть и родниковую прозрачность