Этому факту очень огорчилась жена орангутанга, собиравшаяся продать тело мужа. Пока Айболит собирал инструменты, она прыгала вокруг машины, хватала доктора за рукав, причитала и показывала детей шесть подслеповатых орангутанчиков, которые частью, вереща, путались под ногами матери, а частью висели у нее на шерсти. Когда джип тронулся, орангутаниха поскакала следом, потрясая над головой большим полиэтиленовым мешком, куда успела запихать остатки ее никому не нужного супруга.
Айболит сжалился и кинул за борт несколько долларов Лимпопо. Обезьяна запрыгала на месте, на лету хватая мятые, вручную отрисованные купюры.
Сколько вы ей бросили? поинтересовался шофер.
Миллион где-то, ответил Айболит.
Зря вы это сделали, с уверенностью сказал шофер, а потом покачал головой, ох уж мне эти женщины!
Погоня за лихорадкой продолжалась шесть месяцев. За это время Айболит успел повидать десятки дохлых зверей и множество живых. Никто ничего не знал о лихорадке, и об эпидемии никто не слышал.
Передавали же на всю страну по радио, говорил Айболит.
Радио? И собеседники только пожимали плечами.
За полгода в Лимпопо Айболит почернел от загара и смертельно устал. Что пора сворачивать операцию, он понял, когда в хижине из листьев на берегу илистой речушки Либонго встретил пингвина из Харькова.
Сначала доктор даже подумал, что сам заболел и бредит, но пингвин оказался настоящий. Он жил пустынником каждое утро делал зарядку, перечитывал избранные главы из романа «Как закалялась сталь» (его единственной книги) и сокрушался о превратностях судьбы.
По трагической ошибке, по распределению его направили не в Антарктиду, а в Африку, в Лимпопо. Прибыв на место, пингвин сразу бросился в украинское посольство. Но там не было никого, кроме двух мелких чиновников, отказывавшихся хоть что-то предпринимать без согласия с отсутствующим начальством, а также уборщика-негра он оказался выпускником омского танкового училища и еще одной жертвой ошибки при распределении: по неизвестной причине его отправили в уборщики, с чем он, правда, вскоре свыкся.
Да мне эти танки никогда и не нравились, говорил он.
Этот самый негр-уборщик, растрогавшись при встрече с собратом по несчастью, рассказал, что начальство утром уехало полным составом на какую-то инспекцию, и подсказал, как их догнать.
В тот же день с помощью нового знакомого пингвин нанял моторку, отдав в качестве платы за проезд пиджак и шляпу (денег у него не было). После двух часов скольжения по гнилым водам реки Гменге он причалил у безлюдной станции, где пересел в пропахший бензином пикап. Водитель, толстощекий негр в синей рубашке, за время поездки не сказал ни слова только подозрительно косился, не ободрал ли пассажир кожзаменитель с сиденья.
К вечеру они нагнали посла у дороги расположился целый поезд из четырех джипов и одного УАЗа. Рядом, на выжженной солнцем поляне, сидело человек двадцать мужчины и женщины. Очевидно, они недавно поели, а теперь с удовольствием тянули хором «Варшавянку». Пингвин бросил водителю подсумок с инструментами (тот уставился на них с очумелым видом) и прыгнул из машины навстречу родным звукам. Его радушно приняли пообещали разобраться во всем, накормили, обласкали, утешили, напоили и взяли с собой.
А потом, ночью, я, видимо, на ходу вывалился из машины, закончил свой рассказ пингвин, что поделать, пьяный был. Просыпаюсь на обочине, кругом ни души, одни заросли. Я пару дней поблукал по лесу и вышел к этой вот хижине. Так и жил тут до сих пор. Заберите меня отсюда, пожалуйста.
Заберем, решил Айболит.
Спасибо! обрадовался пингвин и тут же робко добавил: Только водки мне не давайте, а то я делаюсь буйный.
2.«Так зачем же я прилетел в Лимпопо?» спросил себя Айболит, глядя сквозь пыльное окно на пустой аэродром.
Но ответ не был написан на сиреневых стенах ангаров, а причины, таившиеся в мозгу, будто выжгло африканским солнцем.
«Лечить животных по просьбе ООН», вспомнил доктор, но тут же покачал головой. Нет-нет-нет, было что-то еще настоящая причина. Но ее скрутило и раздавило тяжелой черной нервотрепкой последней половины года. «Шесть месяцев труда и никакого толка. Но надо все-таки вспомнить».
Айболит знал о таких феноменах: совершенно здоровый человек вдруг теряет память. Любопытно даже жаль, что в Лимпопо нет специалистов, с которым можно потолковать на эту тему. «Ерунда! оборвал себя доктор. Просто забыл, заработался. Вспомню еще».
Самолет опаздывал. Белый шар солнца медленно сползал за горизонт. Тускло-голубое небо темнело, а у крыш ангаров приобрело персиковый цвет. По взлетной полосе совершенно черный негритенок куда-то катил автомобильную покрышку.
Скрипнул стул.
Айболит обернулся. Кроме него, в зале ожидания были еще трое. На одном из стульев, прислоненных спинками к стене, сидел вдрызг пьяный некто в щегольском белом костюме. Лицо его было потным, черная немытая грива волос спуталась клоками. Над ним стояли и что-то втолковывали два крокодила один в лимонного цвета брюках и розовой рубашке, а другой в мятой серой полицейской форме. Некто тупо уставился в линолеум пола и только иногда качал головой. На запястье крокодила в штатском тяжело висели золотые часы, под рубашкой виднелась золотая цепочка.
У окна на столике лежало несколько журналов с выцветшими обложками. Через корешки журналов были пропущены веревочки, концы которых были приклеены к столу монолитным, как бетон, куском жвачки.
Айболит взял в руки первое попавшееся издание обложка его была почти белой. Уже почти стемнело, а лампа в зале ожидания не горела, так что для чтения доктору пришлось поднести открытый журнал к самому окну. Оказалось, он французский и про авиацию. В статье на развороте сообщалось об устройстве закрылок какого-то экспериментального гидроплана.
«Может, эти закрылки уже ушли в массовое производство, пока этот журнал тут лежал, подумалось Айболиту, или наоборот, их послали к черту».
В эту минуту дверь на летное поле отворилась, и показался худощавый служитель при аэропорте. Он оглядел зал ожидания его фигура четко вырисовывалась на фоне гаснущего неба. Потом служитель направился к троице и негромко заговорил. Крокодилы рассердились, стали задавать вопросы. Служитель невозмутимо отвечал. В это время пьяный в белом костюме уронил голову на грудь и заснул.
Наконец служитель оставил крокодилов и подошел к Айболиту.
Что-то с самолетом? спросил доктор.
Да, сэр. Над морем шторм, вылет отложили. Самолет будет завтра в три часа дня.
Айболит кивнул. Крокодилы тем временем тормошили пьяного. Тот отзывался слабо.
На сегодня я закрываю аэропорт, сказал служитель, вам придется ночевать в другом месте.
Я попросил вон тех господ (служитель указал на крокодилов, тащивших бесчувственное тело к выходу) подвезти вас до гостиницы или посольства. Они согласились.
Хорошо. Спасибо вам. Спокойной ночи.
Спокойной ночи, сэр.
3.Когда Айболит вышел на стоянку, было уже совсем темно. Если бы фары микроавтобуса не горели, он бы его не заметил.
Айболит подошел к машине.
Багаж? спросили из окна.
Только саквояж.
Цопнув, открылась боковая дверь. Доктор залез внутрь.
Дохнуло перегаром незнакомец в белом спал на соседнем сиденье.
Дверь закрывайте, сказали с переднего места.
Айболит закрыл.
Тото, прозвучал другой голос.
Доктор догадался, что от него требуется, и поймал в темноте руку Тото, пожал. Металлически звякнуло: значит, Тото это крокодил в гражданском.
Моего брата зовут Коко. Он вам руки не пожмет, потому что за рулем. А рядом с вами Людвиг, но это не так важно
Айболита осенила догадка.
Тото, Коко Тотоша и Кокоша? Из Лимпопо? Сыновья Крокодила Крокодилыча?
Разве мы знакомы?
Я Айболит, представился доктор, я вас лечил в детстве.
Айболит?! Черт побери, какая неожиданность, развеселился Тото, а я вас и не узнал! Сколько же лет прошло! Если б не вы, то нас бы сейчас не было Ты слышишь, Кокоша? К нам пожаловал сам Айболит! Помнишь его? Помнишь, как мы отравились калошами?
Помню, раздраженно отозвался Коко, очень приятно. Куда ехать-то?
Как куда? К нам домой! воскликнул Тото. Пусть хоть чуток погостит. Айболит Ничего себе сюрприз Такая встреча!
Коко завел мотор, и машина тронулась с места.
Мы тут недалеко живем, за городом, заговорил Тото, хотя кому я объясняю! Вы-то, наверное, помните!
Да, помню, ответил растроганный Айболит, такая усадьба, в колониальном стиле. Двухэтажная.
В голове закружились воспоминания прощальный вечер; вальс, струящийся из освещенных окон в темный сад; дворецкие в белых перчатках
Все верно, двухэтажная! И почти не изменилась за эти сколько прошло с тех пор? Тридцать лет?
Около того, не стал уточнять Айболит.