По мнению «Дейли ньюс», преступление, несомненно, было политическим. Деспотизм континентальных властей, их ненависть к либерализму привели к тому, что на наши берега устремилось множество эмигрантов, которые сделались бы образцовыми гражданами, если бы не память о перенесенных гонениях. В их среде принят строгий кодекс чести, нарушение которого карается смертью. Следует приложить все усилия, чтобы отыскать секретаря, Стэнджерсона, и выяснить у него подробности о привычках покойного. Следствие значительно продвинулось благодаря энергии и проницательности мистера Грегсона из Скотленд-Ярда, который узнал адрес пансиона, где тот проживал.
Мы с Шерлоком Холмсом просмотрели все эти статьи за завтраком, и, похоже, они очень позабавили моего компаньона.
Я ведь говорил: как бы ни обернулось дело, Лестрейд с Грегсоном останутся в выигрыше.
Это зависит от результата.
Да бог с вами, ни в малейшей степени. Если преступника поймают, это будет благодаря их усилиям, если он ускользнет несмотря на их усилия. Если орел они выиграли, если решка я проиграл. Что бы они ни делали, в почитателях недостатка не будет. «Un sot trouve toujours un plus sot qui ladmire»[10].
Боже, что это? воскликнул я: в прихожей и на лестнице послышался топот множества ног, который сопровождался протестующими возгласами нашей квартирной хозяйки.
Сыскная полиция, отделение с Бейкер-стрит, торжественно объявил мой компаньон, и в комнату влетело полдюжины уличных мальчишек, самых что ни на есть замурзанных и оборванных.
Смир-рна! скомандовал Холмс, и шестеро грязных оборванцев выстроились в шеренгу и застыли неприглядными истуканчиками. Впредь пусть один Уиггинс приходит с отчетом, остальные ждут на улице. Ну, Уиггинс, нашли?
Не-а, сэр, ответил один из мальчишек.
Я не очень и рассчитывал. Продолжайте, пока не найдете. Вот ваша плата. Холмс раздал всем по шиллингу. А теперь ступайте и в следующий раз приносите лучшие новости.
Холмс махнул рукой, и мальчишки проворно, как крысы, припустили по лестнице. Тут же с улицы донеслись их пронзительные голоса.
От каждого из этих плутов толку больше, чем от дюжины полицейских, заметил Холмс. Стоит людям хотя бы завидеть полицейского, и они умолкают. А эти юнцы повсюду проникнут и все услышат. К тому же схватывают все на лету. Организовать их только и порядок.
Они у вас работают по Брикстонскому делу?
Да, мне хочется кое-что выяснить. Всего лишь вопрос времени. О, сейчас мы услышим новости в преизбытке. Там шагает Грегсон, и на лице большими буквами написано блаженство. Направляется, конечно же, к нам. Ага, остановился. Вот он!
Колокольчик яростно зазвонил, секунду спустя светловолосый детектив взлетел по лестнице, перепрыгивая через три ступеньки, и ворвался в гостиную.
Дорогой друг, поздравьте меня! вскричал он, тряся безответную ладонь Холмса. Теперь все ясно, я раскрыл это дело.
На выразительном лице моего компаньона мелькнула тень тревоги.
Вы хотите сказать, что вышли на след? спросил он.
Какой там след! Нет, сэр, преступник у нас под замком.
И его зовут?..
Артур Шарпантье, младший лейтенант военно-морского флота ее величества, гордо выкрикнул Грегсон, потирая свои пухлые руки и выпячивая грудь.
Шерлок Холмс облегченно вздохнул и улыбнулся:
Садитесь и берите сигару. Мы жаждем услышать, как вам это удалось. Не желаете ли виски с содовой?
Ничего против не имею. Последние день-два провел в ужасном напряжении и теперь совершенно измотан. Само собой, я не про физическое напряжение, а про умственное. Вы меня поймете, мистер Шерлок Холмс, у нас ведь у обоих рабочий инструмент мозг.
Вы делаете мне слишком много чести, без тени улыбки откликнулся Холмс. Позвольте послушать, как вы пришли к столь приятному результату.
Сыщик расположился в кресле и с самодовольным видом затянулся сигарой. Во внезапном порыве веселья он хлопнул себя по ляжке.
Самое смешное, воскликнул он, этот дурень Лестрейд, который так о себе мнит, пустился по ложному следу. Он погнался за секретарем Стэнджерсоном, а тот неповинен, как нерожденное дитя. Не сомневаюсь, Лестрейд уже отловил секретаря.
Эта мысль представилась Грегсону такой забавной, что он расхохотался и даже закашлялся.
И как вы напали на след?
Самое смешное, воскликнул он, этот дурень Лестрейд, который так о себе мнит, пустился по ложному следу. Он погнался за секретарем Стэнджерсоном, а тот неповинен, как нерожденное дитя. Не сомневаюсь, Лестрейд уже отловил секретаря.
Эта мысль представилась Грегсону такой забавной, что он расхохотался и даже закашлялся.
И как вы напали на след?
Сейчас обо всем расскажу. Конечно, доктор Ватсон, это строго между нами. Первая трудность состояла в том, чтобы разыскать американские корни этой истории. Кто-то привык ждать, пока поступят отклики на объявление или явятся свидетели, которые жаждут поделиться сведениями. Но Тобайас Грегсон работает по-другому. Помните, рядом с мертвецом лежала шляпа?
Да, кивнул Холмс, «Джон Андервуд и сыновья», дом сто двадцать девять по Камберуэлл-роуд.
Грегсон был обескуражен.
Я и не думал, что вы это заметили. Вы там побывали?
Нет.
Ха! с облегчением выдохнул Грегсон. Надо хвататься за любой шанс, сколь бы мелким он ни казался.
Ничто не мелко для великого ума, изрек Холмс.
Так вот, я отправился к Андервуду и спросил, продавал ли он шляпу такого вида и размера. Он просмотрел свои книги и быстро нашел запись: шляпу отправили мистеру Дребберу, проживавшему в пансионе Шарпантье на Торки-Террас. Таким образом я добыл адрес.
Умно очень даже умно! пробормотал Шерлок Холмс.
Затем я посетил мадам Шарпантье, продолжал сыщик. Она была бледна и очень расстроена. Увидел я и ее дочь девицу редкостной красоты, между прочим. Когда я с ней говорил, глаза у нее были красные и губы дрожали. Я это не упустил из виду и почуял неладное. Вы сами знаете, мистер Шерлок Холмс, когда нападешь на верный след, тебя бьет нервная дрожь. «Вы слышали о таинственной смерти вашего съемщика, мистера Еноха Дж. Дреббера из Кливленда?» спросил я.
Мать только кивнула. Она не могла выдавить из себя ни слова. Дочь расплакалась. Я утвердился в подозрении: этим людям что-то известно.
«В котором часу мистер Дреббер вышел из вашего дома, чтобы сесть на поезд?» спрашиваю я.
«В восемь. Женщина сглотнула, чтобы скрыть волнение. Его секретарь, мистер Стэнджерсон, сказал, что есть два поезда в четверть десятого и в одиннадцать. Мистер Дреббер собирался на первый».
«И после этого вы его не видели?»
Когда я задал этот вопрос, женщина изменилась в лице. Она так побледнела, что страшно было смотреть. Не сразу она смогла произнести единственное слово «да», причем тоном хриплым и неестественным.
После недолгого молчания в разговор вступила дочь. Голос ее был спокоен и отчетлив.
«Что толку кривить душой, мама, сказала она. Будем откровенны с джентльменом. Мы видели мистера Дреббера еще раз».
«Да помилует тебя Господь! воскликнула мадам Шарпантье. Она вскинула руки и упала в кресло. Ты погубила своего брата».
«Артур хотел бы, чтобы мы сказали правду», твердо ответила девушка.
«Расскажите мне лучше все с начала до конца, сказал я. Полуправда хуже лжи. Кроме того, вы не знаете, сколько нам уже известно».
«Пусть это останется на твоей совести, Элис! воскликнула мать и обратилась ко мне: Сэр, я все вам расскажу. Только не думайте, будто я волнуюсь за сына, потому что он может быть замешан в этой ужасной истории. Он ни в чем не повинен. Я боялась одного что все вы сочтете его поведение подозрительным. Но поверьте, для этого нет никаких оснований. Его благородная натура, профессия, вся его жизнь говорит против этого».
«Самое лучшее для вас без утайки выложить все факты, ответил я. Не сомневайтесь, если ваш сын невиновен, с ним не случится ничего плохого».
«Тебе, Элис, наверное, лучше уйти, сказала мать, и дочь вышла за порог. Ну вот, сэр, я не хотела вам рассказывать, но бедная девочка заговорила, и теперь мне некуда деться. Раз я решила признаться, то не выпущу ни одной подробности».
«Это самое мудрое», заверил я.
«Мистер Дреббер прожил у нас почти три недели. Он со своим секретарем, мистером Стэнджерсоном, путешествовал по континенту. На их сундуках я заметила наклейку Копенгаген, которая показала, где они останавливались в последний раз. Стэнджерсон был человек тихий и сдержанный, но его наниматель, как ни печально, сильно от него отличался: такие развязные, грубые манеры. В вечер своего приезда он к тому же был пьян, да и впоследствии его после полудня редко видели трезвым. В обращении со служанками он позволял себе омерзительную бесцеремонность. Но хуже всего то, что вскоре он перешел на тот же тон с моей дочерью, Элис. Не однажды она слышала от него слова, которые, по счастью, не способна понять, Элис слишком для этого невинна. Как-то Дреббер просто-напросто ее облапил даже собственный секретарь был вынужден указать ему, как недопустимы такие выходки».