Врачи просили прислать нас, напомнил ему Мэтью. Да и кто бы еще поехал сюда? Диппен Нэк? Джайлс Винтергартен? Сомневаюсь.
Врачи эти. Грейтхаус яростно дернул свою коричневую шерстяную шапку. Ты знаешь, что я думаю о них и об их сумасшедшем доме. А ты, наверно, так и навещаешь ту леди?
Навещаю. И она поправляется. Во всяком случае, она теперь знает свое имя и начинает понимать, где она и что с ней.
Прекрасно, но я остаюсь при своем мнении: поселить кучку психов в каком-то доме здесь, в лесу, это ненормально.
Несмотря на медленный ход, повозка все-таки выехала наконец из Уэстервика и двигалась теперь по лесной дороге это был все тот же Филадельфийский тракт, протянувшийся дальше еще на сорок с чем-то миль до города, давшего ему название. Оставалось чуть больше четверти мили до съезда с тракта направо, к дому призрения. Солнце набирало силу, проливая сквозь деревья желтые и красные струйки света. Пели птицы, воздух был свеж утро было чудесное, если не считать нескольких тучек на западе.
На что только не пойдешь ради денег, почти про себя сказал Грейтхаус.
Мэтью не ответил. Действительно, на что только не пойдешь. У него уже был план, как поступить со своим богатством. По прошествии некоторого времени он отправится пакетботом в Филадельфию, возьмет с собой несколько монет и там купит каких-нибудь вещей, чтобы разменять пятифунтовики. Он даже подумывал о том, чтобы ездить туда под чужим именем. Незачем кому-то в Нью-Йорке знать о его нежданном богатстве. Это его личное дело. Он чуть не погиб в этом имении. Разве он не заслужил вознаграждения за все, через что ему пришлось пройти? А пока деньги были спрятаны у него дома. Он не боялся, что кто-нибудь проникнет к нему, сломав замок на двери, но было спокойнее знать, что золотые монеты укрыты в соломе матраса.
Была среда. Вчера утром в дом номер семь по Стоун-стрит явился юный посыльный с требованием, чтобы Мэтью и Грейтхаус поспешили в ратушу к Гарднеру Лиллехорну, так как у главного констебля к ним срочное дело. Грейтхаус ответил, что они не скот на пастбище и, если Лиллехорну что-то от них нужно, пусть сам приходит в дом номер семь.
Мне кажется, вы сильно рискуете, когда так себя ведете с Лиллехорном, сказал Мэтью, когда посыльный ушел.
Он взял веник и принялся подметать пол это входило в его обязанности, да ему и самому хотелось (и не важно, что он недавно стал богачом), чтобы, по крайней мере, вокруг его стола было чисто.
Ты так считаешь? И что он мне сделает за мое непослушание?
Найдет что. К тому же у него связи. Мэтью смел пыль в деревянный совок, чтобы потом выбросить ее в одно из двух окон, откуда открывался вид на северо-западную часть Нью-Йорка, а дальше, за широкой рекой, на коричневые скалы и золотые холмы Нью-Джерси. Вы довольно вызывающе держались с ним в ту ночь в «Петушином хвосте». До сих пор удивляюсь, что мы не оказались в тюрьме, ведь закон мы все-таки нарушили.
Конечно. Но не переживай. Ничего Лиллехорн ни мне, ни тебе не сделает. Во всяком случае, меня он не упрячет туда, где я не смогу быть полезен.
Не сможете быть полезны? Мэтью перестал подметать и посмотрел на Грейтхауса, развалившегося на стуле и закинувшего большие ноги в пыльных сапогах на стол. Вы о чем? Грейтхаус постучал указательным пальцем по подбородку, и Мэтью вдруг осенило. «У меня тут дела», сказал Грейтхаус тогда, в пятницу утром, на Нассау-стрит. Вы чем-то занимаетесь сейчас по его просьбе.
Да, занимаюсь.
Он дал вам задание как главный констебль? Или нанял вас как простой гражданин?
Нанял как простой гражданин любой человек с улицы мог бы в прошлый понедельник точно так же подойти ко мне у Салли Алмонд, угостить меня завтраком, а потом попросить оказать ему услугу. Я сказал, что услуги денег стоят и чем серьезней услуга, тем солидней сумма. Мы остановились на услуге и сумме средней серьезности, вот и все.
И какую же услугу вы ему оказали?
Оказываю, поправил его Грейтхаус. Дело еще не закончено, и ответить пока не могу. Он нахмурился. А почему, собственно, я должен тебе говорить? Ты же мне ничего не сказал, когда поехал в имение Капелла, правда? Нет, ты не счел нужным и заикнуться мне о предприятии, которое могло оказаться последним в твоей жизни. А знаешь что? Когда Лиллехорн сюда придет, расскажи-ка ему все про этот туннель. Или ты приберегаешь эту историю для Мармадьюка и следующего номера «Уховертки»?
Я туда не для этого ездил.
Грейтхаус сверлил его стальным взглядом:
Ты в этом полностью уверен?
Мэтью собирался ответить утвердительно, но его решимость вдруг резко поколебалась. Он действительно в этом абсолютно уверен? Не подумывал ли он на самом деле о том, чтобы рассказать все Мармадьюку, стать героем очередной статьи? Да нет же! Но Может быть, в глубине души ему этого хотелось? Он стоял, а в воздухе вокруг него мерцали пылинки. А вдруг и правда он в глубине души думает что ему уже мало быть всего лишь Мэтью Корбеттом, который из секретаря мирового судьи стал «решателем проблем»? Вдруг его и впрямь манит не только богатство, но и слава? Всеобщее внимание, кажется, штука такая же забористая, как яблочный бренди Скелли. Оно способно, как и это пойло, опьянять до бесчувствия; оно может так подчинить себе человека, что без него он превратится в безвольного отпетого забулдыгу. Двигало ли им это хоть сколько-нибудь, когда он поехал в имение? Нет. Ни в малейшей степени.
Несколько дней назад он мог думать, что, если ему когда-нибудь доведется найти мешочек с золотыми монетами, он первым делом расскажет об этом Кому? Берри? Она ведь побывала в этой передряге вместе с ним, так разве не должна она получить свою часть вознаграждения? Нет, нет, все сложно. Очень сложно, и ему придется снова все обдумать, когда в голове прояснится, да и вообще, из-за этой пыли он вот-вот чихнет.
Жалею, что рассказал вам, отчеканил Мэтью так же сурово, как Грейтхаус продолжал смотреть на него.
Зачем же тогда рассказал?
Мэтью уже готов был объяснить ему. Что, может быть, он пошел в туннель, дабы раз и навсегда доказать свою храбрость, или что просто надеялся на похвалу Грейтхауса: вот, дескать, молодец, решился идти вперед, доверился интуиции. Но момент был упущен, и Мэтью ничего этого не сказал, а лишь ответил:
Хотел, чтоб вы знали: не нужен мне телохранитель.
Это ты так считаешь. Одно могу сказать: Зед мог бы помогать нам обоим, если его как следует обучить. Ужасно, если этот парень будет обречен всю оставшуюся жизнь таскать корабельный лес. Грейтхаус пренебрежительно махнул на Мэтью рукой. Ладно, не будем об этом. Мне надо пойти выпить.
Мэтью продолжил уборку, думая о том, что некоторые секреты любят покой и тишину.
Не прошло и получаса, как прибыл Гарднер Лиллехорн в своем желтом сюртуке и чулках и желтой треуголке, украшенной голубым перышком, он ворвался в контору как солнечный свет. Однако его расположение духа предвещало скорее грозу, и, когда он решительным шагом подошел к столу Грейтхауса, лицо его было мрачно, как самая темная туча. Он положил перед Грейтхаусом коричневый конверт с серой сургучной печатью.
Для вас есть официальное поручение, сказал он и бросил быстрый взгляд на Мэтью. Для обоих.
Что за поручение? Грейтхаус взял конверт, осмотрел печать и начал вскрывать его.
Лиллехорн положил черную лакированную трость на руку Грейтхаусу.
Конверт должен оставаться запечатанным, сказал он, до тех пор, пока вы не заберете заключенного. Когда он перейдет в ваши руки, вы прочтете ему содержание письма при свидетелях это будет подтверждением его законной он подыскивал нужное слово, передачи под ваш надзор.
Вы бы руки лучше не распускали, предостерег его Грейтхаус и отвел трость в сторону. Что еще за заключенный? И где он находится?
Вчера во второй половине дня ко мне явился посыльный от двух докторов, он сказал, что вы сами знаете. Я велел приготовить для вас повозку в конюшне Вайнкупа. Это лучшее, что я могу предложить. Кандалы тоже приготовлены, лежат в повозке. Вот ключ.
Он полез в карман своего сюртука кричаще-яркого и слегка тошнотворного цвета, извлек ключ и тоже положил на стол перед носом Грейтхауса.
От двух докторов? Грейтхаус посмотрел на Мэтью. Ты понимаешь, о чем он вообще?
Мэтью понимал, но, прежде чем он успел об этом сказать, Лиллехорн продолжил, как будто спеша сбросить с себя ответственность:
От Рамсенделла и Хальцена, из дома призрения душевнобольных колонии Нью-Джерси. Близ Уэстервика. Вы же знаете. Пришел приказ о переводе. В конце месяца на «Эндьюрансе» прибудет констебль, представляющий интересы короны, чтобы заключить этого типа под стражу. Я хочу, чтобы сапоги негодяя ступили на следующий же корабль, отплывающий в Англию, и скатертью ему дорога.
Постойте, постойте! Грейтхаус встал, держа в руке конверт. Вы про того психа, что маячил там в окне? Как его Как его зовут, Мэтью?