Ступи за ограду - Слепухин Юрий Григорьевич 3 стр.


 Спишь, Ретондаро?  спросил он негромко спустя четверть часа.

 Черт, не знаю, что со мной такое,  с досадой отозвался Пико.  Думал, что головы не донесу до подушки, а теперь какая-то идиотская бессонница

Хиль зевнул.      .

 Да, мне тоже не спится. Хочешь снотворного? Из двух зол, старик

 Спасибо за совет. Завтра я хочу быть с ясной головой.

 Похвальное желание,  одобрил Хиль, роясь в своей брошенной на стул у изголовья одежде.  Почему оно не возникло у тебя несколько раньше?

Он закурил сам и перебросил приятелю сигареты и спички.

 Так ты завтра едешь в Рио-Сантьяго,  продолжал он, молча докурив сигарету до половины.  Насколько я понимаю, там только пересадка. А дальше куда, если это не слишком нескромное любопытство?

 Брось ты паясничать,  раздраженно огрызнулся Пико.  Сам не знаешь, куда можно бежать из Сантьяго?

 Разумеется, в Монтевидео. О, Монтевидео! Земля свободы, традиционное прибежище всех аргентинских тираноборцев, начиная с диких и омерзительных унитариев. Так, так. Значит, доктор Ретондаро едет заканчивать свое политическое образование в эмиграции. И на чем же тебя повезут бравые питомцы адмирала Броуна на подводной лодке?

 Иди к черту

 Нет, на подводную лодку ты не соглашайся. Это не демократично, потому что таким образом драпали к нам недобитые наци в сорок пятом, и потом это не романтично. Вспомни, как это делалось во времена Мармоля. А? Ночь, пустынный берег, утлая бальенера3 и на палубе изгнанник, живописно окутанный плащом. А ты? Подлодку тебе не дадут слишком много чести и горючего,  а повезут на патрульном катере, который будет трещать и вонять на всю Ла-Плату. Подумаешь, романтика изгнания! Оставался бы лучше здесь, Ретондаро.

 Идиот,  прошипел Пико, швырнув окурок, рассыпавшийся в темноте красными искрами.  Я же тебе сказал, полиция меня разыскивает!

 Верно, я и забыл. Интересно, твои адмиралы уже успели дать интервью уругвайским газетам?

 Насколько я знаю, они уже арестованы Так мне сказали у Ван-Ситтеров. Кто-то застрелился, остальных взяли.

 Кретины, даже удрать не сумели. А что, семья твоей невесты тоже участвует в предприятии?

Пико раздраженно фыркнул в темноте.

 Семья? Они там сегодня все по очереди падали в обморок, пока я разговаривал с Люси! А потом этот старый бол Словом, мой вероятный тесть начал плести мне всякую чушь насчет того, как должен вести себя настоящий мужчина, не желающий подвергать опасности дом своей невесты

 Вообще-то нужно сказать, что ты и в самом деле поступил не очень рыцарски, посылая сеньориту к себе домой. А если бы ее там схватили?

 Ее никто и не посылал, она поехала по собственной инициативе.

 Смелая девчонка. Почему ты, собственно, до сих пор не женился? Я об этой Ван-Ситтер слышу от тебя уже года четыре. А за дочкой старика Альварадо ты не приволакивался? Помнишь, такая недотрога, с глазищами? Кстати, куда она девалась, я ее что-то давно нигде не встречаю

 Дорита? Она в Европе, уже около года. Никогда я за нею не ухаживал всерьез. Так, шутки ради

Пико зевнул и завозился на своей скрипучей постели.

 Да-а, Дора Беатрис Альварадо задумчиво произнес он после недолгого молчания.  Фатальная женщина. А в свое время и я называл ее недотрогой.

 Фатальная?  В голосе Ларральде послышалось любопытство.

 Да нет Это я в шутку. С ней в прошлом году была загадочная история полюбила какого-то человека, а он умер, что ли, точно не знаю. Собственно, я не знаю почти ничего однажды случайно был свидетелем ее разговора с падре Гальярдо Не только я один это происходило в клубе Выглядела она тогда совершенно какой-то обезумевшей. А потом я только слышал, что она болела, у дона Бернардо спрашивать неудобно, так что толком я так ничего и не знаю.

 Каррамба, кто бы мог подумать,  отозвался Хиль.  Такая краснеющая лицеисточка. А у нее же был жених янки, что ли? Это не он умер?

 Думаю, что нет.

 Так, так. Значит, она имела неосторожность влюбляться каждый год в нового. Действительно, фатальная персона. Она мне почему-то напоминала какую-нибудь такую инфанту, ей всегда не хватало стоячего кружевного воротника выше макушки. Ну и чтобы полдюжины пажей волокли за нею ее собственный хвост. Честно говоря, я таких не особенно люблю, хотя маленькая Альварадо имела, в общем, лакомый вид. А старик сейчас в Кордове, ты об этом знаешь?

 Знаю.

 Ты думаешь, он там просто лечится?

 Нет, не думаю помедлив, отозвался Пико.

 То-то же. Погоди, он еще всем вам утрет нос! На твоем месте, Ретондаро,  только сейчас я говорю совершенно серьезно, понял?  на твоем месте я бы попытался пробраться именно туда. Не в Монтевидео, а в Кордову. Понял?

Пико долго молчал. Ларральде подумал уже, не заснул ли его собеседник, но тот вдруг спросил:

 Ты связан с группой дона Бернардо? Ты или твои друзья, я имею в виду.

 Все мы сегодня в какой-то степени связаны между собой,  неопределенно ответил Хиль.  Как говорится, одной цепочкой. Сегодня я даже косвенно связался через тебя с представителями доблестных военно-морских сил. А в чем дело?

 Нет, просто так. Видишь ли, сейчас я все равно должен ехать в Уругвай. Но это не значит, что я пробуду там долго. Слушай, Ларральде. Ты считаешь, что мы были не правы в том, что связались с военными или что вообще сделали ставку на вооруженное восстание? Впрочем, первое вытекает из второго: в наши дни вооруженное восстание мыслимо только с одобрения армии. Разве не так? Значит, по-твоему, мы ошиблись в основном?

 Ты меня спрашиваешь, будто я ваш партийный теоретик,  с позевыванием отозвался Хиль, переворачиваясь на бок.  Непременно тебе нужны обобщения, чуть ли уже не целая доктрина: «В наши дни то-то следует делать только так-то и так-то» А мне плевать на теории, понимаешь? В политике иной раз и ошибешься, кто против этого возражает Но нужно так делать, чтобы от этих ошибок никто не страдал. Чтоб не гибли люди от ваших просчетов! Бывает, гибнут и от наших, и это случается, но все же ни один врач не приступает к операции на ощупь, с завязанными глазами О людях нужно прежде всего помнить, понимаешь? О людях, а не о политических теориях. На свете, Ликург, и без того хватает несчастных, чтобы еще умножать их число с помощью политики

2

По утрам тихую Фултонстраат оглашают вопли скупщика бутылок. Медленно громыхая по булыжнику окованными колесами своей тележки, он всегда появляется справа, со стороны парка, и бредет по направлению к площади Гёзов; слышно, как тележка дребезжит на переезде через трамвайные пути, а потом шум и крики стихают почти сразу очевидно, «маршан» сворачивает куда-нибудь за угол.

В дождливую погоду этот неизменный утренний концерт вызывает жалость к исполнителю и желание поплотнее завернуться в одеяло. Зато, если утро выдается солнечным, Беатрис иногда хочется высунуться по пояс из косого окна мансарды, лечь на водосточный желоб и хоть раз увидеть внизу старьевщика. Два вопроса приходят ей на ум каждое утро: много ли бутылок покупает он ежедневно в этом квартале и кто таскает тележку он сам или собака? Собаки здесь честно зарабатывают свой хлеб лохматые степенные твари ростом с теленка. Обычно они развозят молоко.

Разумеется, любопытство это не настолько сильно, чтобы из-за него вставать с постели. Оно, пожалуй, скорее равнодушно до такой степени равнодушно, что неизвестно даже, можно ли назвать это любопытством. Просто где-то в мозгу возникает вопрос, причем возникает чисто рефлекторно, вызванный определенными звуками, то что называется «внешним раздражителем». Потом снова приходит безразличие ко всему. Когда-то она очень любила собак. Собак, теннис, вообще многие вещи. Но что вспоминать прошлое! В прошлом было время, когда вся жизнь казалась ей интересной

Оно это прошлое вообще уже как бы не существует, наглухо отделенное от нее стеною одного-единственного воспоминания, которое гасит все остальные, как молния гасит звезды. Вспоминать ей просто нельзя.

Сегодня светило солнце, и она опять подумала, что хорошо бы вылезти в окно и перевеситься через желоб, чтобы увидеть наконец «маршана» и его предполагаемую собаку. Потом крики и дребезжание колес внизу утихли, стало опять слышно, как под самым окном ходят по водостоку голуби, урча и дробно и деловито перестукивая по железу клювами. Рама окна, устроенная на горизонтальных петлях, как крышка ящика, была поднята на подпорку, за нею синело бледное небо Фландрии. «Как здесь свежо в середине лета,  подумала Беатрис, зябко натягивая на плечи простыню.  И они еще называют это жарой!»

День, кажется, обещал быть безветренным, но здесь наверху дул легкий утренний ветерок, пробираясь в окно и обвевая прохладой щеки. Ярко светило солнце, ворковали голуби. В такие утра можно иногда поверить на час-другой, что жизнь действительно хороша.

Назад Дальше