Теперь ей предстоит всю ответственность брать на себя.
И тогда она записалась к нему на приём. За неделю. Он был очень занятой. Тот самый, которому Арсланбеку так трудно было жать его руку. Ей просто хотелось посмотреть в его глаза, и тогда она сразу поймет это он? Он ничем себя не выдал. Обнял за плечи, приносил соболезнования, предлагал помощь. И она осталась одна со своим горем. И ещё с Аллахом. Постелив коврик у себя в уголочке, повернувшись лицом к Мекке, она читала и читала молитвы, которым научила ее бабушка. Светлана не знала, как перевести слова, которые звучали в молитве, она не владела арабским (а Арсланбек владел), но была уверена, что Всевышний слышит ее. Точно так же, как в детстве она была уверена, что Аллах видит и слышит их, когда, подперев щеки руками, они с братом слушали, как отец читал им Коран. Своим красивым голосом. Читал, будто пел.
Пятьдесят три года это не тот возраст, когда стоит задуматься о смерти, и всё же как-то раз при удобном случае она объела бы быть похороненной в том самом ауле, где она родилась, где покоятся её бабушка с дедом, мама, отец и её любимый брат, где гуляет ветер по пустым комнатам ветшающего дома. Дома её предков. Детская память почти не сохранила воспоминаний о родовом гнезде. Своё представление о горном ауле на двести хозяйств, брошенном чьей-то рукой на скалы, с домами, будто приклеенными к каменным громадам, с тощими жилистыми коровами, ползающими почти по вертикальным поверхностям гор в поисках скудной растительности, и с такими гостеприимными, открытыми, настоящими людьми, Светлана формировала уже по своим последующим приездам к родственникам то на праздники, то по поводу печальных дат. В первый свой приезд, когда утром она увидела, по какой дороге везли её ночью, у неё началась истерика, и она ни за что не соглашалась сесть в машину, чтобы опять ехать по этой узкой дороге с вбитыми в скалу деревянными шпалами, серпантином вьющейся над бездонной пропастью. Так и просидела всю дорогу с закрытыми глазами. Потом привыкла и полюбила эти суровые и такие красивые места. Где-то на уровне подсознания она всегда знала, из какого гнезда вылетела и куда рано или поздно вернётся.
Что ты, мама, мы ведь не сможем часто там бывать!
Раз в год приедете и хорошо. А чаще и не надо.
Горный аул на двести хозяйств, брошенный чьей-то рукой на скалы.
Доверяю!
Не могу понять людей, которые боятся летать самолётом. Для меня это всегда праздник! Но подруга, с которой нам предстояло вместе возвращаться из Сочи, была другого мнения: «Я как сяду, не могу дождаться, когда спиртное принесут, только после этого немного отпускает. Клаустрофобия! В маленьких вообще не могу летать: потолок низкий, воздуха мало задыхаюсь». Наверное, я отчаянная, а может просто позитивная, а скорее всего доверчивая. Гороскоп, кстати, говорит, что доверчивость главная черта моего характера. Доверяю всем: водителю машины, который только вчера впервые получил права; своей тринадцатилетней дочери, думая, что она рассказывает мне всё-всё, как самой лучшей подруге; мужу, который, я знаю, любит меня, а раз любит, значит, не изменяет никогда-никогда. Не самая плохая черта характера. Хоть и не лишает меня разочарований в жизни, но здоровье сохраняет это точно. Вот, правда, не знаю, как насчёт жизни Никогда не выпускающая из рук смартфон подруга уже почерпнула из бездонного интернета сведения о лайнере, на котором нам предстояло лететь.
Боинг двухэтажный, вмещает пятьсот двадцать два пассажира, год выпуска 1988.
У-у, какой старенький, равнодушно прокомментировала я.
Места в этот раз нам достались классные. Правда, иллюминатор находился над крылом с прикреплёнными к нему двумя подрагивающими двигателями, загораживая обзор бескрайнего неба, зато это с лихвой компенсировалось большим свободным пространством вокруг нас. Кресел перед нами не было, мы сидели в первом ряду второго салона, что позволяло вытянуть ноги во всю длину. Сразу за короткой перегородкой находился запасный выход, а за ним простирался передний отсек лайнера. Двигатели уже работали, услаждая слух приятным гулом, обещавшим мягкую посадку в аэропорту «Шереметьево» всего через два часа пять минут. Правда, этот гул перекрывался хрипом радио, бившим нам прямо в затылки. Время от времени сквозь хрип прорывался голос командира корабля. Хоть и приходилось напряжённо прислушиваться, всё же все поняли, что самолёт готов к взлёту, вот только переждём грозу. Командир не обманывал, по наружным стёклам иллюминаторов косыми струями хлестал дождь. Конечно, ничего, переждём, а то ведь самолёту нужно делать разворот прямо над Чёрным морем, а там, как было сказано, крутит смерч.
Время летело быстро. Собеседник у нас был очень интересным. Американец, как позже окрестили его мы с подругой. Он был одним из тех людей, с которыми легко общаться с первой минуты, будто вы знакомы не один год. Среднего роста, среднего возраста, вот только телосложения не среднего живот вздымался горой, хоть стакан чаю ставь. Но полнота совсем не делала его пассивным и неповоротливым. Живые чёрные глаза, выразительная жестикуляция и быстрая речь выдавали в нём человека энергичного и решительного. Он возвращался к себе на родину. Теперь его родиной была Америка. Раньше Россия. Мне было любопытно узнать из первых уст, а как там живётся нашим.
Давно в Америке? Привыкли уже? Язык освоили?
Да, конечно. Так уже больше десяти лет. Да там все наши. Весь БрайтонБич говорит на русском. Идёшь доброе утро, доброе утро, о, привет!
У вас там кто-то был уже? Было где остановиться?
Да, были друзья. Да к тому же я еврей, сообщил он доверительно, лукаво сверкнув глазами.
Трудно было?
Поначалу да. Что только не приходилось делать, чем заниматься! С официанта начинал. Конечно, надо попахать, чтобы чего-то добиться. Просто так ничего не даётся.
Пахать надо везде.
Но в Америке хоть знаешь, что твои труды будут оплачены, а в России сколько не упирайся, и дальше он очень много не лестного сказал про Россию.
А я люблю Россию, виновато проговорила я.
Да я тоже люблю. Я руководителей не люблю. Пересажать всех надо!
А сейчас чем занимаетесь?
Бизнес, уклончиво ответил он, но потом пояснил, вот в Абхазию ездил, договаривался о покупке земли. Там столько земли пропадает! Золотое дно!
У вас образование какое-то соответствующее?
Да нет, так подучиваюсь по ходу дела. А как без этого? Никуда. У меня сын «Гарвард» закончил.
Тоже в бизнесе?
Да нет, он махнул рукой и просопел недовольно, шибко умный.
От интересной беседы отвлёк гневный мужской голос за нашими спинами: «Выключите, пожалуйста, радио! Это же ужас какой-то! Уже голова раскалывается!» Стюардесса мягким голосом с улыбкой сообщила, что сейчас это сделать невозможно. Как только боинг приземлится, экипаж немедленно примет меры, чтобы устранить неисправность. Удивительный народ эти стюардессы, они любую информацию дают с улыбкой. Любую! Самую неблагоприятную, о которой сами знают (или догадываются) чуть больше, чем говорят пассажирам. Понимаю инструкции! Тут мы обратили внимание, что почему-то очень долго не взлетаем. Оказалось, уже почти два часа. Стёкла иллюминаторов давно высохли, за ними полыхает яркое солнце. Лайнер, урча, медленно передвигается из одной точки взлётного поля в другую, как будто заблудился и не может отыскать свою взлётную полосу.
Почему не взлетаем? пытались прояснить ситуацию пассажиры.
Сейчас заправят самолёт, улыбалась стюардесса.
И в самом деле, мы видели через иллюминатор, что внизу под высоким боингом маневрирует заправщик с длинным шлангом.
А почему делают дозаправку, мы же были готовы к взлёту?
Двигатели всё время работали, шёл расход горючего, вполне резонный ответ официальных лиц.
Наконец взлетели. Уф! Ну, ещё пару часов потерпим. Но через два часа сквозь хрип динамиков пунктиром прорезался голос командира корабля, который доверительно сообщал, что в самолёт попала молния, кабина частично разгерметизирована, это не позволяет лететь на заданной высоте, и через полчаса наш лайнер совершит посадку в аэропорту города Ростова на Дону. Ещё не лучше. Терпеливые пассажиры понимали, что ситуация складывается не в их пользу, но не роптали.
Ещё через полчаса прозвучало сообщение, что лайнер пошел на снижение в аэропорту города Сочи и настойчивая просьба всем пристегнуть ремни и приготовиться к аварийной посадке. Среди пассажиров нарастало напряжение. Мой эмоциональный сосед бушевал: «Если бы такое случилось в Америке, тут бы баблом всех завалили! Они должны всех накормить бесплатно и гостиницу предоставить. Пусть только попробуют это не сделать! Я этого так не оставлю! Вон пойду и из туалета позвоню Эрнсту. Они знаешь, как за такие новости хватаются! Завтра весь мир будет знать! он совсем расходился, ёрзал в кресле, подпрыгивал, порываясь встать.
Сели. Лайнер двигался уже по земле, всё замедляя скорость, и, наконец, остановился. Несмотря на непрерывные призывы оставаться на местах, все уже стояли плотной пробкой, заполняя проходы. Голова пробки была у запасного выхода самолёта. Расположение наших кресел позволило нам с подругой оказаться в первом ряду этой пробки.