«Малыш» (1318 килотонн тротила) и «Толстяк» (1921 килотонн тротила) так назвали две атомные бомбы, сброшенные сначала на Хиросиму, затем на Нагасаки. Впоследствии американцы уверяли: это была крайняя мера, предпринятая для того, чтобы остановить войну, длившуюся на Тихом океане четыре года. Всеми силами японская сторона пыталась вытеснить США из Южных морей и Юго-Восточной Азии.
«Мы надеялись, что все на этом закончится, что войне придет конец», после убеждали журналистов участники операции.
33-й президент США Гарри Трумэн[28], в свою очередь, заявлял:
«Именно мне пришлось решать, где и когда следовало применить атомную бомбу. Пусть люди не обманываются: я всегда считал эту бомбу военным оружием, и я никогда не сомневался в том, что ее применение мой долг».
После того как дело будет сделано, Трумэн скажет Полу Тиббетсу[29], командиру самолета Enola Gay: «Никогда не испытывайте чувства вины. Это мое решение. Вы солдат, и у вас не было выбора».
Позже в одном из интервью Пол Тиббетс скажет:
«Я имел примитивные понятия о странном мире нейтронов, протонов и радиации. Ученые, как могли, популярно доводили до нас общие сведения. Большинство из них были с нами приветливы и дружелюбны. Запомнились Лео Шилард (Leo Szilard) и Роберт Оппенгеймер. В 1939 году Шилард был автором письма к президенту Рузвельту с идеей создания атомной бомбы. Парадокс истории в 1944 году Шилард стал самым яростным противником применения ядерного оружия».
Несколько месяцев до того Японию неустанно бомбили, жители японских городов жили в постоянном страхе, ночевали в бомбоубежищах. В тот день, 9 августа, в очередной раз прозвучала воздушная сирена. А когда тревога была отменена и люди вышли на улицы, зажили привычной жизнью, в небе раздался рокот самолета.
Из интервью с Полом Тиббетсом:
«Перед группой 509 стоял ряд практических проблем. Как донести до цели бомбу? С какой высоты бросать? С какой скоростью? При каких метеоусловиях? Как самим ускользнуть от взрывной волны и радиации?.. Над этим мы работали одиннадцать месяцев, до июля 1945 года. «Момент истины» был назначен на август, без обозначения конкретной даты. До августа мы делали контрольные вылеты к намеченным целям в Японии и сбрасывали на них муляжи. В итоге я знал топографию этих городов лучше, чем моего Майами».
Понадобилось всего тридцать секунд для того, чтобы треть Нагасаки превратилась в пыль. Десятки тысяч испепеленных людей и вдвое больше людей искалеченных.
«Я оглянулся, вспоминал один из жителей Нагасаки, вокруг не было ни одного целого дома».
«Мужу маминой младшей сестры удалось добраться до пункта первой помощи. Мы все очень обрадовались, что он избежал ран и ожогов, но, как оказалось, его поджидала другая, невидимая, беда. Вскоре у него началась рвота с кровью, рассказывал Садао Ямамото. Нам сказали, что он поймал огромную дозу радиации и скоропостижно умер от лучевой болезни. Именно радиация самое страшное в этой истории. Она убивает человека изнутри».
Пол Тиббетс вспоминал, что после того, как был сброшен «Малыш», все, кто находился в самолете, ощутили, что машина стала легче на несколько тонн. Теперь перед пилотами стояла задача удрать как можно быстрее, ведь самолет вдруг отчаянно затрясло. Тиббетс признавался корреспонденту, что произнес тогда совсем не те слова, которые ему припишут прочие журналисты и кинематографисты («Боже, что мы натворили!»). Он сказал: «Мы совершили первую в истории атомную бомбардировку, друзья!»
После того как на Хиросиму и Нагасаки были сброшены две атомные бомбы, мгновенно погибли более сотни жителей. И еще тысячи умирали от радиации в течение следующих десятилетий.
А спустя пять дней после бомбардировки Нагасаки Гарри Трумэн обратился к нации с заявлением о том, что Япония капитулировала.
На вопрос, сожалеет ли он о том, что сделал тогда, Тиббетс ответил:
«Ведь вы же помните, что сказал мне Трумэн? Я согласен с этим. Я выполнял приказ. Решение о бомбардировках японских городов ни для кого не было простым. Но речь шла о том, продолжать войну еще минимум год с привлечением двухмиллионой армии или закончить ее быстрее? Во сколько жизней обошелся бы этот год, равно нам и японцам? Не забывайте еще и о факторе Перл-Харбора. Американская нация жаждала достойной сатисфакции». В конце интервью Пол добавлял: после случившегося он неоднократно бывал в Японии. Правда, теперь как турист.
Время «Ежовщины». Око за око
Сталин и Ежов. Фальсификация фотографии
I.59. Более жесткий монарх к власти придет.
Изгнанники будут отправлены на острова.
Двое будут убиты, преданы искрам,
Те, кто говорил, не будут говорить.
* * *Речь, по мнению исследователей, идет о массовых политических репрессиях, осуществлявшихся в СССР в тридцатые годы. А употребляя такое выражение, как «преданы искрам», Мишель Нострадамус имеет в виду расстрелы.
История начавшегося в СССР террора, по утверждению историков, ведет свой отсчет с 26 сентября 1936 года, когда на пост народного комиссара внутренних дел СССР был назначен Николай Иванович Ежов[30]. С него ли Ежова начались массовые репрессии, нет ли, сегодня определенно сказать нельзя, но, во всяком случае, именно этот человек распоряжался судьбами тысяч человек, которых в конце концов отправили в тюрьмы, лагеря, расстреляли или уничтожили другим способом. Именно Ежовым в июле 1937 года был выпущен приказ НКВД под номером 00447 «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов».
Под определение «другие элементы» мог попасть кто угодно: работяги, духовные лица, колхозники, люди, оболганные соседями, жертвы сфабрикованных доносов
Работником Ежов был старательным. Один из руководителей Николая Ивановича, партийный деятель Иван Михайлович Москвин[31], давал своему когда-то подчиненному такую характеристику:
«Не представляю такого же второго идеального работника, как Ежов. Вернее, не работника, а исполнителя. Поручив ему что-либо, можно не проверять и быть уверенным он все сделает. У Ежова есть только один, правда существенный, недостаток: он не умеет останавливаться. Иногда существуют ситуации, когда следовало бы остановиться. Так вот, Ежов не останавливается, если его не притормозить».
Вот и на своей новой должности Николай Иванович был особенно рьян. Общеизвестно, что период его деятельности с 1937 по 1938 год в народе назвали «ежовщиной». В этот период он отправляет Сталину отчет за отчетом.
На основании приказа НКВД проводило операцию по выявлению и наказанию тех, кто упорно продолжал вести подрывную антисоветскую деятельность. За два года таких было выявлено почти два миллиона человек, из которых свыше трехсот человек были расстреляны и свыше трехсот отправлены в лагеря и тюрьмы.
Не обошел своим пристальным вниманием Николай Ежов и работающих рядом с ним коллег и сотрудников.
Уже в 1940 году, когда Николай Иванович сам предстанет перед судом, он скажет: «Я вычистил четырнадцать тысяч чекистов, но огромная моя вина в том, что я мало их чистил».
О жестокости Ежова ходили легенды. По воспоминаниям современников, он любил присутствовать при пытках, побоях, любил подзадоривать тех, кто мучил, и издеваться над теми, кто терпел.
«Это было время, когда люди ложились спать и не знали, кого из них разбудят среди ночи, за кем приедет черный воронок НКВД. Вы могли что-то не поделить с соседкой, а назавтра оказаться в тюрьме за то, что она вас оговорила», рассказывали очевидцы.
В 1939 году на экраны вышел фильм «Трактористы»[32] с народным артистом СССР Николаем Афанасьевичем Крючковым[33] в одной из главных ролей (Николай Афанасьевич играл Клима Ярко). Вот что рассказал мне во время интервью 2003 года сын Николая Крючкова Николай Николаевич:
«В тридцатые годы списки достойных поощрения деятелей искусства составляли в Наркомате культуры и ЦК. Когда на экраны вышел фильм «Трактористы», списки уже были составлены. Картина очень понравилась Иосифу Виссарионовичу Сталину («Трактористы» впоследствии стал одним из любимых фильмов Сталина и его часто показывали в Кремле) и он внес фамилию Крючкова в заветный перечень тех, кто достоин награждения. И вот Родители в годы «ежовщины» жили в коммуналке на Красной Пресне. Однажды в два часа ночи раздался звонок в дверь. В комнату ввалились два сотрудника НКВД, попросили отца одеться и следовать за ними.
«Коленька! голосила мать. Что ты натворил, Коленька?»
Но Коленьку уже посадили в черную машину.
После отец рассказал нам: в себя он пришел только когда оказался в просторной комнате, где за столом сидели Лаврентий Берия[34], Сталин и кто-то еще. Увидев моего отца, Иосиф Виссарионович торжественно провозгласил: «А вот и виновник торжества!» и протянул Крючкову бокал, до краев наполненный красным вином. Первые секунды отец не решался взять бокал так у него дрожали руки.