Добрый вечер, склонился к ее руке Медведев.
Ах, Саня, прошелестела пожилая женщина. Не думала, что мы с тобой еще свидимся в этой жизни. Но замыслы Творца превосходят наши мысли и желания. Господь Бог большой мастер на всякого рода сюрпризы.
Она перевела взгляд на Анну.
Это моя знакомая. Историк. Работает в московском историко-консультативном центре «Клио». Нас объединило одно дело, точнее, одна загадка.
Садитесь! взмахнула руками Ида. Кофе, чай?
Ида! Голос у Генриетты Дормидонтовны был сильным и звучным. Подай к столу шампанское! Какая ночь! Вы не находите? обратилась она ко всем. Знаете, и она наклонилась к Анне, словно намереваясь поведать ей страшную тайну, питерские ночи особенные. В них есть надрыв, печаль и некая болезненная страстность Как там у Гумилева
При упоминании поэта Анна слегка вздрогнула.
Перед ночью северной, короткой
И за нею зори, словно кровь,
Подошла неслышною походкой,
Посмотрела на меня любовь.
Отравила взглядом и дыханьем,
Слаще роз дыханьем, и ушла
В белый май с его очарованьем,
В невские слепые зеркала.
Шампанское разлили по бокалам.
За что выпьем? спросил профессор.
За любовь! воскликнула Ида. Любовь к поэзии и любовь к любви
Очаровательный тост! Анне показалось, что в голосе Александра Николаевича прозвучала ирония.
Она посмотрела на него, но тот был вполне серьезен.
Генриетта медленно пила шампанское из узкого бокала. По ее лицу растеклась блаженная улыбка.
Прошу к столу, чем богаты, тем и рады. Конечно, хотелось бы более роскошный стол. Но ах и увы! словно оправдываясь, произнесла Ида.
Все нормально, Ида! возразил профессор.
Давно вы у нас не были, в голосе Иды прозвучал явный упрек.
Да. Давно, и разве мы не на «ты», Ида?
И что вас привело сюда? С итальянских брегов? Вы стали как Максим Горький, наш буревестник, который писал о суровой России и пролетариате, а сам предпочитал проводить время в Италии в окружении прекрасных женщин.
Работа, Идочка. Работа Предложили преподавать в Италии. Кто бы от этого отказался? Только не я.
А семья как?
Семья что? Живем, работаем, учимся, Леночка тоже преподает, сыновья уже большие. Один студент. Другой работает
И не жалеете, профессор? В голосе Иды прозвенела легкая печаль
Он уткнулся в свой бокал.
Еще шампанского, подала голос Генриетта. Гулять так гулять!
Мама маман Между матерью и дочерью состоялась короткая пикировка на языке галлов.
Генриетта великолепная переводчица с французского, Ида тоже, объяснил Анне профессор.
Пьем, пока не наступила ночь варваров! торжественно провозгласила Генриетта.
Мама, она уже давно наступила просто многие этого не заметили.
Профессор задумчиво вертел бокал в руках.
Я к вам по делу, Идочка.
Я поняла, с ее уст слетел не то вздох, не то легчайший свист.
Вы, Генриетта Дормидонтовна, обратился он к пожилой даме, были знакомы с Идой Наппельбаум.
Та качнула головой:
Верно. С ней была хорошо знакома моя покойная мать.
Вы что-нибудь об этом помните? О том времени?
Она молчала.
Анна съела пирожное. Молчание сгущалось в комнате, нежное, меланхоличное.
Мама! дотронулась до руки Генриетты ее дочь.
Я вспоминаю, внезапно голова Генриетты затряслась. Ах, Ида, неразумная Ида, как говорила моя мать. Вы не подумайте ничего такого, она повернулась теперь к Анне и обращалась к ней одной, словно в комнате больше никого не было. Ее отец Моисей Наппельбаум был очень уважаемым человеком, он был выдающимся фотографом, даже ездил обучаться в Америку, два года пробыл там, потом вернулся в Россию и вскоре из Минска перебрался в Питер, так как родной город стал ему безнадежно мал и провинциален для тех больших планов, которые он лелеял и взращивал. Квартира Моисея на Невском стала светским салоном, куда приходили все наши мэтры Серебряного века. Ахматова, Гумилев, Зощенко, Кузмин, Пастернак, Есенин И всех их Моисей фотографировал. Теперь эти снимки золотой клад, а тогда об этом никто не думал
Генриетта снова задумалась. По ее лицу скользили блики воспоминаний.
Когда говорят о семье Наппельбаумов, чаще всего упоминают двух дочек Иду и Фредерику, на самом деле детей было пять. Четыре дочери и сын. Но эти две Ида и Фредерика были самыми сумасбродными и талантливыми. Они-то и крутились среди посетителей салона. И сами были неплохими поэтессами. С детства писали стихи, так что их путь в поэзию был закономерен.
Сколько ей лет? тихо спросила Анна у профессора.
Но Генриетта Дормидонтовна ее услышала и сама ответила:
Семьдесят пять.
Не верьте! шепотом сказала Ида. Восемьдесят восемь, к ней ходят два друга. Один вдовец, академик. Ему слегка за семьдесят. Другой сын бывшей подруги, ему шестьдесят восемь. Она не верит своим годам и еще мечтает встретить великую любовь
Я буду ждать ее и на пороге смерти и прозвучала длинная фраза на латыни.
Овидий! восхищенно выдохнул профессор. Геня, вы все помните!
Когда-то я была для тебя Геней. Но это время миновало
Простите!
Ничего Иногда полезно помнить прошлое, но чаще его лучше забыть. Оно мешает думать о будущем, о тех розах, которые еще ждут нас
У Анны было чувство, что она попала в театр и перед ней разыгрывается увлекательный спектакль.
Генриетта Дормидонтовна, расскажите об Иде Наппельбаум
Я могу больше рассказать со слов своей матери, которая знала эту семью. Мои предки тоже приехали из Минска и жили недалеко от Наппельбаумов. Они подружились, благо и общие знакомые в Минске нашлись. Было о чем поговорить, что вспомнить. И вот Ида, потеряв голову, влюбилась в Гумилева. Она была в ту пору настоящей красавицей, и у нее были необыкновенно прелестные изящные руки. И надо же влюбилась в настоящего донжуана, который с такой легкостью разбивал женские сердца. Нужно сказать, что он был некрасив, но, как говорила моя мама, в нем было нечто какая-то мужская дерзость, что заставляла женщин трепетать и падать к его ногам. Как охотничьи трофеи. Может быть, тому способствовал его ореол воина и путешественника, прекрасные стихи Трудно сказать, но факт остается фактом женским вниманием Гумилев, или, как его называли, Гуми, обойден не был. Отнюдь. Несмотря на сокрушительное фиаско у первой жены и любви всей его жизни. Я говорю об Анне Ахматовой. Но если уж Гумилев положил глаз на женщину, то добивался ее до последнего, стремился взять свое. В этом смысле он был настоящим воином. Не случайно его так манила Африка.
Кажется, здесь есть что сказать нашей гостье, заметил профессор.
Генриетта Дормидонтовна обернулась к Анне.
Да, моя милая? При этом «милая» она сказала мягко, как пропела.
Да-да, волнуясь, вступила в разговор Анна.
Генриетта благосклонно наклонила голову, как бы говоря ничего-ничего. Я слушаю, даже королевы иногда снисходят к простым смертным.
Недавно к нам обратилась одна девушка, она разыскивала следы своей прабабки, и выяснилась удивительная вещь: оказывается, та была знакома с Гумилевым, и он доверил ей тайну своих африканских путешествий. Если вкратце он искал там Ковчег Завета
После этих слов Генриетта впала в такую глубокую задумчивость, что можно было решить, что она уснула, если бы не мерное дыхание и шевеление пальцев, двигающихся так, словно старуха перебирала невидимые четки.
Ну, я так и думала все это время сказала она наконец хриплым голосом. Чего-то в этом роде и можно было ожидать от нашего Гуми, усмехнулась Генриетта. Он всегда был любителем экстравагантных тайн и авантюристом по жизни. Его манило все неизведанное, запредельное
Он был розенкрейцером, вставила Анна.
Я знаю. Я могу продолжать?
Да. Конечно.
Итак, эти две красавицы Ида и Фредерика ходили в студию Гумилева. В Дом искусств на Мойке. Сам дом Елисеевский особняк выглядел снаружи и изнутри необыкновенно величественно и романтично. В то время вскоре после революции царила разруха, в зимнее время город не отапливался Каждый вечер Ида как на праздник шла на занятия в поэтическую студию, на свидание с мэтром. И студия носила красивое романтическое название «Звучащая раковина».
Геня! Анну интересует портрет Гумилева, написанный Надеждой Шведе. Вы что-нибудь можете об этом сказать?
Руки пожилой женщины задрожали, и она стиснула их, чтобы унять волнение.
Если бы мои мысли не путались. Очень боюсь что-то забыть
Память у нее хорошая, наклонившись к Анне, сказала Ида. Она все помнит.
Легкая улыбка тронула губы Генриетты Дормидонтовны.
Ида Наппельбаум ходила заниматься также к Николаю Радлову, который впоследствии женился на Надежде Шведе О, и с той и с другой стороны это были весьма примечательные люди. Достаточно сказать, что Коля Радлов
Генриетта так нежно произнесла это имя «Коля», что Анна поняла: для нее нет ни времени, ни расстояния.