Все равно, неплохо было бы запастись хорошей бомбой. На всякий случай.
Херб смотрит в окно на лужайку, которая отделяет их дом от дома Смитти.
Слишком близко, чтобы взрывать бомбу.
Главное, чтобы они не узнали, кто их взорвал.
Херб качает головой.
Но мы же реально не хотим их взрывать, говорит он.
Конечно нет. Бомба нам нужна на всякий случай. К тому же кое-кто уже подложил им бомбу.
И Джанетт рассказывает Хербу про старика Трайзера, которого в «Кавалере» подкинули наверх, и теперь он может запросто расплющить Смитти.
Будь к нему снисходительна, Джанетт, говорит Херб. У него простатит.
И он в полной прострации? Сам признался?
Нет, я узнал случайно. А еще у него геморрой.
Джанетт издает смешок.
Теперь Тилли у меня поерзает, произносит она.
Ты самая мстительная девица из всех, кого я знаю, говорит Херб.
Они нагнули моего милого бэбика, а я должна быть паинькой?
Тилли подумает, что это я тебе сказал.
Не догадается. Мало ли как я узнала. Я все беру на себя, мой крошка. Мы же одна команда, не так ли?
Херб покрутил стакан в руке, глядя, как на поверхности виски формируется небольшой водоворот.
Смитти об этом кое-что говорил, произносит он и рассказывает жене о дезертах, которые купила себе Тилли, а также о том, что очень скоро дети перестанут различать, кто из родителей отец, а кто мать.
И тебя это волнует? спрашивает Джанетт.
Немного.
Перестань, говорит Джанетт. Забудь про этот старый труп в шкафу. Мы же люди нового времени. Ну и что страшного произойдет, если Карен и Дейви вырастут без этих допотопных образов Отца и Матери в голове?
Херб задумчиво потягивает виски и произносит:
Так и случится: Карен напишет книжку «История моей жизни», и цитата: «Не было у меня ни папочки, ни мамочки, как у всех прочих деток, а воспитывал меня государственный Комитет по делам сирот».
Комитет или не комитет, ты, мрачный провидец, но, если у деток будет еда, одежда и любовь что им еще нужно?
Но должно же быть у них какое-то представление о том, что отец это тот, кто всегда сверху.
Джанетт похлопывает мужа по щеке.
Только в том случае, если у того, кто сверху, все большое. А у тебя все настолько большое, что ты вполне заменишь любой комитет.
Что ты имеешь в виду?
Сейчас объясню. Идем-ка в кроватку!
Филос ждал Чарли возле дверей.
Ну и как? спросил он.
Мощно, отозвался Чарли. Впечатляюще.
Он внимательно посмотрел на Филоса.
Тебе вся эта история, конечно, уже до лампочки, не так ли? произнес он.
Хочешь узнать что-нибудь еще? спросил Филос. Или пока хватит? Будешь спать?
Не сейчас. Ночью.
Он сказал это по-ледомски, но это понятие, «ночь», в местном языке почему-то не могло найти для себя воплощения в слове так же, как и понятия «мужской» и «женский».
Поэтому Чарли произнес:
Когда станет темно.
Что станет темно? переспросил Филос.
Разве ты не знаешь? Солнце сядет, звезды появятся, луна, все дела.
У нас не становится темно.
Как это? в недоумении посмотрел на Филоса Чарли. А что, Земля уже не вращается?
О, я тебя понимаю, улыбнулся Филос. Там, снаружи, действительно темнеет, но только не в Ледоме.
А вы что, живете под землей?
Филос склонил голову и, улыбаясь одними губами, посмотрел на Чарли.
На этот вопрос нельзя ответить односложно, сказал он.
Чарли посмотрел через широкую панель окна на затянутую дымкой серебристого цвета небо.
И почему?
Тебе лучше спросить об этом Сиеса. Он хорошо объяснит.
Неожиданно для самого себя Чарли рассмеялся и, увидев недоуменный взгляд Филоса, пояснил:
Когда я о чем-то спрашивал тебя в прошлый раз, ты сказал, что на все мои вопросы ответит Миелвис. Когда я начал задавать вопросы Миелвису, он сказал, что лучше тебя на них никто не ответит. Теперь ты отправляешь меня к Сиесу.
О чем ты спрашивал Миелвиса?
Про историю Ледома. И он сказал, что ты лучший специалист. А еще ты знаешь, когда следует остановиться. Да, точно: ты знаешь, когда следует придержать информацию, потому что это не в его правилах.
И вновь словно бы тень пробежала по смуглому лицу Филоса.
Так уж я устроен, сказал он мрачно.
Послушай! проговорил Чарли. Может быть, я что-то не так понимаю. Может, что-то упустил. Но мне не хотелось бы, чтобы из-за меня у вас начались разборки.
Перестань, прошу тебя, сказал Филос. Я знаю, что он имел в виду. И ты здесь совсем ни при чем. А история Ледома это история Ледома, и к вам она не имеет никакого отношения.
Еще как имеет! Миелвис говорит, что начало Ледома напрямую связано с концом эпохи homo sapiens, и на этот счет я хочу полной ясности. Это меня касается напрямую!
Они медленно шли, но Филос вдруг остановился и, положив руки на плечи Чарли, сказал:
Чарли Джонс! Мы оба и правы, и неправы. Но ты не несешь за это никакой ответственности. Пусть все будет так, как есть. Я, конечно, виноват, что веду себя таким образом. Давай забудем все это мои чувства, мои проблемы
Ну что ж, если это единственное, что я не узнаю в Ледоме, пусть будет так, сказал Чарли и рассмеялся. Он был готов все забыть.
Но он не забудет.
Уже почти засыпая, Херб неожиданно произносит:
Но Маргарет нас не любит.
Джанетт хочет успокоить мужа и говорит:
Мы ее тоже разбомбим. Засыпай.
После чего, вдруг приободрившись, интересуется:
А кто это Маргарет?
Маргарет Мид, антрополог. Это она написала статью, о которой я тебе говорил.
И почему же она нас не любит?
Она говорит, что любой мальчишка хочет, когда вырастет, быть похожим на отца. И если отец хороший добытчик и товарищ по играм, если у него руки растут из нужного места, и он запросто может починить стиралку, сушилку и косилку, то и мальчик растет с чувством, что ему все по плечу, и сам становится хорошим добытчиком и товарищем для своих детей.
Ну, а мы здесь при чем? недоумевает Джанетт.
Она говорит, что в нашем тепличном мирке невозможно вывести генерацию героев, великих разбойников и гениальных художников.
Немного помолчав, Джанетт произносит:
Скажи своей Маргарет, пусть она засунет свои слова куда подальше. Вот именно, туда! Я же говорила тебе, что мы совершенно новая порода людей, и дети в нашем мире должны быть свободны от стереотипов. Вечно пьяный Отец и Мать с мороженым в руке! Нет их больше, и не будет никогда! Мы вырастим новую генерацию людей они будут ценить то, что имеют, и не станут тратить время, чтобы под кого-то там подлаживаться. А ты, мой маленький, перестань думать о слишком серьезных вещах. Тебе вредно.
Ты знаешь, говорит Херб удивленно, но Смитти говорит мне то же самое.
Он смеется.
Но он говорит это мне, чтобы нагнуть, а ты чтобы вознести.
Все зависит от точки зрения, как я полагаю. От того, как ты на это смотришь.
Некоторое время Херб лежит, думая о женских и мужских дезертах, о Комитете, который вскоре заменит родителей, об Отце, могучем и великом, но почему-то с кухонным полотенцем в руках, и еще о дюжине подобных несообразностей, пока наконец все это не начинает кружиться перед его мысленным взором и покрываться дымкой дремоты, и он говорит:
Спокойной ночи, любовь моя.
Спокойной ночи, любовь моя, шепчет Джанетт.
Спокойной ночи, счастье мое.
Спокойной ночи, счастье мое
И Херб взрывается:
Какого черта? Перестань повторять за мной! Сколько можно?
Джанетт не испугана, скорее обеспокоена; она понимает, что с мужем что-то происходит, а потому предпочитает промолчать.
Через минуту Херб произносит:
Прости, дорогая.
Не бери в голову, Джордж! отвечает она.
Херб понимает, что просто обязан рассмеяться.
Чтобы добраться до Первого научного центра на метро (для обозначения этого вида транспорта было специальное слово на ледомском, но оно не имело эквивалента в английском языке), Чарли и Филосу потребовалось всего несколько минут. Оказавшись у основания громады Центра, они обошли бассейн, где плескались человек тридцать-сорок ледомцев, и немного задержались, чтобы посмотреть на происходящее. Они обменивались короткими, почти ничего не значащими фразами, поскольку и у того, и у другого было о чем подумать, и, на мгновение отвлекшись от собственных мыслей, Чарли спросил, глядя на ныряющие, плавающие и прыгающие тела:
А на чем держатся эти маленькие передники?
Филос, протянув руку, мягко дернул Чарли за волосы и ответил вопросом на вопрос:
А на чем держится это?
И Чарли, что бывало с ним крайне редко, вспыхнул.
Обойдя здание, они оказались под колоссальным козырьком, нависшим над входом, и Филос, остановившись, сказал:
Я подожду тебя здесь.
Лучше бы тебе пойти вместе со мной, покачал головой Чарли. Чтобы быть под рукой, когда мне опять предложат «поговорить об этом с Филосом».