О, мама, еще четыре минуты, я не опоздаю, честно, я же пришел в два ночи, и я надеюсь, что ты никогда не узнаешь, как я набрался накануне, не обращай внимания! Который час? Мама!
Чарли! Я выразить не могу, как мне жаль
Жаль? Лора, я же хотел, чтобы у нас все прошло идеально. Но кто, в реальной жизни, заканчивает одновременно? Ну, перестань! Это легко исправить. Давай попробуем еще О, Чарли
Чарли? Твое имя Чарли? Можешь называть меня просто Рыжая.
однажды, когда ему было лет четырнадцать (он помнил, помнил!), среди его друзей была девочка по имени Руфь. Как-то на вечеринке они затеяли игру с поцелуями парочке выпадала очередь, и они отправлялись на «почту», в которую превратился широкий темный тамбур между входными дверями и дверями в гостиную в старинном доме на Сэнсом-стрит. Всю вечеринку Чарли не сводил с Руфи глаз. У нее была теплая на вид оливковая кожа и блестящие, короткие, иссиня-черные волосы. Облик ее дополнял негромкий голос, тонкие, изящно вырезанные губы и застенчивый взгляд. На Чарли каждый раз она смотрела не больше мгновения, и под оливковой кожей он не смог бы увидеть румянца, но, даже не видя этого, он понимал, что она краснеет. И когда гогочущие и хихикающие приятели выкрикнули его имя, а потом ее, и они должны были пойти на «почту» и закрыть за собой дверь, единственное, что он смог произнести, так это залихватское «Сейчас все будет, не проблема»!
Он раскрыл перед ней дверь, и она, сделав несколько осторожных шажков, скользнула в темноту тамбура, так низко опустив глаза, что, казалось, они у нее полностью закрыты, а ее длинные ресницы касаются теплых щек; плечи ее округлились от напряжения, а пальцами она судорожно сжимала запястья. Сзади же молодняк продолжал хихикать, постанывать и причмокивать, изображая страстные поцелуи. Чарли широко ухмыльнулся, вошел и закрыл за собой дверь.
А внутри молча стояла она, и ему захотелось показать себя бравым сердцеедом, известным своими победами. Он подошел и крепко взял за плечи. И Руфь впервые подняла на него свои умные застенчивые глаза и позволила ему упасть в их темноту, где он и утонул; и он не знал, сколько прошло времени годы или же доля секунды, но он вынырнул и произнес: это все, что я хочу сделать, Руфь; и он осторожно поцеловал ее в самую серединку теплого лба, и тут же отстранился, чтобы еще раз заглянуть в глаза девушки, потому что, Руфь, сказал он, это все, что я должен сделать. Ты понимаешь меня, Чарли, выдохнула она Да, ты понимаешь меня
Ты понимаешь меня, Чарли! Конечно, ты меня понимаешь!
Чарли открыл глаза, и туман рассеялся.
Кто-то склонился над ним, но это была не мама, не Лора, не Рыжая, и не Руфь. Над ним нависло то странное существо в красном одеянии, которое привело его в помещение с операционной, и теперь это существо проговорило:
Ты ведь понимаешь меня, Чарли?
Это был не английский язык, но произнесенные слова были понятны Чарли так, словно это существо говорило по-английски. Более того, Чарли уловил и различия. Сказанное на этом, ранее непонятном для Чарли, языке, каким-то странным образом несло дополнительные смыслы: «Ты» было не просто местоимением второго лица, но обращением, полным дружелюбия и уважения так обращаются к родному дяде; глагол «понимаешь» призывал не столько констатировать успешность ментальных процедур, сколько говорил о наличии взаимопонимания, возможного лишь между близкими людьми; в слове «меня» не было и тени превосходства, звучащего в сходной английской фразе нет, это слово говорило о заботе, желании помочь и утешить.
Чарли абсолютно точно считывал содержательность этих слов, хотя и не понимал пока, что за культурный контекст стоит за ними, но ясно осознавал если ему захочется сказать что-то подобное по-английски, его поймут, и именно в том ключе, в котором он понял фразу на языке аборигенов. Нечто было добавлено, но ничто не было утрачено.
Он чувствовал себя просто отлично. Немного хотелось спать, слегка терзал стыд как он мог быть настолько тупым, чтобы увидеть в этих людях врагов, желающих причинить ему вред!
Я Сиес, проговорил человек в красном. Ты меня понимаешь?
Понимаю, ответил Чарли.
Пожалуйста, говори на ледомском.
Чарли опознал прозвучавшее слово. Ледом. Этим словом обозначались страна, в которой он оказался, ее язык, а также говорившие на этом языке люди. Безмерно удивляясь самому себе, он произнес по-ледомски:
Да, я могу говорить на этом языке.
Конечно, он говорил с акцентом, и акцент был вызван скорее всего тем, что его речевые органы чисто физиологически не были готовы использовать новое наречие. Как и всякий иной язык, ледомский был основан на звуках, близких именно ему, а не иным языкам точно так же, как кельтскому языку, сохранившемуся в Шотландии, свойственен твердый приступ, французскому обилие назальных звуков, а немецкому звуков гортанных. Но, так или иначе, ледомский язык был создан для того, чтобы радовать слух, и, осознав это, Чарли вдруг вспомнил, какое удовольствие ему, еще ребенку, доставило разглядывание пишущей машинки с рукописным шрифтом, где хвостик одной буквы цеплялся к головке другой, а та, в свою очередь, примыкала к третьей. Так же вели себя и слоги в ледомском языке они ласкали ухо и одновременно рот в гораздо большей степени, чем это делал современный английский. Нечто похожее звучало из уст англичан в елизаветинскую эпоху, когда английский язык был более звучным. По-ледомски нельзя было говорить со сжатыми челюстями и знаменитым английским оскалом, который со временем так прочно утвердился в родном языке Чарли, что начисто убил культуру понимания по губам.
Я могу говорить! воскликнул Чарли на ледомском, и, услышав со всех сторон воркующие поздравления, признал: так счастлив он не был с тех пор, когда, семилетним мальчиком, проплыл свои первые метры вольным стилем и заслужил восторженную похвалу сверстников.
Сиес подхватил Чарли под руку и помог сесть. Чарли осмотрел себя. Оказывается, пока он был без сознания, его переодели в некое подобие больничного халата. Чарли посмотрел на Сиеса. «Я Сиес» он уже слышал эти слова несколько раз с тех пор, как оказался в Ледоме, но поскольку, не зная языка, был не способен различать его звуки, то воспринимал их цепочку как нечто бессмысленное. Теперь он все понял и улыбнулся первый раз с тех пор, как попал в этот странный мир. Увидев улыбку на лице Чарли, хозяева вновь радостно заворковали.
Сиес представил человека в огненно-оранжевых одеждах.
Это Миелвис, сказал он.
Миелвис сделал шаг по направлению к Чарли и произнес:
Мы очень рады видеть тебя среди нас.
А это Филос, сказал Сиес, показывая на человека в нелепых голубых шароварах.
Тот кивнул и улыбнулся. На лице у него застыло ироническое выражение, а быстрый блеск черных глаз говорил о том, что их владелец знает и умеет многое.
Заканчивая представлять собравшихся, Сиес показал Чарли на «зеленых»:
Это Назив и Гросид.
Те широко улыбнулись, и Гросид произнес:
Ты среди друзей. И мы хотим, чтобы ты знал об этом.
Миелвис, которого его коллеги всеми силами стремились окружить плотной аурой уважения, кивнул и проговорил:
Именно так, верь нам. И, если тебе что-нибудь нужно, просто скажи.
И все дружным воркованием подтвердили слова Миелвиса.
Чарли, который начинал чувствовать к своим хозяевам все большую симпатию, облизал губы и нерешительно произнес:
Главное, что мне нужно так это информация.
С удовольствием предоставим любую все, что ты хочешь знать.
Тогда, прежде всего, скажите где я?
Миелвис, бегло глянув на коллег, ответил:
В Первом медицинском центре.
Это здание называется Первым медицинским центром, объяснил Сиес. А то здание, откуда мы пришли, это Первый научный центр.
Миелвис глава Первого медицинского, подхватил Гросид, и произнесенное им слово «глава» стало означать не только «руководитель», но и «лидер», и «вдохновитель», и несло еще мириады оттенков смысла, которые выражали глубочайшее почтение к главе этого учреждения.
Миевис улыбнулся комплименту и сказал:
А Сиес руководитель Первого научного.
Сиес, также с улыбкой на лице, кивнул в сторону Назива и Гросида.
А они директора Первого детского центра. Думаю, тебе захочется познакомиться с их хозяйством.
«Зеленые» довольно кивнули, а Гросид приветливо заявил:
Надеемся, что ты не будешь с этим тянуть.
Чарли озадаченно переводил взгляд с одного из собравшихся на другого.
Ну, теперь ты видишь («видишь» в его исполнении означало «понимаешь и принимаешь»), что мы все с тобой, и мы здесь все на твоей стороне.
Полный смысл сказанного ускользнул от Чарли, хотя у него и создалось впечатление, что подразумевалось нечто большее, чем то, что было сказано, как будто ему сейчас представили ни больше ни меньше как королеву Англии, президента США и Римского папу одновременно. Но единственное, что он мог придумать, так это простое: