Кажется, она и ранее частенько проходила мимо моего любимого окна, прежде, чем я её заметил, наверное, жила неподалёку, раз приводила сюда своих воспитанников резвых мальчишку и девчонку чаще всего можно их было видеть с обручами в руках барышня водила их в Сент-Джеймс парк. И, судя по её измождённому бледному лицу можно было предположить, что хозяйка перегружала барышню работой. А прочей прислуге, видимо, не по душе был её вид истинной леди.
Позже, я стал замечать, как часто она отправляет письма в почтовый ящик, но какой-то из адресатов для неё, пожалуй, был дороже прочих. Все остальные письма она опускала в ящик, не задумываясь, и только единственному адресату отправляла корреспонденцию галантно и бережно, будто к королевскому двору. А однажды девушка даже сопроводила письмо воздушным поцелуем.
И наконец, о её кольце, с которым она не просто не расстаётся, а будто не она с кольцом, а само кольцо сопровождает её по всем улицам. Прощупав через перчатку, на месте ли оно, девушка снимает перчатку и подносит кольцо к губам, хотя на вид это колечко, по-моему, совсем дешёвенькое. Вытянув руку, барышня рассматривает кольцо на солнце, потом опускает и наблюдает, как оно выделяется в потёмках тротуара, поворачивая ладонь из стороны в сторону или рассматривает колечко, прикрыв один глаз. Даже если, кажется, будто её мысли заняты чем-то ещё, глупышка снова и снова скользит взглядом на своё колечко.
Угадайте с трёх раз, что делает Мэри такой счастливой. Ни разу не угадаете! А между тем всё проще простого: она была любима простоватым юношей. И вот, вместо причитаний о том, что у неё ни гроша за душой, она выплывала на Пэлл Мэлл подтянутая, как и её багаж, с вызывающим видом помолвленной леди.
Поначалу её самодовольство раздражало меня, но постепенно и она стала частью моей жизни наряду с кофе, сигаретами и выпивкой. Но вот пришла беда.
Вторники значили для неё очень много. По вторникам с двух до трёх неё было свободное время. И вот эта девушка, получавшая, быть может, несколько фунтов в год, получала и целый час в неделю в личное распоряжение. И на что же его тратит? Занимается самообразованием? Как бы не так! Между тем барышня разодевается в пух и прах и выплывает наряженная на Пэлл Мэлл с таким вдохновенным лицом, что и я начинаю вдохновенно мешать сахар в своём кофе. В будни она скромна, но в один из вторников она так разошлась, что даже использовала зеркальную дверь моего излюбленного клуба, будто больше негде покрасоваться радостным видом обручённой леди.
Тем временем долговязый болван поджидающий её на другой стороне улицы у почтового ящика, где они встречались по вторникам, всегда поджидал её наряженным в свой единственный приличный костюм, да при этом с такой физиономией, с какой вряд ли пустят в приличное общество. Так, один из статных, ловких юных англичан, приятно сложенный, и даже, как ни трудно мне признать, красивый. Трудно признать, потому что мне не нравятся красивые мужчины. Если бы дуэли не запретили, я бы давно перестрелял всех этих красавцев. А этот красавец, похоже, и не замечает своей прелести, но Боже мой, это и так очевидно. И Мэри это знает. По-моему, он студент, изучающий искусство, потому как настроение его часто сменяется с восторга на уныние, а поскольку он странно держит палец левой руки, будто удерживая палитру, смею предположить, что он художник. Не без злорадства полагаю, что картины его так себе, и их никто не покупает. Однако Мэри наверняка ими очарована, такая уж у неё натура.
Жених встречает её с восторгом, сначала разразившись смехом, в нетерпенье его лицо оживляется всей палитрой эмоций, и он снова и снова разражается громким смехом. Конечно, я понимаю, он рад, что Мэри принадлежит ему, оба так связаны узами юности, что это режет мне взор. Я бы простил ему всё, кроме его юности, но так противно юн, что я прошу официанта Вильяма закрыть окно.
Зато нянюшка была более сдержанна в своих чувствах, чем её возлюбленный. В тот миг, когда она появлялась в поле зрения, тут же отводила взгляд в сторону почтового ящика и, заметив, что её кавалер ждёт, принимала невозмутимый вид. И когда молодой художник, сияя, бросался к своей невесте, та будто в изумлении прижимала ладошку к трепещущей груди. Тут и я начинал восторженно помешивать свой кофе. А для художника уже как будто вокруг кроме неё никого и нет, тут девушка, взяв его под руку, важно шествует следом за возлюбленным. Интересно, когда они наконец повзрослеют?
Оба настолько смехотворно не похожи друг на друга, но вполне дополняли бы друг друга в браке, будь у них хоть лишний пенни для таинства.
Мне нет никакого дела до этой девочки, для которой весь Лондон сосредоточился в молодом художнике, который, видимо, и сам не очень-то хорошо её понимает, и совсем мне не интересен. Но их счастье уже стало частью моего клубного времени в два часа пополудни. Вот потому я в тот день и рассердился, не увидев, как она опускает письмо в почтовый ящик, клянусь, на старого Вильяма я рассердился бы также, если бы он нарушил мой привычный обиход. Её воспитанников поступок их нянюшки удивил не меньше меня, и они тоже с недоумением смотрели на почтовый ящик. На что она лишь покачала головой и утёрла глазки с видом огорчённого ребёнка. Так все трое и ушли дальше по улице.
На другой день тоже самое повторилось, и я разъярённый, чуть не съел свою сигарету. Ко вторнику я уже молился, чтобы всё благополучно разрешилось, но никто из них не появился вновь. Может, они почтовый ящик сменили? Но это вряд ли по её ежедневному взгляду я понял, как тяжко её глупому сердечку. Любовь угасала, и нянюшка бродила во тьме.
Я размышлял, не обратиться ли в какой-нибудь комитет социальной помощи.
Чем же её так расстроил этот самолюбивый молодой болван, что я уже не могу спокойно пить свой кофе? Точно, болван.
Нянюшка, глупышка, неужели так трудно снова стать весёлой как прежде хоть на пять минут в день, когда это мне тоже важно. А потом можете быть несчастной, сколько пожелаете. И я уверен, что Ваш художник никуда не годится. Дня три назад я узрел его перед окном убогого итальянского ресторанчика, в которое он так долго всматривался, но весь свой зверский аппетит утолил, в конце концов, одной единственной булочкой. Ах, Мэри, он Вам не пара Да уж куда там. Ей нужно любить и любить любимой с утра до ночи. Прямо не может баз любви. В голове не укладывается, как мало нужно женщине, особенно когда именно этого она лишена. Все они такие.
Чёрт побери, мэм, если Вы решили реветь до конца дней своих, может, хоть улицу смените?
Но мало того, она вся зарёванная проходит мимо моего окна, так она ещё по вторникам в томленьи безнадежном пялится из-за угла на почтовый ящик, а свиданий больше нет И что мне остаётся, как сорваться на Вильяма?
В конце концов, её невеликие замыслы осуществились, в один из сырых вторников я сидел возле окна и писал письма Но едва заметив мою героиню на прежнем месте, в гневе вскочил с единственным законченным письмом, остальные решив дописать дома ей всё же удалось вытащить меня из клуба я свернул с Пэлл Мэлл в сторону. А там, кто бы вы думали тот её незадачливый возлюбленный. Я столкнулся с ним со всей силы, как это часто бывает при моём столкновении с кем-либо, но вид его являл жалкое зрелище: глаза ввалились, лицо осунулось, и ему совсем не до хохота было. Подобных бедолаг я ещё не видел, а тот даже не заметил, что я его толкнул. Но я был поражён тем, как он смотрел в сторону почтового ящика по этому взгляду было ясно, что он всё ещё влюблён в мою нянюшку. Уж и не знаю, из-за чего они там поссорились, но он тоже хотел помириться. Не исключено, что и он каждый вторник торчал здесь и пялился на почтовый ящик. Но они не могли видеть друг друга со своих углов улицы.
И тут я подумал, что вреда не будет, если я уроню письмо к ногам юноши и вернусь в клуб. Он всё-таки джентльмен и наверняка сам опустит находку в почтовый ящик, скорее всего ближайший.
Я вошёл со шляпой в руках в зал для курящих именно в тот миг, когда художник подошёл с моим письмом к почтовому ящику. Взглянул на нянюшку та была сильно подавлена, но вдруг ох, бедняжка, неужели всё так серьёзно!
Она плакала навзрыд, а он сжимал её ладони в своих. Душераздирающее зрелище! Молодой художник тоже готов был разрыдаться, но его ладони были заняты, а ей бы точно пришёл конец, если бы она и не спрятала своё лицо у него на груди. Однако джентльмен тут не сплошал, а сразу позвал извозчика.
И тут я радостно крикнул Вильяму, чтобы тот подал мне кофе, сигареты и вишнёвый ликёр!
Вот и сейчас в клубе я наблюдал в окне именно ту былую сцену, когда Дэвид внезапно одёрнул меня и спросил, куда я смотрю. Я рассказал ему эту историю, и мальчик тут же метнулся к окну, но так и не увидел леди, которой суждено было стать его мамой. Всё, что я ни рассказывал мальчику о её приключениях сильно его интересовало. Однако с не меньшим вниманием он расспрашивал и о человеке, который громко хохотал, и о тех двух детях с обручами. И очень раздражал меня тем идиотским пристрастием, именно к детям, которых, видимо, считал главными героями повести. Ему было интересно, как их звали, сколько им было лет, какие у них обручи деревянные или железные?