Смазки для взрослых III - Тата Кёр 5 стр.


 Так-то немытый. Мытый он сладкий, да пахучий Помню Василя своего. Ой,  довольно сложила руки баба Нюра мылся все время. Мог щек не умыть, а елду намывал, аж блестела.

 Большая была?

 О! Сазан!  показала баба Нюра с удовольствием размер Василя.

 Ого,  девка не на шутку испугалась.  Так он куда-то такой? Как его то? Мне карася было больно пускать, а тут такая рыбина

 Так-то ж, потому что сухо было у тебя, а рыбы мокроту любят, чтоб нырять да выныривать было хорошо, а нам бабам приятно и щекотно.

 Ну, баб Нюра ты уж удивила меня. Скажи еще, что тебе то нравилось, когда сазан такой заныривал.

 Ой, как нравилось, Оксана. Чтоб до самого дна заныривал и бился там, как оглашенный. Аж зазудело от думки одной. У тебя Гришка был только?

 Ну да. Кто ж еще? И так хватило,  вздохнула она и стала со стола прибирать.

Белая скатерть с вышивкой да рубленными кружевами по краям украшала комнату и придавала праздничный вид. Оксана смахнула крошки в руку и выкинула в ведро для помоев.

 Так ты ему сазана-то и присушила?  вдруг вспомнила она и уткнулась взглядом в раскрасневшуюся бабу Нюру.

 Ну, да. А что ж, заныривать стал-то по всей деревне. В чьем только пруду не был гад такой. Мне такое распутство не по душе. Отсушила разок и все пруды высохли одним махом.

 А сама-то тоже осталась без обеда,  засмеялась Оксана.

 Так у меня образ его был, да и другие рыбехи заплывали. Не такие великаны, но тоже живые, да юркие.

 Что за образ такой? Писаный что ли?

 Писаный засмеялась баба Нюра, запрокидывая голову назад.  Дуреха. Сейчас покажу тебе.

Баба Нюра встала, прошла в кладовую и вернулась тут же со свертком. Она бережно положила его на стол и размотала простынь. На льняном отрезе лежал деревянный кол, широкий в объеме и длиной с сазана. Он был гладкий и чуть закругленный с концов.

 Это че?  спросила Оксана, понимая, что это и есть его деревянная елда. Вернее, ее образ.

 Он,  вздохнула баба Нюра и по ее щеке побежала слеза.

 А что ж ты ревешь-то. Поставь его да любуйся

 Стара я уже для утехи. Сухость одолела, да и приятности уже нет. Помирать скоро,  вытерла она слезы кулаком и кивнула девке.

 Чего это?

 Тебе его отдам

 Ну, не. Что я с ним буду делать? Куда я его? Как? Не Мой пруд маловат будет, да и сух он всегда был. Да и что такое приятное в этом, я не знаю,  засуетилась Оксана, то хватая подол юбки, то бросая его и прихлопывая ладошкой.

 Хочешь научу?

 Так я ж не за этим к тебе, баб Нюр я ж уже на

 Научу, а там сама решишь. А сейчас давай мыться.

 Баб Нюр

 Иди, кому говорю, баня уже парует.


Ох, банька. Горячо да парно. Враз всю дурь сводит она лечебница души и тела.

Оксана с закрученной наверх косой, прикрывши макушку тряпкой, сидела на верхах, чтобы уж наверняка вытравить из сердца да из дум окаянного гуляку Гришку. Бабского прихвостня да любезника, что хитрыми уловками заманил на свой сеновал пол села и ее, девку наивную да ладную. И, если бы только заманил, так и привязал к себе путами невидимыми. Что жизнь стала совсем не милой и не радостной. Хоть в петлю лезь.

Хорошо, что тетка Оксанина про бабу Нюру поведала да к ней и отправила на лечение от недуга. Сказала, что она одна ведает средство от привязок и сердечных болей, потому что «ведьма она потомственная». Оксана и заранее не боялась колдовских чар бабы Нюры, а когда в избу ее вошла, так и вовсе успокоилась. Ей лишь хотелось поскорее, чтобы баба Нюра достала свой магический нож и отсекла Гришку от сердца ее.

А старушка и не торопилась вовсе. Все разговорами, да чаем с травками угощала, еще и баньку справила добрую.

Оксана улыбнулась блаженной улыбкой.

Ее распаренное тело открывалось в жару и начинало цвести, покрываясь росой да ручьями соленой воды.

Маленького роста, чуть полновата, с большими стоячими грудями и округлыми крепкими бедрами она пахла здоровьем, молодостью и изобилием. Оксана чуть склонила голову набок, закрыла глаза и прогнулась в пояснице. Грудь ожила ее и задышала. Розовые соски сморщились и затвердели навстречу горячему и жгучему воздуху. Округлый упругий живот заволновался, задрожал и расслабился от удовольствия. Коленочки вдруг раздвинулись, давая кудрявому лону поймать приятного тепла и покраснеть от прилива волнительного.

Едва слышно замурчала девка и впала в полудрему.

 Ложись-ка,  баба Нюра стояла над ней, размахивая веником.

 Ложись-ка,  баба Нюра стояла над ней, размахивая веником.

Оксана не стала сопротивляться, она сползла на полку и растеклась на ней в ожидании хлестких очищающих ударов.

Баба Нюра резво и мягко начала околачивать ее ноги, бедра, спину, с каждым разом усиливая и учащая удары. Маленькая, юркая старушка с высохшей грудью не щадила молодое упругое тело и хлестала, что есть сил. А сил у нее было много. Она стегала веником так, что боль обжигала и тут же разливалась истомой по телу, которое жаждало еще и еще.

 Перевертайся

Оксана перевернулась на спину, подставляя теперь под жгучие ветки и мягкие листья березы свою грудь, живот и кудрявый лобок. Баба Нюра медленно провела веником по телу ее. Туда-обратно. И еще раз. А потом начала шлепать, хлестать и пробуждать дикие желания в молодом спящем теле. Девка только успевала ойкать и просить пощады. Но баба Нюра не обращала внимания на стоны своей подопечной и продолжала оставлять красные следы на распаренной коже. В какой-то момент она остановилась, чтобы отдышаться и снова принялась за работу.

Вместе со жгуче-сладкой болью Оксана чувствовала, как что-то происходит с ней, с ее телом, с ее лоном, горящим и пульсирующим. Но она пока не могла понять плохо это или хорошо, больно или приятно, ангел просыпается в ней или черт. Она просто подчинилась бабе Нюре, позволяя бить ее с мыслью о том, что той виднее, как вытравлять привязки к молодым ухажерам.

 Вставай и на двор

Оксана едва поднялась на ноги, кружилась голова, тело все горело и хотелось пить. Она открыла дверь и вышла на улицу, где упала в рыхлый свежий снег и стала качаться в нем, постанывая от удовольствия. Баба Нюра с ушатом холодной воды подбежала и плеснула на разгоряченную девку, та от неожиданности не успела ахнуть, тут же подскочила и под хриплый смех старушки забежала в баню.

 Что? Хорошо?

 Баба Нюра думала, сердце станет.

 Хорошоооо. Сердце как раз привязки все рвет сейчас. Исцеляется. Ложись-ка

 Еще?

 Давай, давай, милая

Баба Нюра опять отходила мыльным березовым веником молодое жаркое тело и снова выгнала Оксану во двор по снегу бегать и натираться его полезными хлопьями. Розовая, пышущая и счастливая девка приплясывала вместе с бабой Нюрой под любопытствующим взглядом юного месяца. Она смеялась и радовалась чистоте своей и свободе.

 Похлопай и меня, Оксана,  попросила баба Нюра, располагаясь на краю лавки.

Оксана взяла веник, смочила его хорошенько и прошлась по сухому старушечьему телу, наполняя его силой, влагой и красотою. Никогда не думала Оксана, что старость может быть такой притягательной. Она манила и ворожила ее взгляд и мысли. Наполненная мудростью жизни, дивной историей и магической силой баба Нюра расцветала на глазах. Ее кожа разглаживалась и блестела в свете полумесяца и хоровода звезд. Казалось, что она одна из них, спустившаяся ненадолго помочь Оксане справиться с ее душевными ранами.

Ожившие и расслабленные они вернулись в хату, где на большом столе лежало одеяло и маленькая подушка. Баба Нюра успела все устроить, пока Оксана парилась на самых верхах.

 Кто-то помер?  спросила девка, испугавшись такому покрытию стола.

 Лезай и ложись, милая. Будем умертвлять в тебе Гришку и рождать тебя в зарю новой и чистой. Без всяких помоев

 Страшно что-то мне, баб Нюра

 Выпей сначала отвару, чтоб испуги все снять и полезай на стол,  протянула она испуганной девке плошку с пахучими травами.

Оксана выпила горьковатый настой и легла на стол, прикрывшись лоскутом льна, что лежал на подушке. Она закрыла глаза и прислушалась.

Баба Нюра начала петь колыбельную и чуть покачивать, убаюкивать девку, разомлевшую и розовую после доброй бани. Слов было не разобрать, но становилось хорошо и сладко на душе от ее голоса и напева. Хотелось улыбаться. Запах трав и масла разлился в воздухе и пьянил приятно, успокаивая последние тревожные мысли. Оксана глубоко вздохнула и провалилась в полузабытье.

 Оксанушка, голуба моя

Она открыла глаза и увидела Гришу. Он гладил ее плечи, руки. Целовал пальчики и смотрел на нее сквозь туман влюбленно и так ласково, как никогда раньше не глядывал.

 Гриша,  выдохнула она и протянула к нему руки, чтобы обнять.

 Лежи, отдыхай, Оксанушка

Он погладил ее по щеке, закрыл ладошкой глаза и поцеловал в губы. Его язык скользнул в ее приоткрытый рот и прошелся по зубкам, потом по небу и по ее живому язычку. Приятно было целоваться и волнительно. Она обняла его за шею, но он тут же освободился и посмотрел в ее мутные глаза.

Назад Дальше