Убито, сломлено руками
и стянуто давно в лентах.
И тлеют все мечты в измене -
не дорожим, увы, ничем
Прощай, подруга, и как в песне:
«давай останемся никем».
Дорога жизни
Война приносит смерть,
война приносит горе.
В войне свет жизни меркнет
у молодых героев.
Ей безразличен пол,
ей безразличен возраст.
И лупит до сих пор
по детям и по взрослым.
Полмира захватила,
мог быть плохой исход
Но для фашиста мина:
«не знал ты наш народ».
Они не примут участь,
не припадут к ногам.
Их мужеству не учат -
бьет ярости фонтан.
Превозмогая слабость,
превозмогая боль
Нашли они чрез гадость
дорогу путь домой.
Пока чуть в отдалении
шли страшные бои
Пустили, да, посмели
по льду грузовики.
Не зажигая фары,
в морозы и пургу
Переправляли кары,
продукты, детвору.
Но план был рассекречен
и немцы тут как тут.
Снижая свои верхи -
им преграждают путь.
Удар шел за ударом,
разбрасывая лед.
Снаряд попал по кару -
под лед ушел капот.
Обоз прошел уж мимо,
и сжалось все в груди.
Машины и не видно
лишь детский крик вдали.
Водители торопятся,
прощаясь всякий раз.
«Нельзя, не остановимся»:
таков у них приказ.
И с каждой переправой
слабеет, тает лед
На риск идут солдаты,
спасая свой народ.
Пусть не были в окопах,
не шли в открытый бой
У них своя работа:
«своих не дать в убой».
Птица!
«Папа, папа, пух клубами -
мы взлетели от земли.
Мы парим над облаками,
в белой птице мы летим».
«Вижу, вижу, дорогая,
тебе нравится полет?
Скоро мы прибудем к маме -
будешь есть ее пирог».
«Это круто, папа, правда -
так красиво свысока.
Домики большие малы,
человечки, как блоха.
Тут так здорово внутри -
нам тепло, удобно.
Только, папа, посмотри -
там бликнуло что-то».
«Может солнышко стекла
лучиком коснулось?
Или зайчиков сюда,
чтоб ты улыбнулась?».
«Это точно не лучи
и не солнца салки.
Что-то серое вдали
с ним большие палки».
«Где? Похоже, самолет -
точь-в-точь наша птица.
Приглядись к нему, авось
увидишь чьи-то лица».
«Лиц там нет, а может, есть,
трудно единицы
Видеть трудно цветов смесь
у палок этой птицы.
Ближе, ближе все она
па, закрой газету.
Посмотри, она стрела
терпеть уж мочи нету».
«Дорогая, ты права,
если приглядеться
То получится стрела -
ракета. Куда деться?».
Столкновение, удар
тишина в салоне.
Смолкли смех и голоса,
ушли все поневоле.
Может, был удар второй,
третий и четвертый
Главный тот, что в миг все смел,
лишив всех кислорода.
Красивый белый самолет,
паривший над землею
Спикировал же к ней и все -
взорвался где-то в поле.
Не долетев совсем чуть-чуть -
он распрощался с миром.
Забрав с собой и весь же люд,
что в нем летел же «с миром».
Почти три сотни человек
в тот день закрыли веки.
И больше не откроют в век,
где жизнь равна копейке.
Обманутая птица
Обманутая птица
хочет разбиться.
На землю стремится
о камни убиться.
Ей больно, обидно,
не видать ей свободы.
Под небо, как видно,
сгорает о звезды.
Обманутая птица
хочет разбиться.
На землю стремится
о камни убиться.
Металл не прошел
мимо маленькой крохи.
И в сердце вошел,
сбивая той вдохи.
Обманутая птица
хочет разбиться.
На землю стремится
о камни убиться.
Волна поглотила
то бренное тело.
На дно утащила
и небо серело.
Обманутая птица
хочет разбиться.
На землю стремится
о камни убиться.
Ей больно, обидно
растворяться в пучине.
С ножом и не видно -
ей гибнуть в из мине.
Кома (Зима)
«А я хочу хочу же жить,
хочу же ощущать тепло.
Хочу вновь чувствовать, любить,
дарить и принимать свое.
Хочу вернуться в свою сказку
без грязи фальши безо лжи.
В тот чистый мир без перекраски,
где смрада нет, есть только жизнь.
Мне надоел искусст-ный пластик,
Мне надоел искусст-ный пластик,
что раздражает мне лицо.
К притворству подобрать бы ластик -
улыбку, блеск им снять с него.
Я не могу жить в этих рамках,
что выстроил весь этот мир.
И не хочу выполнять правил
запрограммированных им.
Прорвать бы тяжкие преграды,
покинуть бренное чело».
Да все не так-то просто, жалко -
мечтаний время прервано.
Тяжелый выдох, следом вдох,
дрожанье век, вновь шорох
И трепет пульса, сердца сток
и легкий хрип меж створок.
Глаза распах закрылись вдруг -
причиной свет же вспышкой.
Откры-закрылись вновь испуг,
от ламп же все, одышка
Вокруг лишь старая побелка -
поверх обоев, что видны.
И трещины, что будто венки
«И паутинки: две, три». М?
Открылась дверь, впуская холод,
за ним же входит медсестра.
«Отличный чтоб проснуться повод» -
в тот день закончилась зима.
Эгоизм
Я вижу лица, силуэты,
я вижу тени и следы.
И пар дыханья, чем согреты,
но я не вижу в них души.
Они не звери, не убийцы
и, может, даже не враги.
Но, к сожалению, в их лицах
не вижу кроме ни ни зги.
Смотря в глаза, я вижу холод,
слепую злобу, ярость, гнев
Им наплевать на боль и голод,
что объедают меня Тлен.
И насыщения не прибудет
от пережевывания блюд.
Тот голод, что во мне бушует,
зависит от душевных мук.
Меня пугают эти лица -
их порицание, тишина
Меня пугают их улыбки -
ухмылки в сторону меня.
И словно ястребы глядя,
крадут движения, мысли
Они кружат вокруг меня
В грехах пороках? Были б
Им нужен повод, нужен смысл -
прожить еще пару деньков.
Согревшись лишь от пары мыслей:
«оказывается неплохо все!».
«Есть та же, что живет и хуже»:
и дела до меня уж нет.
Они в спокойствии все курят,
оставив падаль на десерт.
Так странно это, но, по сути,
пугает же не этот взор.
Не лиц та сталь и зависть Лучше!
То отражение в них мое.
Мечта труп
Она красива и стройна,
она свободна и вольна.
Горда, крылата, весела,
добра, сердечна и сильна.
Она была моей подружкой
и ахиллесовой пятой.
Любимый человек, нечуждый,
что, не боясь, кидался в бой.
Моя хорошая девчонка,
сестра, родная, визави.
Ей места не было тут только -
она всегда была внутри.
Она всегда жила у сердца
и грела душу по ночам.
Чтобы с рассветом вновь за дверцу,
не выдержав житейских ран.
Но через день она рождалась
и заполняла душу вновь.
Та боль потери вмиг стиралась,
и воцарялся мир, покой.
Проходит время и с улыбкой,
я вспоминаю все те дни.
Где были счастливы, пусть зыбко,
где мы вдвоем и мы дружны.
*
Она красива и стройна,
она всегда у сердца.
Но силы нет, как и тепла,
и нет поддержки. «Греться!».
Она бездвижна, холодна,
молчит, от меня скрылась
А низкий голос из меня:
«она сломалась, вскрылась!».
Прощенными не быть!
Простив однажды, не забыть
той мерзости и черноты.
Той боли слов и злобы лиц,
смрада того внутри.
Нам не забыть холодных глаз
и шума, что вокруг.
Как спиц острей пронзали нас:
«не бить, не убить вдруг».
Нам не забыть битья посуды
и треска мебели, вещей
Но мы простим ведь нам нетрудно
пройтись по гордости своей.
Простив однажды, не забыть
их унижения, порицания
Но нам прощенными не быть -
и это наше наказание.
Тебе!
Преодолеть бы расстояние
и взяться за руку твою.
Обнять покрепче, до сияния,
и молча слушать тишину.
Забыть невзгоды и проблемы,
отречься от житейских смут.
И окунуться в мир без блефа,
что создан теплотою рук.
Растаять от твоей улыбки
и потонуть в глубине глаз.
Но это плод моей ошибки
и эта пьеса не про нас.
Дорогая!
Я что и, правда, дешева
и все слова мои туфта?
Ты, как актриса, не нова,
тебе похлопают, но зря.
Да, Darling, вскрыла ты мою личину
и вытащила суть на свет.
Но знаешь мне совсем не стыдно,
я продолжаю путь наверх.
Когда-то, может, и цепляло -
я истерила по ночам
Но вот сейчас нет дела, Ана,