О новогоднем «огоньке» в нашей школе Оля отозвалась скупо видимо, он ей не понравился. Написала, что у каждого класса новогодний вечер был в отдельном кабинете и в разное время, под надзором классной руководительницы и представителей родительского комитета, поэтому было невыносимо скучно и музыка «пионерская».
Подружка хвасталась, что родители подарили ей на Новый год гитару и самоучитель игры на ней, и за каникулы она рассчитывает разучить основные аккорды, чтобы блеснуть на общешкольном конкурсе патриотической песни 23 февраля. От каждого класса выдвигают по одному конкурсанту, и Оля уже предложила свою кандидатуру, несмотря на то, что осваивать гитару только собирается. Она была совершенно уверена в успехе и даже уже выбрала песню, которую исполнит, аккомпанируя сама себе «Темная ночь».
Я представила, как это будет красиво, когда маленькая хрупкая Оля выйдет на сцену с большой гитарой и тихим голосом запоет: «Темная ночь, ты, любимая, знаю, не спишь» Я тоже любила эту песню, она была в постоянном репертуаре бимарестанского хора медсестер.
Завершая письмо, Оля перечисляла свои планы на десятидневные школьные каникулы. Я читала их, будто расписание посещения Снежной королевой сказочной страны Лапландии настолько далекими и невероятными казались мне перечисленные Олей реалии. Ее мама достала на своей работе для Оли билет на елку в Кремль, а папа в концертный зал «Россия». Еще папа обещал провести ее на новогодний вечер в ДК от своего НИИ, куда пускают только с 14 лет, потому что там настоящая «взрослая» дискотека для сотрудников. В свободное от празднований время Оля собиралась съездить с родителями в Подрезково, а еще они с одноклассниками планируют разведать новый каток в нашем парке, который залили на месте аттракционов. Подружка писала, что теперь по вечерам там музыка, разноцветные огоньки и куча молодежи.
Мои родители тоже заинтересовались, что было в «Голубом огоньке» по советскому телевидению? Они знали, что, в отличие от их адресатов, которые не тратили на это время и бумагу, Оля обязательно подробно опишет мне передачу. Я успокоила их, что они ничего не потеряли: их любимцы в новогодней программе не выступали. Музыкальные вкусы относительно советской эстрады в нашей семье разделились: мама любила Вахтанга Кикабидзе, Рената Ибрагимова и Муслима Магомаева, папа Софию Ротару и Розу Рымбаеву, а я Аллу Пугачеву. Так что пострадала только я, пропустив премьеру песни «Маэстро». Братик-баятик в силу малого возраста еще музыкальных пристрастий не имел, но я рассчитывала, что вскоре он присоединится ко мне. Мне казалось, что Аллу Борисовну я полюбила с тех самых пор, как стала различать звуки.
А нашу «почтовую голубку» ты уже видел? спросила мама папу, когда все сполна насладились письмами из дома.
Новенькую? улыбнулся папа. Да, видел, землячка моя.
Ну и как она тебе? нахмурилась мама.
Симпатичная, ответил папа добродушно.
Какая именно? настаивала мама.
Я не умею женщин описывать, пытался отбояриться папа. Если ты по дамскому принципу «врага надо знать в лицо» интересуешься, то иди и посмотри сама. Но помни при этом, что люблю я только тебя! Я однолюб!
Я однолюб и много член! заявила мама. Слышать от нее такое было непривычно.
И как у тебя язык-то поворачивается такое говорить? передразнил ее папа. При ребенке.
Это любимая присказка моей мамы, попыталась оправдаться мама. А раз у моей мамы язык поворачивается, значит, ничего плохого в этих словах нет!
Под бурным натиском мамы папа рассказал нам все, что знал о нашей новой медсестре. Зовут ее Мухаббат, что в переводе с арабского значит «любовь», а родом она из Красноводска из того самого города в советской части Туркмен-Сахры, о которой папа недавно нам рассказывал. А работать она будет в хирургии у Тапониного папы.
Своими глазами я увидела новенькую только спустя пару дней, столкнувшись с ней у входа в дом. Мухаббат улыбнулась и сказала «Привет!», хотя знакомы мы не были. И этим сразу завоевала мою симпатию.
Новенькая была тоненькой и смуглой, особенно на фоне белого халата. Мое бурное воображение тут же сравнило ее с голой по зиме гибкой веточкой ивы, покрытой снегом. В те дни я как раз читала принесенный Светланой Александровной сборник поэтов Серебряного века и меня заворожили цветаевские строки, посвященные Ахматовой: «Не этих ивовых плавающих ветвей касаюсь истово, а руки твоей!» В сборнике было еще множество красивых строк, и каждая казалась мне наполненной любовью. То ли просто настроение тогда было такое.
Новенькая была тоненькой и смуглой, особенно на фоне белого халата. Мое бурное воображение тут же сравнило ее с голой по зиме гибкой веточкой ивы, покрытой снегом. В те дни я как раз читала принесенный Светланой Александровной сборник поэтов Серебряного века и меня заворожили цветаевские строки, посвященные Ахматовой: «Не этих ивовых плавающих ветвей касаюсь истово, а руки твоей!» В сборнике было еще множество красивых строк, и каждая казалась мне наполненной любовью. То ли просто настроение тогда было такое.
У Мухаббат были большие темные глаза и густые прямые волосы, она заплетала их в толстую черную косу. Я нашла ее очень красивой и поделилась этим дома. К тому моменту моя мама тоже уже видела ее в госпитале и заявила, что она похожа на мою туркменскую двоюродную сестру, которая старше меня на 10 лет и я ее никогда не видела. Несмотря на это, зов крови, как предположила мама, подсказывает мне, что этот тип внешности красив. По форме мама не сказала ничего плохого, но по сути я уловила в ее словах сарказм. И поняла, что моей маме Мухаббат не понравилась.
В последующие дни я встречала новую медсестру то там, то сям и исподволь наблюдала за ней. При нашей однообразной жизни нас занимало любое новое лицо, но в этой новенькой что-то вызывало мое особое любопытство. Я пришла к выводу, что она местами похожа на нашего раиса, а местами на моего папу. Так же, как раис, Мухаббат половину слов заменяла улыбкой, держалась спокойно, дружелюбно и с достоинством. А смешливой была как мой папа: хохотала она от души, запрокидывая голову и показывая крупные ровные белые зубы. И глаза у Мухаббат были не карие, а черные-пречерные, как изюминки в кексе, и в них постоянно жила смешинка прямо как у моего папы.
Новенькая смотрелась очень хрупкой, но как только вокруг нее принялся крутиться Грядкин а произошло это очень быстро стало понятно, что это лишь видимость. Когда Грядкин стоял рядом с ней, становилось заметно, что Мухаббат лишь самую капельку ниже его, хотя все остальные, кроме тети Нонны, едва доставали нашему урологу до плеча. В отличие от «объекта гэ», большую часть «длины» Мухаббат занимали ноги, поэтому она казалась не каланчой, а скорее, фламинго грациозным и легким, каких я видела в зверинце Национального парка, куда меня возили Рухишки.
Я подумала, что мне хочется нарисовать Мухаббат. А если бы я была мужчиной, то влюбилась бы в нее с первого взгляда. Вот было бы здорово, если бы она казалась из того же самого племени баятов, из которого предки моего папы! Приятно же, когда в твоем племени такие красивые люди.
Скоро я заметила, что с первого взгляда Мухаббат полюбили только мы с Грядкиным. Все остальные так же, с первого взгляда почему-то ее невзлюбили. Даже мои мальчишки, которым обычно было все равно. Им всегда было наплевать, что там взрослые думают друг о друге, а лично им Мухаббат уж точно не сделала ничего плохого. Но они уже прозвали ее Мухобойкой.
Почему Мухобойка? решила выпытать я у Сереги. Чем она тебе не нравится?!
Противная, коротко ответил Серега.
Я поняла, что большего от него не добиться.
Хоть Мухобойка никому не нравилась, но все постоянно о ней говорили. А поскольку сестрой она была хирургической и ассистировала Тапониному папе, Тапоня, как маленький рупор своей мамы, при упоминании о Мухобойке презрительно фыркала.
Ну а тебе-то она что сделала? спросила я ее как-то.
Мне? переспросила Тапоня с оттенком брезгливости. Что она может мне сделать?! Черножопая!
Тапонь, ты сейчас вообще в стране черножопых, если на то пошло! возмутилась я ее пренебрежительному тону.
Я здесь, чтобы лечить черножопых, невозмутимо ответила Тапоня. А не чтобы они лечили меня.
Еще через какое-то время мне стало понятно, что Мухобойку невзлюбили в основном госпитальные дамы и именно потому, что мужчинам она очень даже понравилась. Только они не хотели гневить своих жен и верных коллег явным выражением симпатии к новенькой, вот общая картина и выходила неприязненной.
Но Мухобойке было все равно.
Я смотрела на нее, восхищалась и издалека училась тому, что лет десять спустя мы называли «здоровым пофигизмом». В студенческие годы присказка «В человеке всегда должно быть место пофигу» стала моей любимой.
Работала она, судя по тому, что на эту тему никто ничего не говорил, хорошо. А вот Мухобойкин досуг комментировали все, кому не лень, хотя никто с ней не водился, в гости не звал и в город с ней не выходил. Когда Мухобойка работала в утреннюю смену, после обеда она спускалась в патио, садилась на лавку, открывала книжку и сидела, читая ее, до самого «хамуша» («Тушите свет!» перс., здесь воздушная тревога).