А-а-а, тогда другое дело. Если вы главный, я сейчас пойду в операционную и попрошу на время прервать операцию, чтобы хирург подошёл к телефону и доложил, как идёт операция.
Хорошо, сказал находящийся в шоке главный лётчик города Энска, я подожду.
Что? заорал голос на том конце провода. Вы что там, вообще ? и бросила трубку на полуслове, но смысл прерванной фразы дошёл до звонившего.
ЖИЗНЬ
Открыв глаза, Палыч увидел женское лицо. Медсестра улыбнулась и сказала:
Проснулся.
Палыч опять впал в забытьё. Он не помнил ни кто он, ни как оказался в больничной палате. Даже про то, что помещение, где он находился, называется больничной палатой, он не знал. Единственное, что было в его сознании, это лицо женщины, которая приходила к нему в палату, когда он был в забытьи.
Скорее всего, это была медсестра. Другая медсестра, не та, что озвучила, что он проснулся. Та медсестра была необычайно красива. Хотя сейчас вряд ли Палыч знал, что такое «красива». У неё были замечательные, красиво уложенные волосы в виде косы. Каждый раз, когда Палычу было очень плохо, она подходила и говорила: «Ну что, вставай! Пойдём со мной!»
Палыч понимал, что это, скорее всего, медсестра, которая просто перепутала пациента, и ничего не отвечал. Да и как вставать с такой высокой кровати? Медсестра уходила, но его не оставляла мысль, что она ещё придёт.
Когда сознание начало возвращаться и забытьё перешло в глубокий сон, приснилось, что он пилот и идёт к самолёту. Между ним и самолётом стоит его мама и говорит: «Не ходи к самолёту, сынок».
Палыч только улыбнулся на «сынок», которого не слышал много лет, и ответил: «Как же это возможно, мама? Я же лётчик».
И сразу же вспомнил, что он пилот, что должен сегодня лететь, а погода плохая, но командир эскадрильи всё равно потребовал готовить самолёт. А он лежит неизвестно где, а самолёт не готов. Нужно бежать готовить самолёт. Мышцы напряглись, всё тело пронзила боль, и Палыч проснулся.
На табуретке возле его кровати сидел доктор. В том, что сидевший был доктором, сомнений быть не могло. Он был вылитый доктор Айболит из детства. Не тот, что на рисунках детской книжки, а тот, которого Палыч себе представлял, когда мама читала эту сказку. Разве что немного моложе и, в отличие от доктора из детской сказки, усталый и грустный.
Как самочувствие? спросил доктор.
Палычу мгновенно стало ясно всё. То ли он обрёл способность читать мысли, то ли звуковые волны содержали дополнительную информацию, о которой он раньше не догадывался. Но заданного вопроса хватило, чтобы Палыч понял: доктор уверен, что всё очень плохо. Более того, он понял, что если спросить доктора напрямую, то он прямо об этом и скажет.
Палыч набрал воздуха в лёгкие, чтобы спросить, но почему-то вспомнил медсестру, что приходила раньше.
Ко мне приходила медсестра, сказал он доктору. Она ещё придёт?
Придёт, уверенно ответил доктор.
Шанс у меня есть? Палыч выдавил из себя вопрос, который боялся задать.
Почти нет, абсолютно без эмоций ответил уставший Айболит. Тебе там всё так разворотило Я всё что мог посшивал, но что там ещё повреждено остаётся только гадать.
Доктор смотрел прямо в глаза, и сомнений в том, что он очень старался спасти и что он расстроен тем, что не получилось, не было.
Будем ждать, сказал он после паузы. Если в течение двух дней пописаешь, значит будешь жить.
Доктор встал. Палычу очень хотелось, чтобы доктор не уходил. Казалось, что как только доктор уйдёт, сразу начнётся отсчёт двух дней, которые ему остались.
Когда эта женщина, про которую я спрашивал, будет дежурить? спросил Палыч.
Женщина была без головного убора? уточнил врач.
Без. Красивые такие волосы, уложены косой, Палыч обрадовался, что это реальная медсестра, а не его сон.
Не бывает медсестёр без головного убора, ответил тот, кто знал всё и даже будущее Палыча. Остановившись у двери, доктор добавил: Она здесь ко многим приходит. Будет звать с собой не ходи.
Палыч смотрел на дверь, которая закрылась за доктором Айболитом не из сказки. Или из очень грустной сказки.
«Неужели это всё? Вот все эти так быстро пролетевшие, более и менее важные, а в основном вообще ничего не значащие события это и есть моя жизнь? Жизнь же это что-то громадное, что не помещается в сознании. Когда говоришь вся жизнь, подразумеваешь что-то реально очень-очень продолжительное. Нет. Так не может быть. Доктор Айболит не из сказки и всего-навсего доктор. А значит, может ошибаться. Нет, не может, а точно ошибается! Не может жизнь вот так взять и оборваться».
Палыч уже почти убедил себя в том, что слова доктора не просто были неверны, а противоречили логике бытия. Но тут в сознание ворвалось слово «может».
«Может, подумал Палыч. А смерти детей? Они вообще ничего не пережили. А война, когда гибли миллионы парней намного младше меня? Значит, это не противоречит логике и смыслу бытия»
Ночью Палыч проснулся от того, что кто-то сел на его кровать. Открыв глаза, Палыч увидел ту же женщину с непокрытой головой, что приходила раньше. Она дружелюбно смотрела ему в глаза.
Пойдём со мной, сказала она, потом встала и направилась к выходу.
Палыч понимал, что последуй он за ней, пройдут боль, тревога, неопределённость. Пройдёт всё. Понимал, что всё равно придётся идти. Так почему не сейчас? И не нужно прилагать усилий. Нужно просто согласиться и последовать призыву.
Ты куда? вдруг резанул слух незнакомый женский голос, и Палыч впал в забытьё и в боль.
Утром опять пришёл доктор и сел на табуретку.
Я пописал, с нескрываемой гордостью заявил пациент.
Ну что же, переварив новость, ответил Айболит, можно переводить из ясельной группы в детсадовскую.
ШТУРМАНСКАЯ
Нынешнее поколение пилотов, которые сразу после авиашкольной скамьи пересели в кресла, что в кабинах современных лайнеров, уже и не поймёт значение этого слова «штурманская».
Возможно, они подумают, что это какое-то существительное женского рода, означающее предмет, принадлежащий представителю вымирающей авиационной профессии штурману.
На самом деле штурманская это помещение, где в стародавние авиационные времена предписано было проходить подготовку к полёту и штурманский контроль готовности.
По сути своей штурманская была центром лётного бытия на земле. Именно здесь члены экипажа встречались перед началом подготовки к полёту. Здесь было положено сначала обсудить последние новости, поделиться радостью или излить печаль.
Именно здесь предписывалось готовиться к полёту, когда погода благоприятствовала, и здесь же ожидали улучшения погоды, если погода не позволяла лететь. Также штурманская была идеальным местом, чтобы дождаться информации об устранении неисправности, из-за которой рейс задерживался.
А главное, все присутствующие в штурманской были на одной волне волне лётной работы. Именно это делало общение в этом месте особенным. И объяснить или описать эту особенность иначе, кроме как словами «близость неба», я не могу, хотя осознаю́, что большинству такое объяснение будет непонятно.
В штурманской были свои законы и правила. Здесь царил приоритет подготовки к полёту над всем остальным, когда аэропорт работал в обычном режиме. А когда по каким-то причинам полёты не выполнялись, то не было лучше места пообщаться на любые темы. И это общение было ещё одной стороной профессии и настоящим университетом лётной жизни. Ни одна комиссия по расследованию авиационного события не могла располагать всей той информацией, что была известна обитателям штурманской.
Ну а самым главным человеком в штурманской был дежурный штурман. Невысокая должность дежурного штурмана обычно не отражала неформальный статус этого человека, потому что чаще всего эту должность занимали ушедшие на пенсию штурманы или пилоты. Или лётные специалисты, списанные с лётной работы по состоянию здоровья на время.
То есть вы понимаете, что назначение Палыча после медицинской комиссии, которая списала его с лётной работы на шесть месяцев, было вполне естественным.
Но перед началом работы дежурным штурманом ему предстояло пройти двухнедельную стажировку. Стажировку проводил старший штурман Пал Степаныч.
Пал Степаныч был непререкаемым авторитетом в энской авиаэскадрилье в части любых вопросов, касающихся воздушной навигации, самолётовождения, бомбометания, десантирования, боевого применения и всего того, где требовался штурманский расчёт. Кстати, тогда «штурманский расчёт» был синонимом точности.
К тому же Пал Степаныч обладал редчайшим даром для авиатора он умел слушать. И при этом сам знал миллионы различных авиационных историй, анекдотов и баек. А может, именно потому и знал их так много, что умел слушать.
Как-то во время дежурства, когда в штурманской никого не было (свои экипажи с утра уже разлетелись, а чужие ещё не прилетели), Палыч спросил своего наставника про войну: