Мужчина положил трубку. Зло сплюнув, посмотрел на горящую дачу.
Диман, глянь, Диман, что это за
Огонь обрисовал фигуру, что появилась прямо из пламени и теперь неспешно брела в сторону застывших гостей. Те инстинктивно попятились.
По машинам! Валим, валим!
Кусок доски, охваченный языками пламени, со свистом пробил грудину первому.
«Это с какой же дурью надо было броси.» мысль напарника, Димы, оборвалась, не успев до конца созреть в раскроенном ещё одним «снарядом» черепе.
А старая дача продолжала гореть
Воздух ворвался в лёгкие, обдавая грудь волной боли. А потом она схлынула. Будто испарилась. Вместе с остатками чёрной «плёнки». Я пришла в себя среди догорающего посёлка: уже рассвело. Огонь доедал ещё и остатки джипов. Рядом валялись тела моих «гостей».
Мяу?
Кошка сидела напротив, преданно заглядывая мне в лицо. Память отказывалась сотрудничать: сообразить, как выбралась из подвала и очутилась на улице, никак не получалось.
Спряталась, твою мать! Только деньги выкопаю и свалю подальше сказав это вслух, я словно придала себе смелости, и, пошатываясь, поднялась на ноги. Хотела было взять на руки кошку, но та снова успела слинять.
Когда выкопала сумку, спрятанную позади деревянного туалета, первым делом я достала телефон и включила камеру в режиме зеркала. С экрана вытаращилась знакомая рожа: нос, губы, уши всё на месте. Я со вздохом облегчения сунула телефон обратно. Пора было валить.
* * *Над пепелищем сгоревшего дома лёгкий ветерок разносил остатки дыма. То, что столько лет держало эти стены, не давая совсем прийти в упадок, наконец покинуло их. Вместе с новой хозяйкой. Оставив только тихое эхо, отголосками мелькающее то тут, то там.
«Ведьмы своих не бросают».
Наши дни.
Меня сегодня никто не ждёт, что ли? тяжёлые ботинки с глухим стуком приземлились на пол у порога. Да так и остались лежать бесформенной кучей.
«Правду говорят, к хорошему быстро привыкаешь, да, Хохлова? Что за тобой теперь обувь сразу убирают, тапочки наперегонки несут, пирожками балуют», я устало пошлёпала в сторону кухни. Оттуда, как раскаты грома, доносился грохот падающих кастрюль, ковшей и другой посуды.
«При случае надо бы спросить, откуда взялось столько добра, если раньше была одна-разъединая сковородка».
С этими мыслями я толкнула плечом дверь в кухню и резко остановилась в проёме.
«Ну вот и узнали, почему они селятся поодиночке!»
Передо мной, ошалело застрявшей на входе, развернулась картина вполне себе апокалипсиса. Алые потёки на стенах, перевёрнутая мебель, выпотрошенные ящики и груды покорёженного металла и осколков на полу. Вершиной этого кухонного кургана мне почему-то показался невесть как приставший к оконному стеклу подгорелый блин.
Здесь случилась не ссора, нет. В моё отсутствие в квартире разразилась даже не битва, а целое побоище. И похоже, не в первый раз.
Кирушка, а ты что же, дома уже? из-под шлема-ковша показалась одна бородатая рожа. В густой рыжей растительности намертво запуталась чайная ложка.
Да, Кирочка, а мы вот поспорили немного, с чем тебе по нраву пирожочки придутся больше: с капустой или сладкие? второй домовой с трудом выкарабкался из опрокинутого мусорного ведра, задумчиво поскрёб заросший редкими пегими волосами затылок и виновато опустил глаза.
Я подняла валявшийся ближе всего стул, перевернула и присела.
Территорию делите, значит домовые опасливо переглянулись. Сферы влияния, так сказать.
Нехороший тон заставил нечисть вытянуться по струнке:
Кирушка, да мы всё уберём мигом. Ты и голову домыть не успеешь, как ужо и настряпаем, и порядок наведём.
Порядок это хорошо, я побарабанила пальцами по коленке, отбивая незатейливую мелодию, и домовые напряглись ещё сильнее. Значит так, ребятки. Не Кирушка, а Кира Андреевна, как договаривались. Повторится вернётесь в свой «отель» в очереди на снос. Я предупреждала: комфорт и одиночество мне гораздо приятнее ваших пирожков.
Встала и, уже повернувшись к выходу, буркнула через плечо:
Терпеть не могу жареную капусту!
Вслед мне тут же донёсся один торжествующий «дзынь».
«Твою же» было последнее, на что хватило уставшего мозга, и я, нервно похихикивая, поплелась в ванную.
«Твою же» было последнее, на что хватило уставшего мозга, и я, нервно похихикивая, поплелась в ванную.
* * *Пирожков не было. Зато царил обещанный порядок, в чашке исходил ароматным паром любимый зелёный чай, а в тарелке рядом, пленяя запахом жареного теста, возвышалась приличная горка пухленьких румяных оладий. Домовые, сами того не зная, сковородковыми баталиями вытащили меня из болота ужаса и отчаяния. А горячая вода вернула мозг в рабочее состояние.
Провинившихся бородачей видно не было, и у меня невольно вырвался тихий смешок.
Возвращением в злосчастную многоэтажку я, конечно, домовых просто пугала. Привыкла уже как-то к заботе, уюту в квартире. К чистым выглаженным простыням, еле уловимому, но такому приятному запаху лаванды и розмарина. И даже, чего уж там, к этому их отвратительному «Кирушка»!
От приятных размышлений отвлёк снова проснувшийся зуд на коже запястья.
Я, не переставая жевать, задумчиво оглядела изменившуюся татуировку.
«А что, если»
Осознание было чётким и уверенным, без какого-либо волнения. Только холодная решимость.
Порывшись в паре ящиков и прихватив необходимое, направилась в коридор. Оставалось только накинуть прямо на пижаму куртку, влезть в кроссовки и быстро выскользнуть из квартиры.
«Пип-пип» щёлкнула клавишей на брелоке сигнализации. Фары отозвались приветливыми вспышками, и я, небрежно кинув в салон моток пищевой плёнки и несколько припасённых приборов, села на заднее сиденье и захлопнула за собой дверку, отсекая последние сомнения.
Я бережно накрыла обивку, будто испачкать салон было наибольшей проблемой в этой истории, достала аптечку из-под переднего пассажирского сиденья и полупустую бутылку дешёвого коньяка из бардачка. Алкоголь вообще безотказно приманивал многих существ, нечисть чуяла его лучше любых магических ловушек или эликсиров. Но сейчас прозрачная коричневая жидкость не была приманкой, а обжигающим ручейком заструилась в горло. Подавив порыв фонтаном выплюнуть пойло обратно, я задержала дыхание секунд на тридцать. Пальцы разжались, и бутыль укатилась под водительское кресло.
Глубокий вдох. Пора.
Вместо стеклянного горлышка, в ладони теперь плотная деревянная рукоять. Резкий взмах. Секунда, чтобы решиться и быстро опустить тяжёлый кухонный топорик чуть выше ненавистной метки.
Боль пронзила не только руку, но и всё тело. От запястья, волнами по нервным окончаниям, тонкой иглой вонзившись в затылок. А топорик с бешеной скоростью отскочил в сторону, вдребезги разбивая стекло задней пассажирской двери.
Опомнившись где-то через минуту, я тут же, стараясь унять тошноту, заставила себя посмотреть на сотворённое безумство. И сама не поняла, что испытала сильнее: разочарование или облегчение.
«Не прокатило, я жадно изучала взглядом ровную, без единой царапины, кожу. Этого следовало ожидать».
И обречённо полезла искать укатившуюся бутылку.
* * *Гулкий бас в трубке звучал добродушно и приветливо. И это успокаивало.
Кир, чем порадуешь? я почему-то представила, как собеседник довольно улыбается.
Рома, она Она движется. Стрелка Как живая!
Пауза. Затем, резко ставший серьёзным, но по-прежнему спокойный голос, зазвучал в ухе вновь.
Главное, не бесись. А то знаю я тебя ещё придумаешь руку отрезать, сказал, и моё лицо перекосило от такого попадания. Сколько уже показывает?
Почти что без десяти.
Ты у себя? спросил, а я в ответ отрицательно замычала, перебираясь на переднее сиденье. Иди домой, Кир. За ночь ничего не изменится: метки так быстро не срабатывают, времени хватит поискать какое-то решение. Я поспрашиваю, подумаю денёк. Завтра вечерком заедешь в мастерскую, покажешь свои часики.