Ты сказал, хранителей мало. Я готова была расспрашивать о чем угодно, лишь бы не молчать и не думать. А сколько вас нас?
Три дюжины в столице точнее, приписаны к столичному отделению ордена, так-то они мотаются по всей стране. Здесь дюжина, но большая часть тоже патрулирует окрестности вместе с солдатами. В самом замке сейчас четверо, вместе со мной. То есть теперь пятеро.
Дюжина. тринадцать хранителей на весь удел?
На три верховных удела. Еще земли Мортейнов и Стенли.
И как?
Пока справляемся. Есть же еще гарнизон.
Но
Магистр подался вперед.
Ты спрашивала, какова цена. Посвящение хранителей переживает один из пяти. Как думаешь, много найдется добровольцев при таком раскладе? Орден всегда молчал об этом, но я не скрываю. Как не скрываю и то, что умереть в своей постели вряд ли получится.
А что, отставка у вас не дозволяется?
Он наклонил набок голову, глядя на меня с ухмылкой.
Уже хочешь подать прошение?
А что, так можно? в тон ему поинтересовалась я.
Можешь попробовать. Я, признаться, сам не знаю, как поступлю.
Я дала обет, ровным голосом произнесла я. Эйдо не нарушают своих клятв.
При этих словах лицо магистра дернулось, но он ничего не сказал. Я продолжала:
Если ты уже жалеешь о своем решении можешь прогнать меня сам. Или убить.
Он ответил не сразу. Смерил тяжелым холодным взглядом, под которым я словно увидела себя со стороны встрепанную, перепуганную, вцепившуюся в старую куклу. Я положила Леди Изольду на кровать, выпрямила спину, вздернула подбородок. Я не перепуганный ребенок. Я леди этих земель. И мой долг заботиться о них и защищать. В том числе и от чумных. И если для этого нужно стать хранителем, значит, так тому и быть. А когда чумных не станет тогда и буду думать, что и как.
Не прогоню, произнес, наконец, магистр. Как я уже сказал, хорошие бойцы на дороге не валяются.
Набрал же ты для столичного отделения
Это люди, которые подцепили проклятье, защищая город. Те, кто пережил посвящение, перед тем согласившись верной службой отплатить ордену за спасенную жизнь. Здесь я пока что не вижу очереди из желающих.
Но ты же согласился? Значит, и другие найдутся Или тебе не сказали?
Он улыбнулся одним углом рта.
Меня и не спрашивали.
Он поднялся, и комната разом показалась маленькой.
Уже далеко заполночь, Роза.
Ничего себе! Это я, получается, почти сутки провалялась?
Отдохни до утра. Возможно, день будет долгим.
Дверь закрылась без звука, оставив меня в темноте только лунный свет лился сквозь стекло, светлячок Ричарда улетел вслед за ним. Я снова зажгла свет, поднялась с кровати, сделала несколько шагов, неуверенных, точно заново проверяя свое тело. Кажется, ничего не изменилось. Разве что исчезла чернота под кожей. И в то же время изменилось все.
Взгляд упал на плюшевого зайца. Я взяла его в руки заяц таращился на меня глазами-пуговицами, одно ухо торчало, другое повисло. На макушке, между ушами, серела пыль. Я машинально стерла ее пальцем, а потом, заорав во все горло, швырнула игрушку в стену. Рухнула на колени, скрючилась на полу, рыдая, не в силах остановиться, пока не заснула, устав от слез.
***
Ричард
Прикрыв за собой дверь, Ричард прислонился к стене, закрыв глаза и запрокинув голову. День был долгим, и он устал, как собака. Замок спал, только караульные бдели на этажах. Можно позволить себе миг слабости.
Двадцать один год, а он чувствует себя глубоким стариком рядом с девушкой, вцепившейся в потертую куклу.
Цветик. Дома ее звали Цветик. Рик звал ее Репейник еще с тех пор, когда она, малявка, хвостиком таскалась за старшим братом и за ним самим, когда их семьи приезжали друг к другу погостить. Это случалось нередко ведь ехать недалеко, всего-то четыре часа хорошей рысью.
Он смотрел на девушку и пытался вспомнить, как же она выглядела девчонкой. В памяти всплывали какие-то мелочи. Вечные царапины на лице и руках, одежда на ней так и горела: то на дерево залезет маленькая разбойница, то на забор взгромоздится. Встрепанные волосы они, похоже, так и не научились лежать послушно. А лицо стерлось из памяти. Слишком сильно старался забыть.
Рик ведь в самом деле был в нее влюблен со всем пылом первой мальчишеской страсти. Ей это льстило настоящий кавалер, как у взрослых. Может быть, она даже увлеклась совсем немного, письма перестали приходить очень скоро. Сейчас даже вспоминать смешно на что он надеялся, в самом деле? Что двенадцатилетняя девочка будет помнить о нем и хранить ему верность следующие шесть лет половину от прожитой жизни? Тогда он почти возненавидел ее.
Ему повезло мама поняла, что с ним творится. Рик не был маменьким сынком но маминым сыном был точно. Когда он брякнул, что никогда больше не позволит себе к кому-то привязаться, одного раза хватило, она рассмеялась. Ласково и совсем не обидно.
Я вспомнила, как ты учился ходить. Падал, расшибал коленки. Ревел. Каким бы ты был, если бы тогда сказал себе нет, больше не буду пытаться ходить? Одного раза хватило, и вообще, и без ног люди живут.
Это другое! вскинулся он, но мама покачала головой.
Конечно другое. Она помолчала. Но всему приходится учиться. Дышать. Есть. Ходить. Любить. Иногда это бывает больно.
Воспоминание о матери сдавило ребра, мешая вдохнуть. Ричард зажмурился, сжав кулаки, отчаянно гоня прочь мысли о той ночи, когда он брел, спотыкаясь, среди деревьев, а за спиной догорал его дом. Дом, где мама встала с мечом в руках над умирающим от ран отцом. Она осталась, чтобы дать сыну уйти.
Он больше туда не вернулся.
Ричард втянул воздух сквозь зубы. О чем он думал чуть раньше? Ах, да. Репейник. Шесть лет назад он ее почти ненавидел. Два года назад перестал вспоминать вычеркнул из памяти вместе со всем, что было в его жизни до той ночи. Сейчас, наверное, должен бы возненавидеть по-настоящему она ведь всерьез пыталась его убить.
Алан, балбес, поверил, что она смирилась. А ведь Ричард предупреждал упрямства в ней хватит на десятерых. Репейник и есть, как вцепится во что-то: вещь ли, мысль ли не отдерешь. Он невольно развеселился, вспомнив виноватую физиономию друга. Алана не в чем было упрекнуть Ричард прекрасно знал, что она не остановится. И все же надеялся, дурень, что годы в пансионе сделали ее мягче та Роза, которую он помнил, вцепилась бы ему в горло, едва узнав, невзирая на кандалы и свидетелей. Надеялся, что она выберет жизнь, а не месть.
Но доведись ему вернуться на полгода назад он не изменил бы ничего. Ни тогда, ни сейчас.
Насчет бойцов, которые не валяются на дороге, Ричард не соврал. Ну, разве самую малость он ведь толком не видел ее в деле. Знал только чтобы скрутить ее в первый раз, понадобился не самый слабый маг хорошо, что Дерек сейчас в патруле и полдюжины солдат. Конечно, чтобы убить, хватило бы и одного Дерека, но у них был приказ взять «шпионку» живой а она брыкалась и пыталась кусаться, даже когда ее заковывали в кандалы. Во второй раз она могла бы его достать если бы не заразилась, и чутье хранителя не дало о ней знать.
Только дело было вовсе не в том, что ему не хватало людей. Просто иначе пришлось бы убить Розу до того, как проклятье возьмет верх. Он не смог. Просто не смог перерезать последнюю нить, связывающую с прошлым. С тем временем, когда отец считал Беорна Эйдо лучшим другом. Когда все были живы и счастливы, когда казалось, что впереди еще столько нового и захватывающего.
Ричард горько усмехнулся: уж куда более захватывающе? Но мало ему было забот, добавил собственными руками. Глупая сентиментальность. Он представил, что ему скажут Ева и Акиль, да и Эмма, когда узнает, тоже стесняться в выражениях не будет. «Или орден примет земли Эйдо под свою руку, или я велю сравнять замок с землей, а землю засыпать солью, акр за акром. Чтобы и памяти о них не осталось», сказала она.
Тогда Ричард надеялся, что Роза не вернется. В банках Бенрида у ее семьи осталось достаточно денег, чтобы безбедно прожить до глубокой старости. И не одной, а с матерью. Он бы не стал гнать леди Клэр из собственного дома, та не осталась бы сама. В ней был тот же стальной несгибаемый стержень, как и в его матери. Как и во многих женщинах древних родов, прошедших войну плечом к плечу с мужьями.
Но вышло так, как вышло.
Ричард вздохнул, отлепляясь от стены. В самом деле уже очень поздно, надо поспать хоть пару часов.
Из-за двери донеслись рыдания. Он прислушался, не сразу себе поверив. Хотя чему удивляться? Ричард слишком хорошо помнил, каково остаться одному среди совершенно чужих людей. А единственного знакомого ты ненавидишь. Он ведь тоже ненавидел прежнего магистра хранителей тот, подобрав его, израненного, в лесу, провел посвящение, вовсе не спросив, желает ли новобранец вступить в орден. Прямо заявил, что спасенная жизнь принадлежит спасителю. Ричард был готов наложить на себя руки назло ему но нужно было жить. Тогда он был уверен, что остался последним в роду Рэндольф с отрядом пропал в землях лорда Хейли, которые первыми накрыла орда. А потому нужно было жить. Чтобы продолжился род. Чтобы отомстить.