Мужа накалывали с работой раз примерно восьмой. Он проваливался человек с огромным опытом, уверенный, знающий свое дело программист проваливался на восьмом подряд интервью. Это было что-то кармическое, что-то сверху. Бывает так, что человеку начинает патологически не везти. Везло-везло, а потом раз и перестало. Ленка не могла уже думать про это, она думала про это несколько месяцев, а потом ее ресурсы думания на данную тему закончились. В конце концов, Ленке тоже, бывало, не везло. Это у всех бывало когда подолгу нет работы. Даже у самой Ленки, давно, но было. Но тогда она сама была кормильцем, теперь же в Ленкином случае работы долго не было именно у кормильца хорошего парня, который готов на все, однако при иных обстоятельствах. При обстоятельствах текущих он стал вспыльчивым, депрессивным, нервным что тут вообще объяснять. Мужику нельзя без работы считало общество. Ленка почти всю жизнь писала статьи в раздел «общество» поэтому общество она искренне ненавидела всей душой (многое о нем знала), однако вот тот самый тезис про то, что мужику нельзя без работы, к нему она вдруг прислушалась. Придумалась. И поняла, что да. Нельзя. Не из-за денег. А просто нельзя. Это как-то бьет по нему с какой-то незнакомой стороны. Или уже знакомой, черт ее разбери.
Постепенно на горизонте замелькала перспектива остаться на улице без куска хлеба. Кто-то должен был работать. Хоть кто-то. Хоть где-то. Ленка обзвонила все редакции с просьбой взять ее в редколлегию на полный рабочий день она же давно пишет, она же зарекомендовала себя, ее же любят, она готова Да на все она готова, сукин ты кот. Ей было заявлено, что полной ставки сейчас нет нигде всех везде посокращали, чтобы освободить часть финансирования для таких, как она, для репортеров-фрилансеров, пишущих авторские материалы. Однажды она даже спросила: а вам печатники в типографию не нужны? Я могу. Мне даже приятно будет, сфера родная. Ей ответили, что это тяжелая мужская работа. Она, Елена, не сможет проделывать ее чисто физически. Спорить у Ленки уже не оставалось сил все ранее имевшиеся куда-то делись.
Посетители немощных пенсионеров и инвалидов в Америке вообще и в Нью-Йорке в частности были на вес золота. Для них открывались курсы, как платные, так и бесплатные. Платные отличались от бесплатных тем, что на платных можно было выбрать удобный тебе график обучения, а на бесплатных нет, там была армия. К восьми пришел, к пяти ушел. Всего две недели, но армия. Бесплатные курсы делали одолжение. То есть, это их посетители, студенты курсов, должны были думать, что им делают одолжение, де факто агентства по уходу за пожилыми открывали эти курсы для того, чтобы иметь сотрудников, которых они в должном количестве не имели. Это был обман в стиле Марка Твена, история о том, как Том Сойер красил забор. «Мы тратим на ваше образование по тысяче долларов на каждого студента за один курс», говорила тощая тетка лет пятидесяти, выдавая на руки каждому пачку ксерокопий стоимостью максимум доллара три.
За партами сидели взрослые, изрядно обгрызанные жизнью тетки. Они тоже хотели работать хоть где-то. Ленка всерьез сомневалась в том, что они искренне хотят ухаживать за больными стариками, что видят в этом благодеяние и призвание. Не может быть такого количества людей в мире, искренне, по велению души, готовых переносить инвалидов с кровати в инвалидное кресло и обратно, выносить за ними судна, вымывать их рвотные массы, драить стены их сортиров, терпеть обвинения в краже денег или золотых колец у альцгеймерных старух, у которых не было ни денег, ни колец, но была странная сила, идущая изнутри, сила неконтролируемая, призванная обидеть, унизить, обвинить сделать с этой «хоматендой» все, что мир сделал с ними самими за девяносто три года. Или за семьдесят три. Или за восемьдесят.
Ленка отвыкла от жизни в стиле «спецназ» с тех пор, как встретила хорошего парня. Свободный художник, жена успешного высокооплачиваемого программиста, позволяющая себе пописывать, когда захочется, в разные издания и русский журналист, жена безработного, считающая каждую копейку, каждое утро просыпающаяся с мыслью «выжить, выжить» немного разные вещи.
Она подходила к мужу, стоящему у окна, как в тумане, и говорила ему шепотом «не опускай руки, только не опускай руки». На третий день он ее уже не слышал, привык к этому монотонному и противному брюзжанию. Они говорили шепотом и синхронно, и никто никого не слышал. Она шептала «не опускай руки», а он: «я нахрен никому не нужен, я никому не нужен нахер меня снова отфутболили». Никто точно не знал, в чем дело, то ли в фобии с приевшимся уже названием «русские хакеры», открывшейся, словно язва, после выборов Трампа (у ее мужа была яркая русская фамилия), то ли и правда в изменениях на рынке, связанных с дешевизной специалистов из Индии, то ли в общем, когда Ленка курила на углу, это было уже неважно.
Ленка отвыкла от жизни в стиле «спецназ» с тех пор, как встретила хорошего парня. Свободный художник, жена успешного высокооплачиваемого программиста, позволяющая себе пописывать, когда захочется, в разные издания и русский журналист, жена безработного, считающая каждую копейку, каждое утро просыпающаяся с мыслью «выжить, выжить» немного разные вещи.
Она подходила к мужу, стоящему у окна, как в тумане, и говорила ему шепотом «не опускай руки, только не опускай руки». На третий день он ее уже не слышал, привык к этому монотонному и противному брюзжанию. Они говорили шепотом и синхронно, и никто никого не слышал. Она шептала «не опускай руки», а он: «я нахрен никому не нужен, я никому не нужен нахер меня снова отфутболили». Никто точно не знал, в чем дело, то ли в фобии с приевшимся уже названием «русские хакеры», открывшейся, словно язва, после выборов Трампа (у ее мужа была яркая русская фамилия), то ли и правда в изменениях на рынке, связанных с дешевизной специалистов из Индии, то ли в общем, когда Ленка курила на углу, это было уже неважно.