Рука дрожала довольно ощутимо. Нейролепсия? Острое нарушение мозгового кровообращения? Полинейропатия?
Козлова из седьмой, она и у вас лечилась. Просто нанесла на руки жирный крем, листок пропитался, ручка скользила и не прописывала буквы. Эх ты, миссис Марпл, не заметила масляных пятен.
Козлова лежит в отделении подолгу. Перед тем как лечь, готовится будто в кругосветный вояж. Делает модную стрижку, шестимесячный перманент, татуирует пронзительные стрелки на глазах. Ресницы, брови, эпиляция Халаты яркие, пижамки с принтами. Молодец женщина, а семьдесят восемь!
Хотите докажу как дважды два, что вы удерживаете меня здесь совершенно напрасно?
Никто вас не держит. Вы добровольно согласились на госпитализацию.
Тем не менее. В пух и прах разнесу ваш диагноз о моём якобы сумасшествии. Итак, по пунктам. А. Настоящие сумасшедшие никогда не признают себя сумасшедшими. Бэ. Я, в отличие от вышеупомянутых, полностью признаю себя сумасшедшим. Так и заявляю: я сумасшедший, довольны? Вэ. Исходя из пункта А, логически следует, что я не сумасшедший.
Он хитренько смотрит на меня: мол, что, мозгоправ, на раз-два разбомбил твою стройную систему умозаключений и доказательств? Развожу руками: да уж по всем статьям. Но вы, Илья Семёныч, ещё немножко задержитесь у нас: витамины, общеукрепляющие, сон наладим, с паническими атаками справимся.
В холле на диванчике под раскидистой пальмой шепчутся два румяных призывника щёки ещё по-детски пушистые. Прислали из военкомата на обследование. Не откосить нет, напротив, горят желанием отдать долг Родине. Но у одного на сгибе локтя затянувшиеся характерные шрамы. У другого один родитель лечится от шизофрении.
Оценка запаса знаний оставляет желать лучшего. Вопросы, вроде: Солнце звезда или планета? Кто написал «Евгения Онегина»? ввергают каждого из них в ступор.
Вот я уронил ручку, почему она упала? Так вы ж её уронили!
Оба закончили техническое училище, устроились на завод. «Сколько зарабатываете, ребята?» «Когда шестьдесят, когда восемьдесят. В конце квартала по соточке вышло». «Ух ты, молодцы».
У меня красный диплом, на днях заканчиваю ординатуру, через месяц пускаюсь в свободное плавание. После восьми лет учёбы и практики мне грозит, со всеми надбавками, тридцать тысяч. Ну и кто из нас не очень умный?
«Эн, ден, труакатр, мадмазель Журоватор» Так хорошо было бы сейчас слушать нежный лепет тихого идиота: «Энэ, бэнэ, раба, квинтер, финтер, жаба», вот что пришло на ум Неле, когда в их отделение временно перевели пациентов специализированного интерната.
Интернат отдали под ковидный госпиталь. Их была целая группа, возрастом от семнадцати до семидесяти. Двигались гуськом, затылок в затылок, как солдатики. Даже будучи распределёнными по разным палатам, не теряли связь. Ходили «в гости» друг к другу, смотрели телевизор. Играли в карты, негромко переговаривались, голова к голове. В буфете занимали очередь на всех своих. Терапевтические возмутились но новички с непроницаемыми лицами делали своё Их оставили в покое: «Что с дураков возьмёшь».
У них был лидер, седой мужчина в инвалидном кресле, держался царственно, как дон Карлеоне. Если возникали недоразумения, решал их с врачами, сёстрами и нянечками. Между собой у них недоразумений не возникало, это был намертво спаянный маленький коллектив. Неслыханное дело для больницы, где не то что пациенты врачи каждый сам по себе, закапсулированы, варятся по одиночке в проблемах.
Одна из проблем: туалет для больных в конце коридора. Там на гвоздике болтался согнутый шпингалет, и с невольными проявлениями вуайеризма все давно смирились. Посетителю приходилось проявлять чудеса акробатизма: удерживать равновесие на унитазе, одновременно одной рукой таща дверь на себя, и кричать: «Занято!»
Новичкам из интерната такое положение вещей показалось диким. Они, тихо шепчась, выработали петицию. Дон Карлеоне и ещё один парламентёр отвезли её в кабинет заведующего. Заведующий выслушал и бросил «петицию» в нижний ящик.
Спустя время попытку повторили. А ещё через день имело место быть пренеприятное событие. Выходя из кабинета, заведующий ступил обеими ногами в зловонную кучу у самых его дверей. Чтобы удержать равновесие и не упасть, вынужден был долго, грациозно перебирать ногами, проявляя чудеса акробатизма.
Результат акции протеста был внушительный, явно дело не одних рук, то есть, извините, не одной, хм Уже к вечеру новенький шпингалет был накрепко прикручен к своему законному месту.
Кого ничуть не интересует туалетный вопрос так это деда Илларионова: он не может покинуть границ палаты. Нужду аккуратно справляет в судно и в утку, которые за небольшую мзду приносят нянечки либо соседи. Ему ни в коем случае нельзя, смерти подобно спускать глаз со своей койки.
Его матрац, как пещера из сказки про Али-Бабу, набит слитками золота и серебра, сапфирами, алмазами, изумрудами, рубинами как он спит-то на них, в спину не упираются?.. Деда Илларионова можно было бы назвать скупым рыцарем, но он щедро делится драгоценностями. На него возложена Миссия, он назначен Главным Хранителем и Ключником.
Хотите бриллианты чистейшей воды? понизив голос, глядя прямо в глаза, спросил он на первом обходе. Уникальные, голубые, филигранно отшлифованные, просто Божья слеза. Не доверяйте аукционам пфф, там ширпотреб
Дедушка оглянулся: не видит ли кто? С величайшей осторожностью извлёк из-под подушки, прищурившись, рассматривал на свет нечто видимое только ему, заключённое между большим и указательным пальцем. Судя по каратам с голубиное яйцо. Потом ещё одно. И ещё. Пальцы от возбуждения подрагивали.
За неимением тары я подставил руки ковшиком. Дедушка «насыпал», потом прикинул на мысленных ювелирных весах и «добавил» ещё. Затем «запер» матрац, сделав рукой вращательные движения, как будто поворачивал ключ. Ключ молниеносным движением отправил куда-то за ворот пижамы, ближе к сердцу (Где сокровища мои, там сердце моё). И, как ни в чём ни бывало, стал прогуливаться, заложив руки за спину, посвистывая, бдительно посматривая на свой клад.
Был он крошечный, сухонький, согнутый под углом почти девяносто градусов не мудрено сгорбиться под столь тяжким бременем ответственности. Миллиардеры из списка Форбс перед ним жалкие лузеры, босяки.
Вокруг койки Козловой всегда оживлённо. Женщины ходят к ней гадать на картах, на нитках, на обручальных кольцах, на спитом кофе. Закрыв глаза и раскачиваясь, она предсказывает судьбу обычно всё заканчивается хорошо. За это её любят. Рассказывает:
Лежу и сквозь сон чувствую растущую тревогу. И вдруг широко открываю глаза: я же сплю, открытая всем ветрам, как на юру, совершенно беззащитная. Ничего же не заперто: окна, двери! Охватывает ужас, вскакиваю, начинаю бегать и захлопывать.
Слушательницы переглядываются, качают головами.
Остаётся задняя маленькая дверка, кружевная такая лёгкая, беленькая, то ли в чулан, то ли на веранду. Тяну дверь на себя, чтобы закрыть не поддаётся! Мешает что-то мягкое, упругое, гуттаперчевое, как ручка ребёночка. И в то же время в ней таится совершенно нечеловеческая сила.
Думаю, хоть цепочку наброшу, их две: короткая и длинная. Почему-то выбираю длинную. Пока вожусь с цепочкой, поднимаю глаза а в проёме стоит женщина, откуда взялась, как из-под земли. Лет тридцати семи, бледная, глаза такие большие как блюдца, пристальные, тёмные. На голове не шляпка, а вроде плотного чёрного платка, сложенного эдак причудливо квадратиком, в виде шляпки. Вуалька откинута.
Грустная? Женщина-то?
Н-нет, пожалуй. У неё какой-то вопрос читается во всём облике, в позе. Попасть она в дом хочет, внутренне напряглась, подалась вперёд. А не может войти и от этого прямо физически мучается, тяжело ей. Хотя худенькая, вполне могла проскользнуть, а вот не даёт цепка-то.
Слушательницы заворожены таким детальным, правдоподобным описанием Переглядываются, сдвигаются ближе.
И тут я спокойно констатирую, говорю себе: как смерть-то помолодела. Никакая не старуха с косой, а модная ухоженная дамочка. А самое главное, Кассандра обводит всех торжествующим взглядом, делает эффектную паузу: Вы спросите, когда привиделся сон? 23 февраля.
Все «ах», поражённое молчание. Ну как не поверить?
В отделение положили милую домашнюю, уютную бабушку. Пушистую как клубок, круглую от своих многочисленных шерстяных кофточек, вязаных жилеток и полушалков. Она ходит и всюду садит цветы. Пока никто не видит, набирает из вазонов и кашпо землю и «садит» в тарелки, в кружки, в судно под койкой. В тапки соседок, пока они спят. Кошки, например, в тапки мочатся, а она садит цветы. Совершенно противоположные цели там желание нагадить, здесь безбрежная любовь но, к её огорчению, её почему-то сильно ругают. Семена у неё это крошки хлеба, горстка соли, пыли, песка, набранного в больничном сквере. Пытается поливать, навещает своих питомцев: не взошли ли?