Анхель накрывает короб крышкой. Его кисти двигаются все также медленно, но рывками.
Сделано, докладывает он (для меня это звучит как сигнал «отомри»), Чертик в коробке.
Все. На сегодня хватит.
Но нужно еще хотя бы один сделать.
Ты слышал, что я сказала?
Но Рамин сказал
К черту, что там сказал Рамин. Я говорю тебе как врач. Отдыхай.
Ладно, немного передохну, нехотя говорит он, будто делает мне одолжение, Но потом вернусь.
Потом, видно будет. Пошли на улицу, проветришься.
Светает. Легкая пелена облаков быстро рассеивается, обнажая разрумянившееся ото сна солнце. Оно выглядывает лениво и робко, разливаясь на горизонте маслянисто мягкой негой. И утренняя прохлада, которая, впрочем, скоро уступит место знойному дню, еще шелковисто окутывает кожу, и голова кружится от томной эйфории этих ветреных ласк.
Анхель выбегает во двор, ополаскивает руки в чане с ледяной водой, жадно зачерпывает, окунает лицо. Потом скидывает рубашку, подставляя крепкую грудь для нежного прикосновения солнца. Лучи игриво поблескивают, запутавшись в его влажных кудрявых вороных волосах, крошечными радугами вспыхивают алмазы капель, инкрустируя мускулистое бронзовое тело. Анхель вздыхаетТак беззаботно и легко, будто это вовсе не он десять минут назад изготавливал бомбы.
Почувствовав на себе мой взгляд, он смущенно улыбается, снова надевает рубашку.
Не смотри так. А то Алессандро меня убьет.
Я невольно улыбаюсь.
Успокойся. Я на тебя не ТАК смотрю.
А как?
Просто любуюсь. Ты знаешь, что ты чертовски красив.
Знаю, смеется он.
Ну! Только не зазнавайся!
Кто зазнается? Я? Вовсе нет! Просто знаю, что я красивый, умный, смелый, сильный и невероятно скромный.
А еще ты умеешь улыбаться. А я так истосковалась по нормальной искренней улыбке.
Анхель опускает мне на плечо горячую влажную ладонь, дружески похлопывает жест (увы, это я знаю наверняка), позаимствованный у Алессандро.
Не волнуйся, скоро мы все сможем нормально жить и радоваться жизни.
Ты так думаешь?
Он удивленно смотрит на меня. Бесхитростно и по-детски наивно звучит его вопрос.
А ты разве, нет? Если не верить, то зачем всем этим заниматься?
Я пожимаю плечами, понимая, что не смогу возразить ему.
Конечно, верю. Просто устала ждать этого светлого будущего. Устала на него надеяться.
Мы не надеемся на светлое будущее мы его воплощаем. Это ведь слова Алессандро?
Я киваю. Да, точно, и это его слова. Только эти слова он произносил до того, как стал другим. Но Анхель этого не знает. Да и ни к чему ему это знать.
А теперь прекрати думать о плохом, закрой глаза и вдохни глубоко- глубоко Ты чувствуешь ветер перемен?
Будто в подтверждение его слов, действительно усиливается ветер, принося с собой пьянящий аромат прелых трав с полей и блаженную прохладу.
Мы располагаемся на крыльце. Молчим, стараясь каким-нибудь неловким движением не разрушить хрупкое очарование этого ясного утра с тонкотканным узором дурманящих запахов, с розово-золотым свечением, затопившим всю долину, с беспечным щебетом вольных птиц, пронизывающих небесные просторы, с томной обволакивающей свежестью, рожденной мирным и свободным дыханием далекого океана С Анхелем его глазами, прикрытыми от яркого солнца, от удовольствия и от усталости, и его скромной улыбкой, лишь слегка подернувшей уголки губ, но при этом настолько настоящей, естественной и живой, что мне самой хочется жить. И так хочется погрузиться в этот миг, проникнуться им, впитать в себя все предлагаемое им блаженство вплоть до мельчайшей частицы, а, между тем, так страшно упустить его, растерять, дать ему просочиться сквозь пальцы и уйти в то ледяное бесчувственное небытие, куда уходит каждый радостный миг времени, не убранный в сокровищницу памяти.
«Страх не стать счастливой не даёт шанса насладиться сиюминутным счастьем точно так же как и страх смерти толкает прямо в ее объятия» думаю я.
Ты выйдешь за него замуж?
Я настолько погружена в свои мысли, что и голос Анхеля звучит, словно откуда-то изнутри меня.
Что?
Ты, ведь, выйдешь за Алессандро, когда все это закончится?
Этот нелепый инфантильный вопрос озадачивает. И совершенно точно его задал Анхель, потому что я бы никогда не осмелилась спросить саму себя об этом. Неловкость ситуации усугубляет и то, что как-то внезапно я понимаю его голова лежит на моих коленях, и я бессознательно тереблю эти непослушные черные кудри. Он смущен, но продолжает лежать и смотреть на меня, в ожидании ответа.
Я как-то не думала об этом Наверное.
Почему «наверное»? Разве ты этого не хочешь?
Хочу, но Пусть сначала все это закончится, а там уж видно будет.
А я точно знаю, что женюсь. Серьезно, как только закончим это дело, сразу женюсь.
Я смеюсь его радужным мечтам, его уверенности.
Да ну! И на ком? У тебя разве есть девушка?
Есть. Встретил ее там, в горном селении. Ее зовут Мария.
Ада, кажется, припоминаю Она милая. Почему же ты сразу на ней не женился. Почему не остался там, с ней?
Он подергивает плечом.
Отчасти из-за Тересы, я ведь не мог ее так бросить Хотя уже и не знаю, нужен ли я ей вообще. А с другой стороны, дело во мне самом. Я не мог оставаться в стороне, когда творится такое. Понимаешь, я хочу для нас с Марией лучшего будущего в стране, свободной от нищеты и угнетения. В нашей освобожденной стране. Чтобы не скрываться в этом богом забытом месте, а жить открыто, и не в трущобах, а в центре города, в нормальном человеческом доме И никого никогда не бояться. Вот когда мы сделаем это возможным, я на ней точно женюсь! И наши дети будут свободными и счастливыми!
Пригласишь меня на свадьбу?
Обязательно!
Я снова играючи треплю его кудри.
Ну, братишка! Ну, ты Дон Жуан! А чего это ты тогда разлегся у меня на коленках?! Как-то это нехорошо, раз у тебя уже невеста имеется!
Он смущается еще больше. Но не встает.
Да, что такого?! Просто так удобно лежатьи приятно.
Ну да! Знаю.
Мы хохочем, так непринужденно и весело, и болтаем еще о чем-то далеком и прекрасном, о чем-то другом, новом и светлом, о чем-то другом, обитающем в мире грез и мечтаний, и снова радостно хохочем, пока наш союзник ветер перемен, устав от нашего празднословия и порядком освирепев, не начинает презрительно бросать нам в лица пучки жухлой травы, сухие листья и пыль. Она слепит глаза, скрипит на зубах, и напрасно мы пытаемся отгородиться рукой от внезапно разбушевавшейся непогоды, только яростнее завывает стихия, и вот уже не я треплю густые кудри Анхеля, а этот озверевший ветер: нещадно взлохмачивает, вгрызается, будто пытаясь вырвать.
Вот он, твой ветер перемен! говорю я сквозь гул пыльной бури, прикрывая рот ладонью.
Что?
Говорю, не все перемены к лучшему!
Бывает! Ты иди в дом!
А ты?
Надо кое-что доделать, пока Рамин не вернулся. Иди. Я не долго. Обещаю.
Да, не все перемены к лучшему И сейчас я думаю не о ветре.
III
Нет тебя смутило даже не то, что твой брат вдруг оказался белым об этом ты, кажется, вообще тогда не подумал. Но первое, что резануло сердце это убогое состояние малыша: сплошь кости, обтянутые пятнистой и бурой от синяков кожей, перебинтованное тело, лиловые следы на шее, на запястьях, и глаза глаза, завязанные черной тряпкой. Когда отец подъехал вместе с ним к дому и осторожно передал его тебе в руки (мальчик даже не мог сам устоять на ногах настолько он был слаб), а ты инстинктивно прижал его к своей груди: такого маленького, легкого и хрупкого И то ли от неведомого доселе сострадания, то ли от еще от какого-то чувства, не умещающегося в пределы одного слова чувства, похожего на брошенного котенка, прокравшегося в сердце, и свернувшегося там дрожащим живым клубком ты уже в этот самый момент подумал «Мой младший брат мой chaq». Отнес его в дом, усадил перед собой на топчан, и, не смотря на запреты отца «не трогай, у него пока глаза болят, и свет пугает» стянул-таки с мальчика эту жуткую повязку. «Не нужно боятся, chaq. Все хорошо. Оглянись ты теперь дома», говорил ты, а сам никак не мог решить, нравится ли тебе этот обнажившийся взгляд тающего ледника, или страшит
Был уже вечер, солнце почти полностью скрылось за горизонтом, и, поскольку ты еще не успел разжечь лампадку, в доме царил приглушенный ласковый полумрак. Никакого яркого света. Но, судя по всему, даже эти отголоски заката были слишком ослепительны для привыкшего жить в кромешном мраке малыша. Сначала он долго и часто моргал, потом, наконец-то сумел сфокусировать зрачки на твоем лице, сощурился. Из-за этого создалось странное впечатление будто он не посмотрел на тебя, а боязливо и робко подглядел откуда-то изнутри своего далекого миркаСпустя минуту начал привыкать, приспосабливаться. Чуть всколыхнулись его губы, задавая неведомый вопрос.
Что? Я не расслышал.
Он повторил. И снова без единого звука.
Ты лишь пожал плечом: