А я Я согласился. Я был уверен в успехе эксперимента и надеялся, что успех упрочит мое положение, и, даже, может быть, исправит представление о Болгарии как стране неблагодарной, бьющей в спину России.
Эксперимент удался. Свою помощь и свою клинику для эксперимента представил другой энтузиаст науки. В университетской лаборатории опыт над человеком я поставить, разумеется, не мог. Это не был глубокий анабиоз, на первом этапе мы ограничились преданабиозом: температура тела была охлаждена до плюс двенадцати градусов по Реомюру. Все физиологические процессы замедлились приблизительно в сто раз.
Спустя неделю мы начали процесс восстановления жизненных функций, и еще через день студент восстал с экспериментального ложа в полном здравии и ясном сознании. Так мне, во всяком случае, тогда думалось. Он был полон энергии, новых идей.
Но на второй день нахождения в клинике студент исчез. Убежал.
Вскоре я получил письмо, в котором студент писал, что задумал истинную революцию: пересадку головы. Если взять умную голову неизлечимо больного человека и пересадить на туловище здорового глупца, писал он, общество выиграет вдвойне избавится от дурака и сохранит умного. Этим он и решил заняться.
Я не думаю, не уверен, что именно пребывание в анабиозе изменили психику студента. И до того он был личностью странной, эксцентричной. Чего скрывать, сам факт согласия стать объектом эксперимента говорит сам за себя.
Я отложил письмо, не решив, признак ли это психоза или просто неумная шутка. Но тут случилось страшное событие: одного из студентов университета, также интересовавшегося проблемами анабиоза, нашли обезглавленным. Тело его было практически лишено крови. А спустя пять дней я получил первую посылку и Пеев указал на одну из склянок с плавающими глазами.
Вы не назвали имени студента, негромко сказал Арехин.
Имени? Пеев заглянул в блокнотик. Валентин Кожинов, он открывает список жертв.
Я говорю о другом студенте. О том, кого вы погрузили в холодный сон.
Холодный сон? Пусть холодный сон. А имя его Имя его полиции известно. Это Матвей Доронин.
Арехин посмотрел на Сашку, впрочем, больше для порядка. Сашка дернул головой полиция, как же? Они не полиция, а революционный уголовный сыск.
Боюсь, мне нам об этом ничего не известно.
Не удивительно. Полицию разгромили в первые революционные дни, погибли архивы, пострадали люди Насколько я помню, Доронин попался во время второго убийства, его схватили, доставили в полицейский участок, допросили, а потом, при пересылке в тюремный изолятор Доронин бежал, выказав невиданную силу. Трое конвоиров серьезно пострадали.
У него оказалось оружие?
Руки. Зубы.
Пеев помолчал, затем продолжил:
Я потому и не сообщал в полицию об этих посылочках. Знал, что Матвей Доронин в розыске, что именно он подозреваемый номер один во всех ужасных убийствах. Рассказать, что он посылает мне глаза своих жертв значило только связать свое имя с убийцей, привлечь ненужное внимание полиции. А я еще и подданный враждебной страны
Потом свершилась революция, погибли сотни, тысячи людей, в гражданскую счет идет на миллионы. И вот приходите вы, новая полиция новой власти.
Мы не полиция, вскинулся Сашка.
Прошу прощения, без малейшей иронии ответил Пеев. Уголовный сыск, конечно. Надеюсь, вы сделаете больше, чем полиция прежнего режима.
Мы постараемся, пообещал Сашка.
Но почему глаза? И почему вам? спросил Арехин.
Не знаю. Быть может быть может, он меня не любит. Или, напротив, любит, как понять мысли сумасшедшего? Я считаю, что он каким-то образом пытается оживить головы своих жертв. А когда это не удается, извлекает глаза, консервирует их, и присылает Думаете, я сам не ломаю голову, почему мне?
А список жертв? Он ничего вам не говорит?
Некоторые из этого списка были моими студентами.
А последняя жертва? Елизавета Смолянская?
Она посещала лекции профессора Бахметьева, но после его кончины прекратила. Мы были знакомы, хотя гораздо лучше я знаю ее сестру Наталию.
Дверь без стука распахнулась:
Доктор, там больному хуже стало, позвал санитар. С порога слышалась сивуха.
Иду, иду, Пеев поднялся. Извините, должен вас покинуть.
Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?
Дверь без стука распахнулась:
Доктор, там больному хуже стало, позвал санитар. С порога слышалась сивуха.
Иду, иду, Пеев поднялся. Извините, должен вас покинуть.
Я вас провожу. Только два вопроса. Тот доктор, в клинике которого вы проводили эксперимент, кто он и где он?
Клиника перед вами, сейчас это госпиталь для раненых. До революции она принадлежала доктору Вандальскому, Петру Николаевичу. Сразу в феврале он написал дарственную на клинику на мое имя не знаю, имела ли она тогда законную силу, сейчас-то, очевидно, нет. А сам отправился в Финляндию, откуда намеревался перебраться в Швецию, а после окончания войны в Германию. Ему, специалисту по челюстно-лицевой хирургии, война заготовила работы на многие годы вперед. Вестей от него не имею.
Доктор, поживее, нетерпеливо позвал санитар.
Вот, видите. Страна победившего пролетариата.
Ну, от санитара-то я вас, пожалуй, избавлю, ответил Арехин. Ну-ка, милейший, извольте подойти поближе.
Это ты мне говоришь, что ли? с удивлением спросил санитар.
А разве здесь есть еще кто-то?
Коли нужен, сам и подходи. Теперь не прежние времена, когда буржуйские вши нами помыкали.
Ах, подойти. Ну, хорошо, подойду, Арехин неторопливо приблизился к санитару. Сашка и глазом моргнуть не успел, как санитар согнулся пополам.
Йййй тоненько застонал санитар. Тоненько и тихо.
Ты, дружок, верно сказал, теперь не старое время. Чикаться с тобой некогда и некому. Фамилия?
Санитар пытался ответить, но, кроме судорожного писка, ничего не выходило.
Зачем вы так? спросил Пеев.
Надо, Христофор Теодорович, надо. Вы идите к больному, действительно, вдруг медлить нельзя, а я с санитаром немножко побеседую. Идите, сказал он тихо, но вышло, что не подчиниться нельзя.
Пеев только вздохнул, бочком проходя мимо согнутого санитара.
Итак, повторяю но только один раз. Фамилия?
И Иванов, с трудом выговорил санитар.
Иван Петрович, Курской губернии, Щигровского уезда, Каменской волости, деревня Лыково?
Так точно.
Что ж ты, Иван Петрович, воруешь? И у кого, у своего брата-пролетария?
Ни Никак нет
Нет? Не верю. Ну-ка, братец, вставай.
С трудом, но санитар стал во фронт.
Ну-ка, левый карман выверни, быстро!
Я но, взглянув на Арехина, зачастил: Это я больным нес, да позабыл
Ты выворачивай, выворачивай. Нет, не так, дай-ка, я тебе помогу.
Карман у санитара оказался хитрый: ко дну его был пришит узкий, но длинный мешочек, набитый бинтами, коробочками, пузырьками.
По законам революционного времени за кражу медикаментов, предназначенных для солдат-красноармейцев деревянным, казенным голосом начал Арехин
Пощадите, рухнул на колени санитар, пощадите, Александр Александрович, заставьте век Богу молиться за вас.
Признал? усмехнулся Арехин.
Признал, ваше высокоблагородие.
И ждешь, что пощажу?
Санитар не ответил, только всхлипнул.
Ладно, иди. Я подумаю, махнул рукой Арехин.
Санитар поднялся и, сгорбленный, на полусогнутых ногах, вышел за дверь.
Сашка молчал, дивился.
Вот так, Александр. Мир тесен, а натура человека неизменна. Кто до революции крал, тот и сейчас крадет, если возможность видит. Ну, ладно, больше нам здесь делать нечего. Держи, он дал Сашке коробочку со склянками.
А А зачем они?
Вещественные доказательства.
7
Что такое вещественные доказательства, Сашка не знал, но звучало серьезно. Он вертел слова и так, и этак. Получалось просто: вещи, которые что-то доказывают. Что? Кто-то убивает людей, отрезает их головы, затем вырезает человеческие глаза, кладет их в склянку, заливает музейным спиртом и посылает доктору Пееву.
Сидя на кожаных подушках «паккарда» он поделился соображением с тезкой Аз.
Не факт, Александр, не факт. Не факт, что глаза эти взяты у жертв. Не факт, что брал их тот же человек, кто совершал убийства. Не факт даже, что все убийства совершал один и тот же человек. Не факт, что их посылали доктору Пееву.
Но он сам говорил
Вот именно говорил. О посылках мы знаем только со слов доктора. Но вдруг он сам собрал эту коллекцию?
Доктор и есть замоскворецкий упырь?
Не факт. В госпитале, где он работает, люди умирают постоянно, слишком тяжелые ранения они получили на фронте. Никакого криминала. Ну, вот Пеев и решил заняться коллекционированием.