Кто он? коротко спросил отец, когда мы уютно расположились в креслах его кабинета за чашками кофе.
Кто? Кого ты имеешь в виду?
Отец твоего ребенка.
Ты его знаешь.
Отец оторвался от кофе и с интересом заглянул мне в глаза. Ему хватило нескольких секунд, чтобы понять, правду я говорю или нет. Не знаю, к каким он пришел тогда выводам.
Что ты хочешь этим сказать? Мать вся извелась, на Сашке твоем лица нет. Камень у него вместо лица. Может, лучше нам всем знать правду?
Так вы ее знаете. Все знают правду, просто правда эта выглядит неправдоподобно. Машенька наш с Сашей ребенок и больше ничей. И я не хочу больше говорить на эту тему, сколько можно.
Мы говорим с тобой на эту тему первый раз.
Зато с Сашей я ее обсуждаю ежедневно, в той или иной форме.
Будь по-твоему, оставим вашу Машу в покое Как у тебя дела с мужем, это ты мне можешь сказать?
Нормально. Страсти понемногу утихают. Спим мы уже вместе, иногда. Тебя это интересует?
И это тоже. Значит, разводиться вы не собираетесь?
С какой стати? Все уже перегорело, нет смысла.
Все уже перегорело, сказала я тогда отцу, но на самом деле это было не так.
4.
Школа. Саша
Когда Дали еще не был Дали, он нарисовал идиотскую картину. Сегодня ее многие знают и большинство понимает, что это был старт его проекта эпатажа, а никак не живопись. Сальвадор изобразил узнаваемые кровать и стул, расположив их на привычных, в общем-то, местах, а ванну забросил на потолок. Вот эта ванна на потолке и должна была привлечь к нему внимание. Что бы о тебе ни говорили, лишь бы говорили такова суть проекта.
«Я был молод, никем не признан и должен был как-то заявить о себе, вспоминал он. Я своего добился: меня заметили, хотя и писали обо мне весьма нелестные слова». Так поступают дети, причем не обязательно плохие. Это называется самоутверждение, пусть гипертрофированное, но это именно оно. Машенька пошла по пути Сальвадора, едва оказалась в школе.
Первый звонок с линейкой, за которой наблюдали мы с Лидой, прошел спокойно, то был период адаптации нашей дочурки в новых условиях существования. Как и первый день за партой. На второй Машенька осмотрелась и заметила на стенах кабинета симпатичные картинки с изображением животных. Она дождалась перемены, когда все вышли из классной комнаты, и спокойно содрала их со стены, сложив в свой портфель. Мишек, зайчиков, лисичек и ежиков Машенька притащила домой, а учительница так и не смогла выяснить, кто совершил в ее кабинете зверское кощунство.
Лида побеседовала с Машенькой на тему что такое хорошо и что такое плохо, но Машенька не принимала Маяковского с его сухой моралью. Ей нужны эти картинки, потому что они красивые. Какие могут быть вопросы? После долгих мытарств по лабиринтам убеждения, Лида с дочкой заключили между собой соглашение. Если Машеньке что-то нравится в школе, мы это купим ей в магазине. Учитывая, что ее интерес к безделушкам не носил определенного пристрастия, хаотично меняя объекты вожделения, это на какое-то время сработало, хотя и влетело мне в копеечку. Мы накупили множество бесполезных вещей, превратив комнату Машеньки в апартаменты Плюшкина. Единственным предметом, в котором я ей категорически отказал, был скелет птеродактиля, невесть зачем стоявший в кабинете первоклашек.
Вскоре в комнате дочурки стало не развернуться и ей это надоело. Вещи понемногу стали перекочевывать в дворовый мусорный ящик. Лида возомнила себя великим психологом, но тут Машенька выкинула новый фокус. Она наотрез отказывалась учить уроки. Нет, ходить в школу она будет, там весело, а вот уроки учить скучно. Зачем ей домашнее задание, когда дома и так есть чем заняться? У нас же телевизор.
Телевидение душило народ эротикой и политикой. Адская смесь глубокомысленных лиц и голых задниц. Люди жадно слушал Афанасьева, Гдляна, Чубайса, всматриваясь в свое светлое капиталистической будущее, в котором эти задницы станут доступны всем и каждому. К зиме я вообще запретил включать телевизор, опасаясь импотенции. Лида уговорила Машеньку поучиться еще немного.
Училась она неважно, «четверка» в дневнике была событием, отмечавшимся в нашей семье шампанским и шоколадом. Шоколад Машенька съедала сразу, шампанское выпивалось нами инкогнито, под покровом ночи. На родительские собрания ходила жена, я в школе не показывался. Глядя на Машеньку, учительница наверняка думала, что муж у Лиды потомственный чукча.
А потом, в шестом, кажется, классе, Машенька в ответ на вопрос, кто ее родители, заявила, что она этого не знает. Ее маленькой взяли из детского дома супруги Бельские и привезли в город-герой Тулу. Бельские ее удочерили и не обижают, заботятся о ее будущем, но она все равно живет надеждой когда-нибудь отыскать настоящих, кровных родителей. Она думает, что ее родители эмигрировавшие корейцы и живут сейчас в Сеуле. Когда она закончит школу, то поедет к ним.
Я сразу позвонил отцу, вспомнив наш старый разговор, в котором он предложил мне говорить всем любопытствующим, что дочку мы взяли из детдома. Помнится, он сам хотел так объясняться со своими приятелями. Я такого никогда не говорил, а папочка, видно, держался этой версии, высосанной из пальца.
Послушай, батя, обратился я к нему, помнишь наш давний разговор по поводу Машеньки?
А что такое? Ты не мог бы уточнить, о чем идет речь?
О чем шла речь, ты хотел сказать. Мы говорили о моей семье, и ты тогда еще предложил мне, чтобы избежать неприятностей, объяснять всем, что Машка не моя дочь, а взяли мы ее из детского дома. Помнишь?
Ну может, что такое и было. А в чем дело?
А дело в том, что сегодня Машка объявила в школе, что она приемная дочь Бельских, и настоящие ее родители живут в Сеуле.
Да ты что! Во дает девка!
Тебе, я вижу, весело, а нам тут не до смеха. Это твоя работа?
Моя работа? Ну что ты, я бы до такого не додумался! А где, собственно, этот Сеул находится, что-то я запамятовал?
В Корее находится, в Южной Корее. У тебя телевизор «Самсунг», он оттуда. Но ты не темни, зубы мне не заговаривай. Это ты подал ей такую идею, что она детдомовская?
Я? Машке? Делать мне больше нечего. Я всегда закусываю, если пью больше стакана. Не надо на меня всех собак вешать.
А я всех и не вешаю. Ты с кем-нибудь во дворе там, на работе, я не знаю делился своим сюжетом?
Во дворе? Ну, я не помню толком, хотя вряд ли Слушай, Санек, это было так давно, что уже по всем пунктам мне вышла амнистия.
Значит, делился. Теперь понятно, откуда растут ноги у Машкиных выступлений.
Санек, ты Санек
Я знаю, что я Санек и всегда для него Саньком останусь, а потому не стал слушать его оправданий и положил трубку. Оправдания родителей перед детьми не выдерживают критики, это нонсенс. Ни в кои года мы с Лидой решили совместно побеседовать с Машенькой на предмет ее происхождения. Как будто мы сами в нем разбирались!
Маша, Лида, как тонкий психолог, начала первой, что с тобой происходит? Зачем ты сказала в классе, что у тебя приемные родители? Откуда такие мысли?
Из зеркала, просто сказала Машка. Мне достаточно взглянуть на себя в зеркало, чтобы в этом убедиться.
В чем убедиться? тупо спросил я, удостоившись от дочки уничижительного взгляда, однозначно говорившего мне о том, что мои умственные способности оставляют желать лучшего.
Это не так, возразила Лида. Мы с отцом твои настоящие родители.
Ну да, мамочка. Ты хочешь сказать, что родила меня от него, Машка указала на меня пальцем, как на чужого. Он что, тринадцать лет назад выглядел, как я?
Ну, не совсем, Лида посмотрела на меня, словно прикидывая, на сколько я был похож на сегодняшнюю Машку тринадцать лет назад. Однако что-то общее у вас было.
Я решил молчать. Общим в нас было многое. У обоих наличествовали руки, ноги, голова и туловище. Этим наше сходство исчерпывалось.
Мама, оставь меня! Ну, сказала и сказала. Подумаешь, какая важность, взяли из детдома. Ко мне теперь интерес только прибавится. Все будут думать, что после школы я уеду в Южную Корею и завидовать. Плохо, что ли?
Плохо! Ты не подумала, что будут думать о нас с папой.
О тебе с папой будут думать, что вы добрые и отзывчивые люди, пожалевшие бедную сиротку. По-моему, это классно!
Но это не так!
Ты уже говорила. А я тебе напомнила про зеркало. Хотите, подойдем к нему все вместе, втроем? Встанем рядышком. Не хотите Я, мамочка, сказала то, о чем все думают. Пусть теперь не думают. О другом пусть думают, как я в Сеуле жить буду.