Поставив рюмку в шкаф, он подошел к девочке и, упершись в бока своими громадными кулачищами, с веселой улыбкой посмотрел на нее Девочка была в ситцевом полинявшем платьице с розовыми цветочками. Ноги были босы. Ее темные волосы, мягкие как шелк, без всякой прически падали ей на глаза. Ее большие карие глаза, оттененные густыми и длинными ресницами, смотрели теперь совершенно спокойно, беззаботно, как будто не над нею несколько минут тому назад бушевала вьюга-непогода и не она была на шаг от смерти.
Встань-ка да походи, а еще лучше побегай!.. сказал ей хозяин. Согреешься отлично Вежи! Я догонять тебя стану
Девочка вскочила и побежала по комнате. Конечно, великану трудно было бы не догнать ее: не сходя с места, только протянув руку, он мог всюду ее достать. Он сделал вид, что бежит, гонится за нею, а сам вместо того топтался на месте, и топтался так ужасно, что в комнате и в кухне все ходило ходуном.
Ну, что? Ноги согрелись? Вот и ладно!.. сказал хозяин. Садись же опять на свой приступочек, у печки-то тепленько
Он вытащил из кармана маленькую коротенькую трубочку, набил ее и закурил.
А теперь, девчурка, мы станем с тобой разговаривать! промолвил он, садясь перед нею на скамью и потягивая свою трубочку-носогрейку.
За стенами хаты метелица мела, вьюга бушевала. В хате было тихо, тепло и светло. Временами было слышно, как за печкой сверчок трещал.
Рыжая косматая собачонка смиренно свернулась у порога и, подремывая, одним глазом посматривала порой на собеседников.
III
Девочка уже совсем согрелась, ожила. На щеках ее яркий румянец горел, глаза блестели Теперь, несмотря на свои распущенные волосы, на босые ножонки и на полинявшее платьице, она оказалась очень хорошенькой девочкой Откинув назад свои растрепавшиеся волосы, она приготовилась со вниманием слушать «дяденьку».
Великан выпустил из-под усов седой клуб табачного дыма и начал:
Прежде всего, моя красавица, как тебя зовут?
Зовут Машей! бойко ответила девочка.
А меня Иваном!.. Вот и будем мы «Иван-да-Марья» Скажи же мне, Маша, теперь: где ты живешь?
Живу в людях
У чужих людей, значит?
Да. У Аграфены Матвеевны Знаешь?.. У нее дом в Собачьем переулке! пояснила девочка.
Собачий переулок знаю очень хорошо, а Аграфену Матвеевну не знаю Но где же твои отец и мать?
Умерли. Отца я совсем не знала, а маму чуть-чуть помню
Как же ты очутилась у чужих людей? Почему они тебя взяли к себе? спрашивал хозяин.
Не знаю! отвечала Маша.
С каких же пор, давно ли ты живешь в людях?
Не помню!
Гм! Вот так штука!.. проговорил великан, смотря на свою гостью и в недоумении почесывая затылок. Ну, кроме хозяйки кто же еще жил с тобой?
А жил еще хозяйкин муж и ее брат.
Что ж, тебе плохо было у них?
Хозяин-то ничего, смирный такой, тихий Ни одной колотушки я не видала от него рассказывала девочка. А сама хозяйка ну, рука у нее тяжелая! Повесила она на стене, над моей постелью, ремень и этим ремнем все била меня А уж особенно хозяйкин брат и-и-и, беда! Колотил меня страсть! Вот и вчера еще он все руки мне исщипал вон, видишь как!
Девочка засучила рукав, и действительно, повыше локтя на белой коже были явственно видны синебагровые пятна.
Господи, Боже Ты мой! И поднимается рука на малого ребенка! сказал великан как бы про себя. Гм! Уродятся же такие люди Диво!
Он удивлялся, потому что сам никогда не мог поднять руки на ребенка. Сильные люди обыкновенно бывают смирны и не драчливы.
Ты жила у них в работницах, что ли? спросил хозяин немного погодя.
Да, в работницах!
Что же ты работала?
Да все, говорила девочка. За водой ходила, в горнице убирала, шила, вязала, в лавочку бегала, туда и сюда Летом работала в огороде, поливала, полола.
Так ты умеешь шить и вязать? спросил хозяин.
Умею Да что ж за мудрость! серьезным тоном промолвила Маша, разглаживая на коленях платье.
Ох ты, работница-горе! сказал великан, с грустной улыбкой посмотрев на девочку.
А что ж такое? отозвалась та. Я только кажусь такая маленькая, а лет-то мне уж много
А как много?
Семь лет, восьмой пошел.
И вправду много!.. с усмешкой промолвил великан. Ну, теперь слушай!..
Девочка уселась поудобнее и, притаив дыхание, собралась слушать «дяденьку», вообразив, кажется, что он долго станет о чем-то говорить ей.
Оставайся у меня! Будем жить вместе Вот и весь сказ! проговорил великан, стукнув трубкой по колену.
Он быстро решался и быстро задуманное им приводил в исполнение. «Эта девочка сирота, родных у нее никого нет, рассуждал он, значит, я имею такое же право, как хозяйка ее, Аграфена Матвеевна, взять к себе девочку. И я возьму ее, потому что у Аграфены Матвеевны ей жить худо, а у меня ей будет хорошо». И великан, в знак решимости, еще раз стукнул трубкой по колену.
Видишь продолжал он, был у меня братишка немного поменьше тебя Он помер! А ты вместо него оставайся у меня и зови меня братом! Слышишь?.. Ну! Остаешься у меня?
Девочка с изумлением смотрела на него.
А как же хозяйка? возразила она. Ведь она меня за свечкой послала
Ну, свечку она сама себе купит! сказал рабочий. А два ее трешника я завтра отнесу ей.
«Если за прокорм девочки запросит денег, дам ей денег Немного деньжонок-то у меня есть!» подумал он.
А есть у тебя какое-нибудь имение платья, тряпки там, что ли?
Ничего, братец, у меня нет! отвечала Маша. Есть две старые рубашки, да и те уж совсем развалились.
Тем лучше, девчурка, промолвил хозяин. Это дело, значит, мы живо покончим. А если твоя Аграфена Матвеевна заартачится, так мы синяки покажем. А теперь, Маша, давай-ка ужинать!
Он вынул из печи теплых щей горшок, кусок баранины с гречневой кашей и пирог с яйцами. Девочка с удовольствием ела и щи, и баранину, и вкусный пшеничный пирог. Рыжая собачонка той порой также подошла к столу и с живейшим интересом смотрела на Машу и хозяина.
Как тебя звать? обратился к ней хозяин.
Собака взглянула на него, хотела как будто встать, но вместо того только несколько раз хлопнула хвостом по полу.
Гм! Сказать-то не можешь! Экое горе!.. А все-таки как-нибудь звать тебя надо, говорил хозяин. Ну, будь ты с сегодняшнего дня Каштанкой! Каштанка! крикнул он.
Собака сорвалась с места и подбежала к нему.
Ну, вот и отлично! Будем жить втроем, как-нибудь промаячим. А ты, Каштанка, береги без меня мою сестрицу, хорошенько сторожи ее! Слышишь?
Девочка весело засмеялась. Собака, посматривая на хозяина, самым решительным образом помахивала хвостом. Хозяин накрошил в кринку хлеба, облил его молоком и дал Каштанке. В комнате несколько минут только и слышно было над кринкой: хлеп-хлеп-хлеп Поужинав, Маша сказала братцу «спасибо» и опять села на приступочек у печки: она уже привыкла к этому местечку, оно нравилось ей.
Сегодня ты у меня еще гостья, а завтра принимайся за хозяйство, помогай мне! сказал ей хозяин.
Хорошо, братец! промолвила Маша.
Убрав со стола и повозившись над чем-то в полуосвещенной кухне, хозяин вышел в комнату и увидал, что его сестренка сидит, пригорюнившись.
О чем, Маша, задумалась? спросил он ее.
А думаю я, братец; если я останусь жить у тебя, кого будет бить моя плетка? Не возьмет ли хозяйка опять какую-нибудь девочку?.. Как бы, братец, сделать так, чтобы все хозяева были добрые, чтобы они не дрались?.. Тогда у них хорошо было бы жить!
Гм? Мудрено это сделать, в недоумении проговорил великан, поглаживая бороду.
И все мне не верится, что я совсем ушла от Аграфены Матвеевны и буду жить с тобой и с Каштанкой. А ну, как хозяйка придет сюда за мной?
Приде-е-ет?! угрожающим тоном проворчал великан, выпрямляясь во весь рост и с непреклонной решимостью смотря на дверь, как бы ожидая прихода сердитой, злой хозяйки. Приди-ка! Я ей пальцем погрожу, так у нее только пятки замелькают Ха! Вздумали малое дите бить
А если она пожалуется будочнику? Тут что? спросила Маша.
Будочнику?.. Ну, что ж Тогда мы синяки представим! Ведь за синяки нынче хозяев по головке не гладят, успокоил ее великан.
А все мне как-то боязно, братец! призналась девочка, робко, с тревожным видом, поглядывая на своего защитника. Ведь тебе, братец, не сговорить с ней, с Аграфеной-то Матвеевной. Ты слово скажешь, а она десять! Право, не сговорить!
Да я и говорить-то с ней не стану. Дуну и улетит! сказал хозяин.
Ты не знаешь ее. Ведь она у-у-у какая бедовая!
Вижу: напугали они тебя А-ах! Сиротинка ты горемычная!.. промолвил он, легко положив девочке на голову свою ручищу, и тихо, ласково погладил ее по волосам.
Вдруг губы у Маши задрожали, и, закрыв лицо руками, она горько, горько зарыдала. Горячие слезы текли по ее щекам, по пальцам и капали на ее полинявшее, старенькое платье.