Последняя искра надежды, которая мелькнула в глазах матери, погасла.
Батя! Батяя! безнадёжно закричала Люба, уронив голову на грудь сына.
Батя, а может права старуха. Дозволь ей глянуть, я слыхал, что она могёть лечить, сказал сын попа по имени Моисей.
Поп молча опустил голову.
Пойдём, бабушка, сказала Олеся и взяла её за руку, чтобы отвести от кровати.
Не могу, Олеся, душа Матвея ещё не покинула его тело, ответила старуха.
Это только одному Богу известно, недовольно произнесла баба, которая не хотела пропустить старуху к лежащему на кровати Матвею.
Пойдём, бабушка, ещё раз сказала Олеся и повела бабушку от кровати.
Я же говорила тебе, чтобы не лезла туды, нет, полезла. Думала, что без неё там не обойдутся, сказала ворчливая женщина.
Бабушка ничего ей не ответила.
Ты глянь, кума, плакальщицы пришли, сказала ворчливая женщина.
Где? спросила кума.
А вон возле розы стоять, ответила ворчливая женщина.
Да, вижу, разглядывая плакальщиц, произнесла кума.
Женщина произнесла эти слова так громко, что их услышали все окружающие. Услышала их и Люба. Ей стало очень плохо. Она громко вскрикнула и упала без сознания, свалившись со стула.
Люба! испуганно крикнул Моисей, вскочил со стула и начал поднимать с пола свою жену.
Поп стал помогать ему.
Сестра Любы, стоявшая позади неё, громко завыла с причитаниями. Ей стали подвывать ближайшие родственники и соседи.
Принесите воду, крикнул поп.
Проворнее всех оказалась Олеся. Она быстро подбежала к ведру с водой, которое стояло под навесом, зачерпнула воду большим ковшом и побежала к Любе. Люди, увидев бегущую Олесю, расступились, пропуская её вперёд.
Бабушку позови, громко крикнул поп, увидев Олесю.
Старуха услышала его слова и пошла за Олесей.
Олеся, у Любы обморок, посмотри за ней, а я займусь Матвеем, сказала бабушка и подошла к Матвею.
Олеся прыснула водой в лицо Любы, и, склонившись над её лицом, стала шептать заговор.
Люба медленно приоткрыла глаза и тихо произнесла:
Нет! Не верю! Живой он!
Люба, живой, живой ваш сын. Сейчас моя бабушка ему поможет, уверенно произнесла Олеся.
А батя дал согласие? с волнением произнесла Люба.
Дал, за это не переживай, дочка, сказал поп, который стоял рядом с ней.
Спасибо, вам, батя, чуть слышно произнесла Люба и в знак благодарности поцеловала его руку.
Будя тебе, Люба, успокойся, чё Бог дасть, то и будя, обречённо произнёс поп.
Старуха на мгновение приоткрыла веки глаз Матвея, взглянула в них, затем взяла руку Матвея, нащупала пульс, и тихо сказала Олесе:
Принеси всю мою корзиночку со снадобьем и не забудь про спирт.
Хорошо, ответила Олеся и ушла.
Яков, у Матвея нужно разрезать рубаху, чтобы не мешала.
Вера, принеси ножницы, крикнул поп, обращаясь к соседке.
Соседка быстро сбегала за ножницами и дала их попу.
Разрезать? спросил поп старуху.
Подожди, Яков, сейчас Олеся принесёт корзину со снадобьем, и мы всё сделаем.
Олеся пришла очень быстро и принесла бабушкину корзину.
Яков, режь, только осторожно, сказала бабушка, внимательно наблюдая за действиями попа, сначала тряпку срежь, которой его перевязывали, а потом разрезай рубаху.
Люди, собравшиеся во дворе, стали подходить ближе.
Попросите людей отойти подальше и без того дышать нечем, сказала бабушка, обращаясь к Моисею.
Окружающие с недоумением смотрели на старуху.
Что она собирается делать? спрашивали они друг у друга.
Прошу всех отойти подальше, сказал Моисей, обращаясь к людям.
Люди стали медленно отходить от кровати.
Олеся достала небольшой дубовый бочоночек со спиртом и полила его на руки бабушки. Сполоснув руки спиртом, старуха стряхнула с них капли спирта и расстелила небольшую белую скатерть на широкой лавке, которую принёс ей Моисей.
Дальше бабушка делала всё быстро и чётко. У попа от переживания кружилась голова. Люба неотрывно следила за руками бабушки. Она не понимала, что говорит и делает бабушка. Только лишь иногда до её сознания долетали отдельные слова старухи, с которыми она обращалась к своей внучке, с усердием подававшей всё, что она просила.
Олеся, я вспотела, произнесла бабушка и приподняла голову.
Олеся посмотрела на открытую рану Матвея и увидала там окровавленную пулю.
Что будем делать, бабушка? спросила Олеся.
Вытри мне лицо и попроси всех отойти подальше. Такое скопление народа очень опасно для открытой раны Матвея, сказала бабушка.
Моисей, уведите отсюда Любу и пусть все отойдут подальше, сказала Олеся.
Олеся вытерла платочком пот с лица бабушки, и она вновь погрузилась в свой, никому из окружающих неведомый, мир. А затем, оторвавшись от работы, подозвала к себе попа и сказала:
Яков, вот пуля, которая сразила твоего внука.
На што она мне? спросил поп, протягивая руку.
Чтобы видеть его живым, ответила старуха.
Из помутневших глаз попа покатились слёзы. Он стоял и молча смотрел на окровавленную пулю.
Что это, батя? спросил подошедший к отцу Моисей.
Пуля, ответил он.
Бабы, гляньте, бабка пулю из Матвея вытащила, громко крикнула сестра Любы, которая ближе всех стояла к попу.
Люди с любопытством стали тянуться к попу, чтобы взглянуть на пулю.
Чё пулю не видали? недовольно произнёс поп.
И в самом деле, нашли на чё глядеть, поддержала попа соседка Вера.
Бабушка забинтовала рану Матвея и, чуть приоткрыв ему рот, влила в него немного прозрачной жидкости. Он застонал
Ты глянь, Моисей, живой наш Матвей! вскрикнул от радости поп и стал усердно молиться, Господи! Отец Небесный
Отче наш следом за попом стали молиться и Люба с Моисеем, простирая руки к Отцу Небесному.
А старуха, обращаясь к Олеси, сказала:
Устала я очень, внученька, отведи меня домой, боюсь, что не дойду одна.
И, сгорбившись сильнее обычного, пошла к воротам, опираясь на клюку и руку Олеси.
Олеся, я очень рисковала. Пуля находилась рядом с сердцем. Это ничего, что Матвей потерял много крови.
Организм у него крепкий. Он поправится. Было бы гораздо хуже, если кровоизлияние было бы внутренним. Тогда уж точно Матвея нельзя было спасти, сказала старуха, вытирая слёзы.
Бабушка, а если бы он умер? с испугом произнесла Олеся.
Тогда нам пришлось бы уйти отсюда. Люди нам этого не простили бы, сказала старуха.
Нет, бабушка, только не это! Я не хочу уходить отсюда. Я нашла свой приют и желаю остаться здесь до конца своих дней! Ты так уверенно сказала мне об операции, что я даже и не подумала, что мы с тобой так рисковали, взволнованно произнесла Олеся.
Олеся, я очень хотела спасти мальчика, с чувством раскаяния произнесла бабушка и сильнее опёрлась на руку внучки.
Ты глянь, живой! громко вскрикнула тётя Вера, которая слышала, как застонал Матвей.
Живой Матвей! загалдели люди.
Велика воля Божья. Он и с того света праведных людей возвращает, со стоном произнесла одна дряхлая старуха, обеими руками опираясь на клюку.
Так бы и умер наш Матвей, если бы бабка не вынула из него пулю, с вызовом ответил ей Баев Пётр.
А ну замолчи. Ишь, богохульник, какой нашёлся, крикнула на него мать, стоявшая рядом.
Пётр замолчал, так как перечить родителям у них категорически запрещалось.
К утру Матвею стало легче, и он тихо произнёс:
Мама.
Что, сыночек?
Теперь я грешный?
Чего это ты надумал?
Я знаю. Теперь я убийца. Я убил человека.
Какой же ты убийца, если тебя самого чуть не убили?
Я нарушил самую страшную Божью заповедь «не убий». А я убил. Как же я теперь буду жить с таким грехом?
Ах ты, Господи застонала мать.
Мама, позови деда.
Мать молча вышла из избы и вскоре вернулась вместе с попом. Поп подошёл к внуку и присел рядом на кровать.
Дед, как мне жить с таким грехом? Ведь я теперь убийца, по взрослому, с серьёзным видом произнёс внучок. За ночь он повзрослел на несколько лет.
Внучок, тебя Бог вернул с того света, значит, он простил тебя. Он знает, что ты убил разбойника не по злому умыслу. Ты не мог поступить иначе. Когда на мирных людей нападают бандиты, то люди вынуждены защищаться и защищать своих близких. Ты мужчина и поступил так, как подобает поступать мужчине. А теперь нам нужно молиться и каяться. Молиться и каяться.
Поп поднялся с кровати, встал перед столом и запел:
Господи, прости меня грешного, прости внука моего Матвея
Прости меня, Господи встала рядом с попом мать Матвея и тоже запела.
Сара стала подпевать им.
В селе Привольном вместо того, чтобы сказать: «она молится», часто говорили: «она поёт». И это было действительно пение. Но не обычное пение. Так мог петь только глубоко верующий человек. Это была самая возвышенная мелодия на свете: мелодия раскаяния души человеческой и воссоединения её с всепрощающим Отцом Небесным. И люди пели, очищая свои грешные души.