Но слова его бесследно тонули в топоте скота и оглушающих оружейных выстрелов.
Но, быстрее, быстрей! размахивая кнутом, кричал внучок.
Пыль столбом вилась над табуном, и внучка невозможно было рассмотреть.
Одно только отчётливо видела Олеся: разбойники вот-вот захватят табун коней попа.
Кто-то из сельчан коров и овец попа гнал к реке. В западной части села, близко подходящей к лесу, разбойники захватили стадо коров и несколько коней и погнали их в лес. Испуганные коровы мычали, разбегались в стороны, пытались бежать назад, за что подвергались жестоким ударам палками и кнутами со стороны разбойников.
Сельчане быстро слились в отряды и поскакали навстречу разбойникам, стреляя в воздух.
У них был приказ старосты села, Семёна Звездилина, отгонять разбойников от села, но не убивать их, так как убийство считал самым тяжким человеческим грехом, а ещё и потому что бандиты были очень злы и мстительны. За одного своего убитого они готовы были месяцами прятаться в лесу, чтобы кровью отомстить за кровь.
Давай, быстрее, быстрей, кричал испуганный внучок, подгоняя табун. Его кнут беспрерывно хлестал скачущих впереди него лошадей.
Мимо пастушка со свистом пролетела пуля. Другая пуля пролетела над самой головой, и пастушок почувствовал дыхание смерти. Она обожгла его голову, сбив шапку с головы. От страха у него затряслись руки и зашевелились волос на голове. Ему было четырнадцать лет, и он не хотел умирать. Он только хотел помочь своему деду пасти скот вместо заболевшего пастуха.
Мамаа! в ужасе крикнул пастушок, увидев разбойника недалеко от себя.
За спиной у пастушка висело ружьё. Но стрелять из него он имел право только в волков, если они нападут на табун. В людей он никогда не стрелял и считал это большим человеческим грехом.
«Не убий! Не убий!» звучали в голове внучка слова из Библии.
Он был глубоко верующим человеком, свято чтил и исполнял все заповеди Господни.
Пуля вновь просвистела над его головой, за ней вторая и третья.
«Изверги! Что они делають со мной? Отстаньте, сволочи!»
Он пригнулся к гриве коня, разлетающейся в разные стороны. Пуля со свистом пролетела над спиной. Матвей приподнял голову и посмотрел вокруг. Его табун был самым последним. Сельчане уже подгоняли свой скот к реке. Теперь Матвей сильно сожалел, что отогнал табун под самые горы в поисках сочной травы.
«Господи! Что же мне делать? Они доводять меня до греха. Отведи их, Господи. Отведии», вырвался стон из его груди.
С надеждой он взглянул на небо, но ничего, кроме знойного солнца там не увидел.
Отец Небесный! Помоги мне! Помоги! Отец! кричал Матвей.
Его конь испугано заржал от свиста пули пролетевшей мимо уха.
Господи! Прости меня, грешного, в великом раскаянии крикнул внучок и снял ружьё, висевшее за спиной.
Так он проскакал несколько метров и, чуть оглянувшись назад, не целясь, выстрелил.
Мамаа! Я убил! Я убил человека! Прости, меня, Господи! закричал внучок, оглянувшись в очередной раз.
Разбойник, сраженный его пулей, выпустив из рук вожжи, бесчувственно свесил свои руки по бокам коня с ногами в стремени. Его испуганный конь поскакал в сторону села.
Обмякшее тело разбойника стало медленно клониться в левую сторону, пока не свалилось на землю. Но ему не пришлось лежать на земле, так как к нему подскакал другой разбойник, подхватил его, положил на своего коня и ускакал в лес.
Пастушок выстрелил ещё раз, но пуля пролетела мимо скачущего на него бандита. Вид у этого бандита был ужасающий. По всему было видно, что он начал мстить за убитого внучком разбойника.
Пригнувшись к коню, пастушок стал беспрерывно отстреливаться. Он видел, что сельчане идут к нему на помощь, и изо всех сил пытался продержаться ещё немного.
Чуть повернув голову влево, внучок увидел бандита, который стрелял прямо в него.
От страха пастушок вздрогнул. Пуля просвистела рядом, задев его ухо, и в тот же миг пастушок почувствовал жгучую боль. Дрожащей рукой он схватил ухо. Оно было в крови.
«Всё, я умираю», подумал внучок.
Но он не хотел умирать и потому вновь оглянулся и выстрелил прямо в скачущего на него разбойника. Внучок не видел, как упал разбойник, сражённый его пулей, так как пуля другого разбойника, с ещё более злым лицом, сразила его самого. Горячая кровь обожгла сердце мальчика. Матвей нагнулся вперёд и мёртвой хваткой схватился за гриву коня. В голове у него всё закружилось, и он провалился в чёрную яму. Ранение в левое плечо он уже не чувствовал.
Олеся с попом видели, как сельчане отбивали табун, но издали внучка никак не могли рассмотреть.
Вслед за сельчанами, отрезая путь разбойникам к лесу и стреляя в них, скакали казаки, которые находились на службе и были расквартированы в селе Привольном. Они беспощадно били разбойников. Увидев казаков, отрезавшим им путь в лес, разбойники бросили скот и поскакали в сторону гор, слегка изменив свой обратный путь.
Поп галопом скакал в поле и у каждого встречного сельчанина спрашивал:
Внучка моего, Матвея, не видали?
Но никто из встречных его не видел.
Петро, внучка моего не видал? спросил поп у молодого парня, который скакал ему на встречу.
Видал, ответил тот.
Живой? с надеждой произнёс поп.
Ранен, мужики перевязывают его, ответил Баев Пётр.
Покажи, где он.
Вон там возле подводы, развернув коня назад, произнёс Пётр и поскакал туда вместе с попом.
Перевязанного Матвея мужики положили на подводу.
Куда его? спросили мужики прискакавшего попа.
Везите ко мне, в отчаянии произнёс поп и полез в подводу.
Мужики с сочувствием смотрели на попа.
Внучок, что же я теперь твоей матери и отцу скажу? Как перед Господом ответ держать буду? склонившись над ним, плакал дед.
А крупные, горькие слёзы капали прямо на щеку Матвея.
Всю дорогу дед не мог оторвать своих глаз от побледневшего лица внука.
По селу уже прошёл слух, что Матвея убили и везут в дом попа. Люди бросали свои домашние дела и шли туда.
Ближайшие соседи выкопали во дворе четыре ямки, вставили в них четыре столбика, сделали навес и поставили под него кровать. Затем накрыли её белой простыней и положили Матвея.
В селе Привольном умирающего человека всегда выносили во двор, чтобы он не опоганил дом. А если случалось, что человек неожиданно умирал в доме, то весь дом считался замертым, и после похорон его заново белили, чистили и стирали все вещи, которые находились в доме.
Но это была не единственная причина, по которой выносили умирающего человека. Люди боялись, что в избе душа умирающего человека наткнётся на предмет, испугается и будет долго биться о стены и потолок. А во дворе она сразу же отойдет на Божий суд.
Сыночек! подбегая к дому попа, кричала безутешная мать Матвея.
Она добежала до кровати и обняла сына, склонившись над его лицом.
Нет! Не верю! Это не правда! Живой он! Живоой! кричала в истерике мать.
Как только земля их держит, сквозь частые всхлипывания произнесла соседка, мать Данила, которая стояла рядом с Олесей.
Все самые религиозные люди села быстро собрались и встали позади попа, готовые к отпеванию Матвея.
Ой, Господии! долетел до Олеси голос попадьи.
Она повернула голову и увидела Сару. Опираясь о стену, из сеней медленно, шаг за шагом, выходила Сара, о которой в горе все позабыли. Узнав о трагическом происшествии с внуком, Сара, забыв о своих больных ногах и опираясь на стул, а затем о печь и стенку, медленно пошла по избе и, пройдя через сени, вышла на крыльцо.
В это время соседка Вера повернула голову, услышав голос Сары, и, увидев её идущую, громко крикнула:
Бабы, гляньте, Сара идёт!
Сара идёт. Сара сама идёт! загудели собравшиеся люди.
Они стали оглядываться и с удивлением смотреть на Сару. Она сразу же закачалась у всех на глазах и упала.
К ней подбежала Олеся и двое молодых мужчин. Они подняли её с пола и уложили на кровать, стоявшую на крыльце. Сара лежала молча и бессмысленно смотрела в потолок.
Во дворе, среди толпы людей, стояла и бабушка Олеси. Она слышала, как кричала мать Матвея, и сказала стоящим впереди неё двум женщинам:
Позвольте мне подойти к Матвею.
У нас к умершему человеку нельзя подходить, ответила одна из них.
Почему? спросила старуха.
Опоганишься, сказала женщина.
Я этого не боюсь, ответила старуха.
Но если ты случайно заденешь, то и нас опоганишь, с возмущением сказала женщина.
Старуха, не слушая ворчание баб, пошла к Матвею.
Позвольте мне осмотреть вашего сына, сказала старуха, обращаясь к матери Матвея.
Как батя скажеть, так и будя, покорно ответила Люба, мать Матвея, и с надеждой взглянула на попа.
Нечего дитя мучить, пусть душа его спокойно к Богу отойдёть, ответил поп, вытирая платочком слёзы.
Последняя искра надежды, которая мелькнула в глазах матери, погасла.
Батя! Батяя! безнадёжно закричала Люба, уронив голову на грудь сына.