Э, так вот куда речь идет! Ну, ладно, ладно. Лучше завести свою, чем на других губы облизывать. Уж как же вам не стыдно, Поликарп Ермолаич, вступила в речь его сожительница. Хотя бы для святого праздника удержались говорить такие речи.
И, матушка, отвечал купец, говорю я правду, а правду не грешно сказать и в праздники Ну, а кого ты там заметил? продолжал он, обращаясь к Жемчужину.
Вы, верно, знаете, Поликарп Ермолаич, мещанина Петрикова?
А! Это что с внучкой ходит? Знаю, брат, знаю. Хоть и не наш брат купец, а хороший человек. А внучка его что твоя малина-ягода! Вижу, Иван Петрович, что губа-то у тебя не дура.
Так уж сделайте такую божескую милость, Поликарп Ермолаич, и вы, матушка Аграфена Ивановна, не откажите помочь мне, а вам за это Бог заплатит.
Сватать, что ли? Ну, ладно, ладно. Ты малый честный. Почему же не помочь тебе в добром деле? Сегодня уже поздно ехать, а вот завтра подумаем.
Жемчужин низко поклонился хозяину и поцеловал руку у почтенной его сожительницы.
Остальной разговор прошел в шутках со стороны хозяина и в беспрестанном повторении: «Уж как же вам это не стыдно, Поликарп Ермолаич!» Со стороны хозяйки.
Ивану опять пришлось не спать целую ночь. Верно, под сердцем кусалось.
На другой день хозяин Жемчужина, надев свое праздничное платье и помолившись иконам, отправился к Петрикову, а Жемчужин сам не свой пошел к обедне.
Вероятно, он был в особенном благочестивом настроении духа, потому что дьячок, смотря на усердные его поклоны, не удержался толкнуть в бок пономаря и шепнуть ему: «Вишь, как молится, должно быть, именинник сегодня».
По окончании обедни Жемчужин еще положил три земных поклона перед образом Михаила Архангела и пошел к хозяину ни жив ни мертв.
Вскоре приехал хозяин.
А славная погода сегодня, Иван Петрович, сказал хозяин, снимая свой сюртук. Не худо бы этак вечерком съездить в поле чайку напиться. А, как ты думаешь?
Хорошая погода, Поликарп Ермолаич, отвечал Жемчужин, в огне как в пытке.
Этакое, подумаешь, благодатное лето выдалось, продолжал хозяин, по-видимому желавший помучить бедного жениха. Только жаль, что грибов мало. А? Не правда ли?
Да, точно неурожай на грибы, отвечал Жемчужин, мысленно проклиная все грибы на свете.
Ну да вот Бог даст дождичков, так авось и грибы покажутся.
Да уж полноте вы, Поликарп Ермолаич, мучить Ивана Петровича, вступилась добрая сожительница. Посмотрите-ка, у бедного ино слезы навертываются.
Ничего, матушка, ничего, потерпит, дело не к спеху. Но то ли положение бедного Жемчужина тронуло наконец веселого купца, то ли истощился запас его шуток, только он вдруг принял серьезный вид и сказал, разглаживая окладистую свою бороду: Ну, Иван Петрович, был я и у Петриковых.
Жемчужин весь превратился в слух.
На первый раз, продолжал хозяин, пока похвалиться нечем. Старик не прочь, да говорит, что у него мало, а у тебя ничего, так чтобы не каяться. Вот говорит, как Бог поможет ему зажить своим домком, так я и по рукам. А до тех пор не даю слова.
Бедный жених опустил голову.
Ну, что ж, чего печалиться? сказал купец, невольно тронутый горем своего сидельца. Старик ведь не отказывает. Бог милостив, год-два Веди себя только хорошо будет и у тебя копеечка.
Да ждать-то бы еще ничего, сказал Жемчужин. Да как в это время сыщется жених побогаче? Тут как быть, батюшка Поликарп Ермолаич? А быть, как Господь на ум положит. И полно горевать, любезный! Суженого конем не объедешь. Коли Бог судил Анюше быть за тобой, так и семь ворожей отвода не сделают. Живи себе честно да молись Богу, и все ладно будет.
С этими утешениями хозяин отпустил Ивана.
На первых порах после неудачного своего сватовства Жемчужин ходил как сам не свой. Даже единственная отрада пройти мимо дома Петрикова не приходила ему в голову; а если когда и приходила, то стыд отказа сейчас же ее прогонял. Он сделался задумчивым, скучным, и хотя продолжал вести дела хозяина по-прежнему, однако ж без особенного в них участия.
Но судьба бодрствовала над ним невидимо.
Однажды, когда он сидел за своим прилавком, перекидывая на счетах, вдруг в лавку вошла молодая женщина в сопровождении Аннушки. Иван не верил глазам своим. На него нашел какой-то столбняк, так что он и видя не видел, и слыша не разумел. И только уже после вторичного вопроса Аннушкиной спутницы он пришел в себя и вспомнил, что в лавку, кажется, для всех вход открыт. Выложив требуемый товар, Жемчужин решился спросить о здоровье Петрикова. В это время вошла в лавку третья покупательница, знакомая Аннушкиной спутницы, и они, как водится, не упустили случая пострекотать немножко. Иван мог свободно говорить с Аннушкой; но язык, как на беду, совсем забыл, что есть русская речь на свете. Наконец, кой-как собравшись с духом, он спросил вполголоса Аннушку, не сердится ли она на него за то, что он смел ее сватать.
Аннушка, покраснев как маков цвет, сказала тоже вполголоса, что сердиться тут, кажется, не за что.
Вот вы так, верно, сердитесь, говорила она, не поднимая глаз. С того самого дня вы ни разу не проходили по улице. И дедушка не раз спрашивал: что это с вами сделалось? Уж не больны ли вы?
А вы, Анна Васильевна, желали бы, чтоб я проходил по вашей улице? спросил Жемчужин с необыкновенной смелостью.
Я очень желала бы этого, отвечала Аннушка со всей откровенностью невинной души.
Ну, так я с сегодняшнего же дня стану опять ходить мимо вашего домаТолько уж вы, Анна Васильевна, пожалуйста того удостойте этак взглянуть на меня. А то мне и ночь не уснуть спокойно.
Между тем третья покупательница вышла, и Жемчужин смекнул, что разговор должен кончиться. С живостью он вытащил кусок сукна, подвернувшийся ему под руку, и сказал громко:
Ну, уж этого ситцу лучше во всем гостином нет.
Спрячь-ка, батюшка, свое сукно подальше, сказала Аннушкина спутница, да лучше скажи: али порог высок у Якова Степаныча? али собаки больно кусаются?
Жемчужин оторопел.
По-моему, не мешало бы почтить старика, продолжала женщина. Не всякий те раз пойдешь в лавку. У людей зорки глаза.
Сказав это, Аннушкина спутница пошла в другую лавку. Аннушки же давно уж и след простыл.
Долго стоял Жемчужин за прилавком, пощипывая сукно, пожалованное им в ситцевый чин, и раздумывая, что бы значили эти слова. Но наконец, припомнив свой разговор с Аннушкой, он ухватился за слова Петрикова насчет его здоровья и тут же положил в первое воскресенье отправиться к старику с поклоном.
Воскресенье наступило. Верный своему слову, хоть и не без страха каков будет прием? Жемчужин отправился к Петриковым. Старик принял его приветливо, поблагодарил за сделанную честь предложением, посадил подле себя, и так как в купеческих домах в праздничные дни чай всегда пьют после обедни, то нечего говорить, что Ивану вынесли чашку чаю.
Разговор сначала шел о погоде, о празднике, о том, кто был в церкви, и о других не менее важных предметах. Наконец Петриков сказал:
Вглядываюсь я в тебя, Иван Петрович, и вижу, что ты матушкин сынок. Те же глаза, тот же нос, да и в голосе есть что-то такое, что поневоле напоминает дорогую твою родительницу.
А вы разве знали моих родителей, батюшка Яков Степаныч?
Вот на! Не только знал, да и хлеб-соль с ними важивал. Христианские были души, упокой их, Господи!
Да как же я вас ни разу не видел у моих воспитателей?
С теми я не был знаком; хоть они были тоже люди хорошие, да как-то не привелось познакомиться. Ну, а что, молодец, как дела твои? Благословил ли Господь усердие?
Оно нельзя сказать, батюшка Яков Степаныч, чтобы я жаловался за мою участь. Хлеб есть, хозяин жалует, добрые люди слово-речь ведут. Да все же далеко до того, чего душа желает.
Чего же тебе хотелось бы?
Да хотелось бы на первый раз свой дом иметь, а там, коли богу угодно, завести и свою лавочку.
Доброе дело, Иван Петрович, доброе дело, сказал старик с лукавой улыбкой. Ведь коли вздумаешь жениться, так надо жену в дом принять, да время и самому приняться за хозяйство. Ну а подумывал ли ты, как бы приступить к этому?
Думать-то, почитай, каждый час думаю, да, на беду, ничего не могу придумать.
А это почему так? спросил Петриков.
Да Бог весть, Яков Степаныч. Станешь думать об одном, а тут то то, то другое со всех сторон лезет в голову.
Вот оно что! Значит, ум еще молоденек. Ну, этому горю пособить можно. У меня есть одна вещица, которая полечит твою голову. Надо только принять ее с верой да выполнить кой-какие обычаи. Коли хочешь, я дам тебе эту вещицу.
Вечно буду за тебя Бога молить, батюшка Яков Степаныч, сказал Жемчужин, привстав со стула и низко кланяясь.
Ну, ладно, Иван Петрович. Вот погоди немножко, я сейчас тебе ее вынесу.
Старик ушел в другую комнату, а Жемчужин стал думать что бы это за вещица такая? Знать, что-нибудь непременно этакое. Между тем Петриков воротился с узелком в руках.
Вот и вещица, сказал он, развязывая узелок. На вид-то она уж куда простенька, да за то в ней весь ум сидит.
Старик развязал платок и вынул простой вязаный колпак.
Жемчужин с изумлением смотрел то на колпак, то на Петрикова и не знал, шутит, что ли, али смеется старик.
Вот видишь ли, продолжал Петриков, как бы не обращая внимания на изумление Ивана, коли хочешь о чем подумать, стоит только надеть этот колпак на голову и просидеть в нем час-другой, не думая более ни о чем, кроме своей думы. И скажу тебе, откуда мысли возьмутся! Не веришь? Ну, так сегодня же сделай пробу. Ведь ты говорил, что хотелось бы свой дом иметь! Вот и думай об этом крепко час-другой, не развлекаясь ничем прочим. Сам увидишь, что старик не лжет. А теперь пока до свидания. Мне надо кой-куда сходить. Прощай же, Иван Петрович, да сделай только все, как я тебе говорил.