А про внешнюю политику и говорить нечего был и разумен, и решителен, да и жесток, когда необходимо.
Это при нём Украина воссоединилась с Россией, и Речи Посполитой ничего не оставалось, как этот факт признать.
Это он начал движение к Балтийскому морю, успешно повоевал с Османской Портой, это при нём армия начала подвергаться реформе. А вот времени у Алексея Михайловича-то и не хватило. В 47 лет ушёл! И, разумеется, не вовремя! Царедворские смуты начались немудрено при двух малолетних наследниках Иване и Петре. Последний дивное дитя, которое, став Петром I, известно, что с патриархальной Россией сотворил!
В отдалённых уголках царства почуяли, что Москва занята делами ближних княжеств да европейскими коллизиями, то тут, то там вспыхивали бунты-восстания. Этому способствовали и территориальные проблемы. В частности, с Китайской империей оставались неурегулированными пограничные вопросы. Ничего хорошего смутные времена не приносят, одни огорчения и потери.
Шёл 1686 год. Немало лет минуло с той поры, как Ефимий, Кирьян, Михей и Хват тайно были отправлены в секретную экспедицию на остров Ольхон самый большой на Байкале. Туда, по дипломатическим донесениям, монгольский Очарой-хан снарядил своих лазутчиков, приказав найти и доставить ему котёл Чингисхана. Острожники планы шпионов расстроили и после многих приключений вернулись в Иркутский острог.
С тех пор многое изменилось. Острог стал городом. Прежний воевода Яков Иванович Похабов отбыл на другое место службы. Вместо него поставили Леонтия Кислянского дипломата и художника. Много чего успел новый воевода: знатно писал иконы, расписывал храмы, слыл талантливым рудознатцем, в Енисейске послужил, получил чин письменного головы
Живописцем, кстати сказать, слыл хорошим, золочением и серебрением славился. За труды свои стал московским дворянином. А теперь вот в Иркутске главный.
Время такое наступило, что царю сведущие люди понадобились, которые в месторождениях руды разбираются, краски, слюду, нефрит добывать умеют. Здесь Леонтий проявил себя как знаток горного дела: сумел найти слюду около Байкала и на Ангаре, голубую краску на Витиме, графит, жёлтую краску и красную в окрестностях Селенгинска
А ещё Леонтий открыл в Иркутске иконописную мастерскую, завёл учеников. Вот какого воеводу посадили управлять городом.
По вечерам Леонтий частенько отправлялся в иконописную мастерскую. Писал сам да приглядывал за молодыми учениками. Хотел, чтобы здесь, в Иркутске, утвердилась его школа иконописи. И то хорошие ученики подобрались, смышлёные.
Вот и сейчас воевода собирался в иконописную. Но не случилось влетел запыхавшийся, весь в пыли гонец от приказчика Тункинского острога Могулёва. Поглядев на гонца, Леонтий спросил:
Гнал?
Так, как не гнать, когда воевода приказал срочно известие передать.
Ну, передавай!
Велено на словах сказать. Писать было некогда, торопились очень.
Ну, давай на словах.
Просил воевода сказать, что прибыло в острог посольство Очирой Саин-хана, большого правителя северо-монгольской стороны. А во главе посольства Серенгин Зорикту, человек бывалый, хитрый и знающий.
Гонец, донеся послание, как-то сразу успокоился. Он свою работу сделал. Теперь с любопытством рассматривал Леонтия, главного человека в новом рубленом городе Иркутске. Слыхал о нём, иконы пишет.
Всё?
Так всё.
Тогда иди отдыхай.
А передать что?
Передать? Так соберёмся, обсудим, поразмышляем, чего услышишь то и передашь.
Гонец кивнул и вышел.
Передавать действительно было пока нечего. А краткость сообщения не позволяла сделать хоть какие-то распоряжения.
Не нравился Очарой иркутскому воеводе. Будучи вассалом китайского богдыхана, норовил свою собственную политику вести. Играл! Отправлял, однако, послов своих в Москву жаловаться на селенгинских жителей, обвинял их в набегах и грабежах. Не по делу Очарой обижался, хитрил. Сам нарывался на конфликты. Всё пугал казаков, наговаривал, натравливал на них бурят, да и своих монголов в набеги отпускал, а когда тунгусский князец Гантимур с племенем на русскую сторону переселился, то и вовсе распоясался. Требовал выдать Гантимурку, людей засылал под видом купцов разузнать про гантимуровский улус. Китайские пограничники тоже хотели Гантимура вернуть.
Однажды Очарой доигрался и сам себя перехитрил. Дело было так.
Однажды Очарой доигрался и сам себя перехитрил. Дело было так.
Переход Гантимура в русские земли Очароя так взбесили, что он стал посылать своих людей в набеги аж до Еравнинских озёр. Тунгусы Телембинского острога стали жаловаться, что табунутские воровские людишки собираются в большие отряды доходило до двух тысяч человек и промышляют соболя на чужой территории! Да ладно бы зверя брали, но и самих тунгусов побивают.
Леонтий знал, что воевода Шульгин с Очароем встречался, писал ему, так, мол, и так, попридержи своих разбойников. Но тот юлил и мер не принимал. Тогда воевода Телембинского острога собрал войско в 400 служилых да охочих бойцов, которые в степи табунутов около тех самых Еравнинских озёр положили. Тогда-то Очарой зашумел, занервничал. В жалобы ударился. Но против фактов куда: что хотел то и получил.
Другой раз Очароя свои спасли брат Кутухта. История приключилась такая. Когда китайцы разорили Албазин, цари Иван и Пётр Алексеевичи в Китай грамоту отписали. Дескать, никому война не нужна и будет отправлен для переговоров окольничий Головин.
Пока послы с одного конца света на другой добирались, богдыхан потребовал помощи у Очароя и Кутухты. И Очарой чуть было не напал на Селенгинский, Братский и Балаганский остроги. Кутухта брата отговорил. В тот раз сладили. Но ненадолго
Когда Фёдор Головин пришёл к китайской границе, Очарой смекнул, что русское войско прибыло невеликое, человек 200. Монголы вдвое больше народу собрали, да к тому же при пушках и огнестрельном бое.
И потребовал Очарой возврата братских, которые кочевали по обе стороны Байкала. И опять Кутухта проявил талант дипломата стал посредником между китайцами и русскими. Не без боя, не без стычек, но до сражения не дошло. Всё миром уладили.
И вот теперь посольство!
Было от чего схватиться за голову воеводе Леонтию. В остроге людей раз-два и обчёлся. А надобно показать, что много, что ни в чём у Иркутска нет недостатка, а в людях и вовсе.
Придумал хитрость Леонтий решил устроить очароевскому посольству встречу, как если бы в столице дело было
В воеводской избе собрался ближний круг дьяки и подьячные. За длинным столом кроме приказных расположились купцы гостиной сотни Ушаков, Бобровский, от приказчика Тункинского острога Могулёва человек.
Сидели и решали, как встречать посольство.
Леонтий Константинович, дозволь спросить.
Говори, купец, чего надумал?
Ушаков встал, оглаживая пышную бороду.
Мира хотим или повоевать?
От те на, воевать! Сам ведь знаешь, зачем нам воевать? Да и нет у нас такого войска, чтоб всю степь побороть.
А крепость есть! Ушаков впился ладонями в столешницу.
Точно, крепость есть. Пасад есть, торг идёт, караульные на башнях дозорят, а войска нет.
Так и я о том же, Леонтий Константинович! Нам зачем через Очароя с богдыханом ссориться? Мы послушаем, что монголы попросят, да и подумаем, как лучше ответить.
Предлагаешь, значит, закрыть глаза на очароевские проделки? Они нас задирают, грозятся, а мы мириться? Тебе, купчина, конечно, мир подавай. Караван в пути! Леонтий хитро посмотрел на Ушакова. Но тот, словно бы не поняв воеводской насмешки, продолжал:
Караван в пути, а драка ничего не решит. Сейчас не решит. Пока «там», Ушаков поднял палец кверху, не договорятся, надо наблюдать и в свару не ввязываться, чтоб под раздачу не попасть. Силов-то у нас военных маловато будет, а торговлишка какая-никакая посильнее сабельки. Сабелькой-то не всяк машет умело, да и польза от покалеченного невелика ни пахать, ни сеять без рук, без ног! Ну, примем Серенгина Зорикту как умеем тихо, ласково, хлебосольно
Леонтий усмехнулся народу что с сабельками, что с грабельками, мало. Толпы даже не составить для видимости.
Леонтий умел, а главное, любил слушать, вслушиваться в слова, подмечать интересные мысли. Когда сам говоришь, многое пролетает мимо незамеченным и недооценённым. Правильно молчать, когда говорят все желающие, считал Леонтий большой наукой. Да по весу слово молчащего всего ценней.
Шумели ещё долго, все, кто хотел сказать, выговорились. Но окончательного решения воевода не принял. Решил подождать, всё взвесить. Само придёт.
А мы подумаем, подумаем, Леонтий Константинович. Чай, не впервой тень на плетень наводить.
За столом все дружно прыснули смехом.
Ох, и тяжёлая у купца Ушакова жизнь, проверю, однако, твои записи, купец.