Сейчас они схватят его и подвергнут унизительной процедуре выворачивания карманов. А там ключи от дома.
А вот хер им!
Денис сорвался с места и сразу развил такую скорость, будто сзади в него целились торпедой.
Стой, бля! Догоню! донеслось позади сквозь конский топот.
Денис, че ты такое ссыкло, а? весело крикнул Артем. Че ты боишься, а?
Плюнуть бы ему в рожу.
Но Денису было не до того. Он летел по улице так, словно за ним гналась эскадрилья нацистских бомбардировщиков.
Через минуту он уже был в своем дворе. Встал на стреме за углом, отдышался. Артем нагнал его через полминуты. Денис думал, тот отправится в свободное плавание по улицам. Но Артемка боялся заскучать вот и прибежал.
Где они? спросил Денис.
Сюда бегут.
Суки.
Послышался приближающийся топот.
В подъезд! скомандовал Артем.
Он рывком распахнул дверцу в техническое помещение под лестницей. Уж сюда преследователи точно не догадаются заглянуть. Мозгов не хватит.
Года два назад Троица случайно обнаружила, что дверца незаперта, и нашла там кучу всего интересного. Дневной свет с трудом проникал вглубь, и можно было различить только смутные очертания предметов. Детям почудилось, будто там лежит труп. Но это оказались всего лишь потрепанная фуфайка и черная женская сумочка, которая легла как раз на место головы. В сумочке обнаружились помада, маленькое зеркальце и прочая дамская хренотень. Денег в ней не было. Артем взял помаду и написал на внутренней двери подъезда: «Rap калл». Эта надпись до сих пор там красовалась.
Еще они нашли один мужской ботинок, обертку от мороженого 1989 года выпуска, исписанную тетрадку для работ по русскому языку и резинового жирафа. И был там огромный заржавелый вентиль, от вращения которого ничего не происходило. Тогда Денис подумал: может быть, тут есть потайная дыра, которая ведет в другое измерение и засасывает людей, а от них остаются вот эти вещи?
Вниз вела шаткая деревянная лесенка с шестью ступеньками. Артем пропустил Дениса вперед, затем слез сам и закрыл дверь.
Как раз в этот момент к подъезду приблизился топот.
Блядь, где он?
Должен быть тут. Он в этом подъезде живет.
Денис затаил дыхание и вжался в сырой кирпичный угол сбоку от двери. Ему казалось, дрожь его тела приводит весь дом в движение.
Артем спрятался в углу напротив.
Пружина подъездной двери скрипнула.
Ну че, Серег, нету?
Завали хавальник!
Э-э-э-э-эй! голос Пушкина прокатился до пятого этажа.
Муда-а-а-а-а-а-ак, иди сюда-а-а-а-а! Кошаров.
Денис сросся со стеной.
Дома спрятался, стопудняк! Знал бы я, где его квартира
Денис с ужасом представил себе, как они ломятся к нему домой. Как пугается мама, если папы нет дома. А ведь они могут. Могут и вломиться, и сделать бог знает что. Ограбить, убить. И никто не поможет. Соседи будут сидеть по своим норам. Телефонов почти ни у кого нет, милицию навряд ли вызовут. А если и вызовут, то она не приедет.
Кто-то из четверых харкнул. Густая слюна вперемешку с соплями шлепнулась на бетонный пол.
Может, он за этой дверкой спрятался? сказал Кожемяко.
Дверь дернулась. Денис почувствовал, как болезненное тепло страха разливается в паху. Смутные очертания предметов перед глазами пустились в бесовский пляс.
Кожемяко выругался и потянул на себя дверь еще раз. Ручки на ней не было, так что приходилось браться обеими руками за контур и пальцами дергать на себя. И открывалась она туго.
Денис надеялся, что и в этот раз у глиста ничего не получится и он больше не будет пытаться. Но вышло иначе.
Оп-па!
Он превратился к камень. В один из кирпичей холодной стены. В многолетний налет плесени.
Ну и срач, высказал свои эстетические соображения Кошаров. Шаткие весы душевного равновесия качнулись куда-то не в ту сторону, и токсикомана понесло: Блядь, ну и вонь! Да ну на хуй это все, я домой пойду! Бля! Да ну вас в жопу! Я туда не полезу! Мудаки! Гондоны штопаные, мать вашу! Говноеды позо
Да захлопнись ты, придурок! Махоркин хлестнул его по щеке.
Э, ты че, бля! мгновенно отреагировал Кошаров и засандалил тому в лицо кулаком. Да я тя ща с говном съем! Ты на кого наехал!
С обеих сторон посыпались тумаки. Кожемяко ржал. Пушкин завывал по-волчьи и хлопал в заскорузлые ладоши.
У Дениса перед глазами поплыли фиолетовые пятна, приобретая форму извивающихся щупалец. Он представлял себе, как этот отмороженный балаган обрушивается на него, чтобы отнять мелочь, которой у него нет. Как они его бьют ногами по ребрам и почкам, вышибают зубы, ломают пальцы, выворачивают карманы. Они забирают ключи от его квартиры и идут примерять к каждой двери в подъезде, посмеиваясь. А он лежит в луже крови, и никто не приходит на помощь.
Кошаров и Махоркин сцепились и повалились на пол, кряхтя и хрюкая. Двое других улюлюкали.
Мир?! Мир?! Мир, придурок?! сквозь скрипящие зубы цедил Махоркин.
Отвянь, сука! без голоса произнес Кошаров, которому тот сдавил горло.
Они поднялись на ноги.
Этот щенок там?
Да нету его там, смотри.
Ушел, дрищ энурезный. Поймаю убью.
Семья Дениса не была религиозной, но в этот момент он был готов уверовать в бога. Причем в любого.
К счастью, бока стены с дверным проемом хорошо затемняли те углы, где притаились они с Артемом.
Пошли отсюда, сказал Пушкин. Щас другого какого-нибудь малолетку словим.
Ща, поссу только, ответил Махоркин, откашливаясь.
Хулиган встал на самом краю убежища и, балансируя, вытащил наружу свое хозяйство. Денис видел часть его лица.
Сейчас он меня заметит и конец мне.
Стук сердца стал оглушительным. Фиолетовые пятна перед глазами сгустились.
На покрытый пылью и мусором пол хлынула упругая струя. Из-за холодной сырости вверх поползли языки пара. Вокруг распространился запах мочи и немытого паха. Несколько мелких брызг приземлились Денису на штанины.
От долгой неподвижности тело замлело, в голове помутилось. Дениса повело в сторону. Рукав ветровки шаркнул о шершавый кирпич.
Голова Махоркина повернулась.
Пропало дело.
У подъезда послышались неуверенные, вялые шаги.
Э, ты че тут ссышь? голос алкоголика дядь Юры. Совсем охерел? Места мало, где поссать? Его язык уже заплетался, хотя время было раннее.
А ты кто такой, мудило?
А ну, пшли отсюда! Юрий был настроен показать свою крутизну. Видимо, не сталкивался еще с этими ребятами. Или просто рамсы попутал.
Ты кому сказал?!
Иди суда!
Н-на тебе! Удар по лицу.
Ай-й-й-й! вскрикнул Юрий.
Че, крутой, да? На тебе еще, пидорас!
Дерьмо собачье, а разговаривает
Юрию всыпали еще. Из его рук выпал металлический бидон. В открытую дверцу подсобки выплеснулась белая жидкость. Молоко.
Что там происходит? донесся требовательный мужской голос со второго этажа.
Валим отсюда, а то сильно задержались, сказал Махоркин, отвешивая прощальный пендель дезориентированному дядь Юре. Сережины дружки тоже выдали алкоголику по пенделю.
Всхлипывающий Юрий минутку постоял у открытой дверцы, потом вялым движением захлопнул ее, подобрал бидон и поплелся наверх.
Артем и Денис оказались в полной темноте.
У дальней стены началась возня. Послышался странный звук нечто среднее между болезненным стоном и отрыжкой.
Как будто человек.
А как будто и не человек.
12
Денис и Артем сидели на крыше беседки в детском саду. Это была одна из тех дальних, что скрылись за яблонями от зорких глаз вредных детсадовских дур-воспиталок. Если не шуметь, то останешься незамеченным.
Нет, ну а что, не дуры, что ли? Никто ведь им ничего плохого не делает. Сидим, значит, на крыше спокойно, никого не трогаем. Как будто мы тут ломаем что-нибудь, или водку пьем, или ссым с высоты. Нет, просто сидим. Ну, подумаешь, на крыше. Не сломается этот шифер. До сих пор ни разу не ломался и не сломается.
В этих трех детских садах столько яблонь с переплетающимися ветвями, что, собравшись толпой, можно разворачивать локальные обезьяньи войны. Одна группировка окапывается в зеленом саду (это потому, что забор зеленый), другая в синем (синий по той же причине). Основная цель выкурить враждебную группировку с ее территории. В ход идет все: яблоки, куски грязи и мха, палки, камни. А кому-то удается наскрести деньжат на петарды.
В девяностые петарды были прибыльным бизнесом. Ларечники, торговавшие китайским дерьмом, поднимали на оторванных детских пальцах и выбитых глазах чертову уйму денег. Только пиво и портвейн приносили больше навара.
Маленькие дешевые петарды продавались связками в сто штук. Сотня рублей все удовольствие. Кто любил растягивать кайф, тот взрывал по одной. Кому нравилось погорячее, поджигали самый длинный фитиль, бросали связку на асфальт и наблюдали, как она трещит искрами, исчезая без следа.