Амелия перебирается поближе, убирает с его лица чёлку.
Это опять болит?
От прикосновения её пальцев боль под шрамами огрызается, заставляя Жиля поморщиться.
Угу.
У тебя там что-то горькое и серого цвета. Лежи смирно.
Она долго устраивается рядом с ним, возится, укладываясь поудобнее. Наконец ложится, прижавшись щекой к его щеке, рыжей макушкой упираясь мальчишке в шею и плечо.
Эй, ты зачем вверх тормашками-то?
Полежим так чуть-чуть
И боль исчезает. Быстро, словно кто-то спугнул крысу, и она унеслась прочь. Будто не было её совсем.
Щекочет нос рыжий локон. Жилю ужасно хочется чихнуть, но он терпит, дышит ртом. «Если я пошевелюсь, всё пропадёт, думает он. Так уже было. Убираешь тепло снова побаливает».
Жиль, а давай сделаем что-нибудь, что нельзя? Например, обойдём стену.
Какую стену? не сразу понимает он.
Между Вторым и Третьим кругом. Которая людей друг к другу не пускает.
Её не обойти, веснушка.
Почему? Она же не круглая. Потому что Второй и Третий круг это вообще не круги! Значит, у неё есть концы.
Жиль задумывается. Ну да, название «круг» условное. Скорее, полукруги. Круг это Ядро и его стена. Третий круг большая капля, узкой частью уходящая к морю. А Второй маленькая капля, площадью в каких-то пару квадратных километров. И между ними стена, которую реально обойти, если только
Ну есть же концы? требовательно переспрашивает Амелия.
Есть. С одной стороны стена на двести метров уходит в море. И обогнуть её можно только на судне. Или на лодке. А лодок в Азиле мало. Да и береговая охрана поймает и по ушам надаёт. Они строгие.
Амелия вздыхает, переползает на четвереньках к Жилю под бок, устраивается поуютнее.
А что с другого конца?
Орб. Широкое обрывистое место с быстрым течением и омутами. А ещё там сети расставлены. И если кто рискнёт вплавь перебраться запутается и утонет. Или по ушам получит от береговой охраны, если доплывёт.
Зачем так сделали, Жиль?
Чтобы все ходили через ворота, скучно отвечает он и кончиком пальца касается малышкиного носа.
Амелия что-то тихо напевает, убаюкивает. Время течёт медленно, со стороны моря тянется вереница дождевых облаков. Жиль рассматривает их, видит то полузнакомый профиль, то раскрывающиеся в вышине цветы, то плывущих в толще морской воды рыб. Веки тяжелеют, сон крадётся на мягких лапах
Проснись. И расскажи, что ты видишь, когда закрываешь глаза.
Небо. Серые тучи от края до края. Как бетонная стена вокруг тюрьмы, перед которой он только что стоял.
Невидимок, отвечает Жиль одними губами. Я же говорил тебе.
Девочка тоже смотрит в небо.
Там что-то есть. По ту сторону облаков. Поехали скорее домой.
Всю обратную дорогу Амелия молчит и, лишь когда велосипед выезжает из-под арки пропускного пункта, просит:
Давай проедем мимо дома папы? Только ты не останавливайся, пожалуйста.
Жиль пожимает плечами, нажимает сильнее на педали, пуская велосипед в гору.
«Зачем ей туда? Она же отца боится до слёз, думает парнишка, прислушиваясь к мерному сопению Амелии за спиной. Суд запретил ему к ней приближаться, но вдруг он выбежит и нас догонит? Тьфу, глупость, конечно. Он под домашним арестом, не выбежит. Вон охрана у ворот стоит».
Чем ближе он к роскошному особняку на вершине холма, тем сильнее цепляется за него девочка. Жилю становится её жалко.
Слушай, может, домой поскорее? Сама же просила.
Я просто хотела посмотреть, там ли зверь, шёпотом отвечает Амелия, выглядывая из-за его спины. Но я не вижу.
Давай в другой раз посмотрим, а?
Не дожидаясь ответа, он разворачивает велосипед и уезжает в сторону их дома на восточной окраине Ядра. Всю дорогу девочка оборачивается и с тревогой смотрит в небо над особняком Каро.
Это не за тобой, папа, тихо бормочет Амелия. Не за тобой
Ливень накрывает Азиль после заката. Прямые холодные струи яростно долбят по крышам, молодой листве и первым цветам, словно пытаясь сшить небо с землёй. Орб вскипает, разбуженный стихией, мечется в берегах, бросается на опоры мостов, ворочает камни на пляжах, треплет за тонкие косы-веточки молодой лозняк. Дороги превращаются в ручьи, поля вокруг города в жидкую грязь. На окраине Третьего круга ливень подтачивает ослабленный синим льдом заброшенный дом, и тот с грохотом рушится, погребая под завалом арку КПП, соединяющую сектора, и часть бетонной стены.
Поздним вечером порывом ветра в комнате Амелии распахивает окно, и девочка, разбуженная шумом и холодом, испуганно зовёт мать. Вероника открывает глаза, осторожно высвобождается из объятий спящего Ксавье Ланглу, накидывает пеньюар и торопится в комнату дочери.
Мама, мам, там наши цветы смывает, горестно сообщает девочка из-под одеяла. И на чердаке ходит дождезверь.
Вероника закрывает окно, проверяет надёжность задвижек, целует Амелию в лоб.
Это просто весенний душ для всего города, успокаивает она дочку. Бог поливает мир, чтобы всё лучше росло. Цветы не смоет, не бойся.
Людей же иногда смывает, сонно бормочет Амелия, закапываясь в подушки.
Не в этот раз.
А где Жиль?
Спит в своей комнате. А по чердаку гуляет Миу-Мия, вот.
Вероника присаживается на край дочкиной кровати, Амелия кладёт руку поверх одеяла, и мама поглаживает её. Проходит несколько минут, и девочка снова засыпает. Вероника спешит обратно в спальню, но свет из коридора на первом этаже заставляет её бегом спуститься по лестнице в прихожую.
Ксавье, уже одетый в рубаху, брюки и мокрый плащ, шнурует на пороге высокие ботинки. Веро грустно опускает голову, подходит к нему.
Пожалуйста, не уходи, еле слышно шепчет она.
Родная моя, я должен.
Он завязывает шнурок, распрямляет спину. Ласково улыбается поникшей Веронике:
Утром служба. А после полудня мне идти навещать прихожан. Ты же знаешь.
Ксавье, там проливной дождь, ты и так вымок! Она ловко расстёгивает пуговицы на его плаще, тянет за рукав. Нет, я тебя не отпускаю!
Веточка, утром я должен быть в Соборе.
Не должен, нет! Она порывисто обнимает его за шею, быстро целует, стаскивает мокрый плащ с плеч. Тот кюре, которого взяли тебе на замену, проведёт мессу. А к полудню ты вернёшься.
Он молча качает головой, поправляет одежду. Вероника в отчаянии заглядывает ему в лицо:
Ты же простудишься Ну как я могу тебя отпустить под такой ливень?
Я крепкий, не волнуйся обо мне.
Широкая ладонь тянется погладить светлые локоны Вероники, но та уворачивается, распахивает дверь и выбегает под дождь.
Чего ты боишься, Ксавье? Что люди осудят тебя? кричит она, сжимая кулаки. В этом доме некому тебя осуждать! Ни детям, ни слугам! А другим, о которых ты думаешь, не должно быть никакого дела до нас! Ты имеешь на меня право! Мы можем быть вместе, жить в одном доме! Не пару часов в неделю, тайком, как преступники! Это не жизнь, Ксавье
Он заносит её в дом, ставит босыми ногами на ковровую дорожку. С волос Вероники капает вода, пеньюар промок насквозь, облепил покрытую мурашками кожу. Молодая женщина замёрзла, губы дрожат.
Ты боишься публичного греха, Ксавье? Не это страшно. Грех это оставаться несчастным, отталкивая от себя то, что даёт тебе Бог.
Ксавье Ланглу молча запирает дверь, разувается, снимает плащ. Подхватывает на руки Веронику и уносит её в ванную, где долго растирает полотенцами. Она не говорит ни слова, прислушивается к дождю, барабанящему по окнам, отводит глаза. «Боится, понимает Ксавье. Она боится, что я уложу её спать и уйду, как всегда. Как всегда»
Мокрая тряпка пеньюара отправляется в таз с грязным бельём. Закутанная в большое полотенце Вероника сидит на коленях Ксавье на краю ванны.
Послушай, пожалуйста, негромко говорит он. Я постоянно думаю о том, для кого из нас Бог тебя вернул. Для меня или для Амелии. Чаще всего я сам себя убеждаю, что для Амелии. Это даёт мне силы быть в стороне, беречь вашу маленькую семью от себя. Я боюсь за тебя, за Амелию, за Жиля. Вы беззащитны перед людской завистью и злобой. Совершённое мной преступление бросает тень и на вас, как на самых дорогих мне людей. Это гонит меня прочь из вашего дома. Но в глубине души я верю нет, я точно знаю, что ты вернулась ради меня. Что Бог хочет, чтобы ты и я были вместе. Бог странный, Веточка. Всякий раз он ставит нас перед выбором. Даже когда всё очевидно, мы всегда делаем выбор внутри себя. Сегодня я хочу думать только о нас с тобой. Но как сберечь, если
Я поняла тебя, перебивает она мягко и обнимает его. Ты прав. В тебе всегда говорил здравый смысл. Но сейчас он подпитан страхом. Ксавье, я не боюсь слухов. Я не боюсь зависти. Позволь мне быть менее уязвимой. Верь в меня хоть капельку больше. Тебе будет спокойнее. И всё у нас будет хорошо.
Утром сонный Жиль, уже одетый на учёбу, спускается завтракать и застывает, открыв рот. За столом в гостиной сидит отец Ланглу и поглощает омлет с поджаренными полосками грудинки. Вероника, розовощёкая и растрёпанная, быстро подносит к губам чашку, пряча улыбку.