«Всегда восторженная речь». Что же, буквально? Именно так всегда? Тогда снова гм! Дальше больше: «Он сердцем милый был невежда». Да, да милый. Но все-таки невежда! Что ж так-то? После Канта, Шиллера и стократ после Гёте! Да прочитал ли он их хоть немного всерьез? И что? Продолжал «подозревать чудеса»?..
Неужели Ленский это и правда упрощенный до полупрозрачности сам Александр Сергеевич только не в семнадцать лет, а в двенадцать тринадцать? Глядя на поведение и образ мышления Владимира, а позже читая его стопроцентно пародийные вирши, поверить в такое объяснение легче легкого. «Куда вы удалились?» Воистину куда? Что ж, «Ленский три».
Приносим извинения за извилистость пушкинского сюжета, но шаг в сторону: вновь к образу Онегина. На сей раз речь о его деликатности в обращении с людьми. Судя по тому, что мы знаем об этом человеке, сие свойство ему, мягко говоря, не слишком присуще. Лучшая тому иллюстрация демонстративное поведение по отношению к соседям. Однако же: «Сноснее многих [Да ладно! Я.Н.] был Евгений // Хоть он людей, конечно, знал // И вообще их презирал, // Но (правил нет без исключений) // Иных он очень отличал // И вчуже чувство уважал». А как же! Иных очень. Вот, например: «В чертах у Ольги жизни нет // Кругла, красна лицом она, // Как эта глупая луна // на этом глупом небосклоне». «Онегин четыре». (Или всё же Пушкин семь?..»)
Наши волна и камень сходятся. Спорят. Обо всем. А чаще всего их тема страсти. Те самые, от которых Евгений, пресытившись, давно отстал. Ну ладно, это Онегин. А Ленский-то! Что путного мог сказать о страстях он?! Впрочем, на этом поле так отплясался непримиримый Писарев, что нам решительно ничего не осталось, кроме как молча зачислить Владимиру четвертое «штрафное очко» и пойти дальше к теме чистой юной его любви.
«как одна // Безумная душа поэта // Еще любить осуждена». Полноте, Александр Сергеевич, Вы ли это?! О каком таком поэте Вы тут изволите говорить? Конкретно назовите хоть одного из своих собратьев по задорному цеху такого, который чуть отрок, плененный своей избранницей, сохранил эту любовь до восемнадцати лет включая венчание! «Ни охлаждающая даль, // Ни долгие лета́ разлуки»Уж не ирония ли очередная эти Ваши слова о поэтах-однолюбах? Не самоирония ли?.. Очень, очень похоже.
В этих своих проявлениях Ленский настолько пародиен, что, в отличие от деликатного (гм!..) Онегина, сам автор не удерживается от прямой издевки: «Ах, милый, как похорошели // У Ольги плечи, что за грудь! // Что за душа!..» Ну Алекса-а-андр Сергеич!..
***
А нас на контрасте с надоевшим автору милым портретом Оленьки ждет встреча с музой Александра Сергеевича Пушкина, воплотившейся на сей раз в образ «барышни уездной // С печальной думою в очах, // С французской книжкою в руках».
В этом случае наш счет «штрафных очков» останется нулевым до конца. Почему это именно так, мы уже догадываемся.
***
Итак, она звалась Татьяной Всё, теперь серьезно! Никаких шуточек, никакого сарказма, никаких забалтываний. Начиная с ХХV строфы второй главы романа и еще очень долго мы слышим лишь голос Поэта, давным-давно переросшего восторженного юношу Ленского, Поэта с резким охлажденным умом и потому честного и с собой, и с нами. Слушающего голос разума, но и не утратившего способность слышать глас души.
Так Похоже, мы слегка отвлеклись от роли сухих зануд. Это всё Пушкин! Он слишком силен, когда «включается» в полную силу, лирику его так запросто в штыки не атакуешь.
Но к разуму. Охлажденному и честному.
Таня. Ни красоты, видимой кому-либо кроме Поэта. Ни румяной свежести. Ни легкого характера. Свои ее не приняли. Она ведь не умела ласкаться даже к матери. Как и играть с подругами. Осталось доверить ей еще и поэтический дар и Но это уж было бы слишком Пушкин создавал все же идеал женский (а до Марины, Анны и красавицы Белы было еще ох как далеко) Да и на что Пушкину девушка-поэт? А ей Онегин
Нет, автор искал совсем иной образ. (Да, его тоже он искал «в зеркале» и с этим клише не поспоришь.) А стихи А стихи Александр Сергеевич не доверил ни одному из героев. (Надеюсь, никто не думает, будто то, что сочиняет Ленский, это стихи?)
***
Перед нами три детства. Детство Евгения никаким образом не способное породить упомянутые метаморфозы ума и души. Детство и юность Владимира тоже не объясняющие его замерзание на стадии восторженного подростка. И, наконец, детство Татьяны. Каковая с самого начала была не от мира сего. Такой мы и увидели ее при первом появлении на сцене. Работая над этим психологическим портретом, Пушкин берется за кисть всерьез и пишет его на высшем уровне своего мастерства. Не только поэтического, но и человековедческого.
***
Перед нами три детства. Детство Евгения никаким образом не способное породить упомянутые метаморфозы ума и души. Детство и юность Владимира тоже не объясняющие его замерзание на стадии восторженного подростка. И, наконец, детство Татьяны. Каковая с самого начала была не от мира сего. Такой мы и увидели ее при первом появлении на сцене. Работая над этим психологическим портретом, Пушкин берется за кисть всерьез и пишет его на высшем уровне своего мастерства. Не только поэтического, но и человековедческого.
Именно с появлением Татьяны поэма «Евгений Онегин» (каковую смело можно переименовать в «Ай да Пушкин!») быть таковой перестает и становится в самом деле романом. Романом «Татьяна Ларина». Автор его тонкий психолог, а порой и грамотный психоаналитик. (Да, за век до появления самого понятия. Это вам не какой-нибудь шарлатан «Мартын Задека».) Этот автор не позволит себе ни единого «ляпа» в характере героини.
Сравнивая подробное (можно сказать, тщательное) отслеживание Пушкиным становления души Татьяны Лариной с легкомысленным проскальзыванием по поверхности двух мужских образов, мы видим Да ни черта мы не видим! Сравнивать тут попросту нечего. Но не переписывать же первые полторы главы наново. В конце концов, в этих полутора главах о ведущем герое их говорится честно, подробно и чаще всего на высоком литературном уровне в первом лице. А двое других Что ж, видно, не зря одного из них потомки обозвали «первым лишним человеком русской литературы», а другой только и нужен был автору в качестве жертвенного гм козленка. А заодно, раз уж подвернулся, как повод для окончательного расчета с поэтическим детством ХVIII века. Включая и детство самого Пушкина.
***
Татьяна. Чужая. Одинокая. Ни игр, ни кукол. Зато страшилки в детстве и романы в отрочестве. Все это вовсе не «откуда ни возьмись». От матери. Как рыцарь-романтик Том Сойер сформировался не сам собою, но стараниями книжной полки своей тетушки, так и трижды романтическая Татьяна Ларина приняла на себя нереализованные мечты своей матери. В отличие от которой не попала в поле действия максимы о привычке, заменяющей счастье. Как, впрочем, и истинный отецгероини Пушкин что бы он про эту «замену» ни писал в первом лице.
Но детство кончилось, и Татьяна вполне готова можно ее влюблять. В кого? А кого ждала ее душа? Вот в «кого-нибудь» и влюбим. Ибо интересна нам сейчас любовь как таковая, а не ее предмет. Ведь истинная любовь подобна пресловутому буддийскому хлопку одной ладонью и потому возникает в одиночестве. А значит, и способны на нее лишь очень немногие. Чужие. Вот почему, как бы это ни казалось странным, вовсе не шумный «романтик» Ленский почуял в Татьяне истинную жизнь, а начисто лишенный этой самой романтики Онегин охлажденным умом своего создателя. Потрясающая фраза: «Когда б я был, как ты, поэт» даже несмотря на предшествующее ей циничное «выбрал бы» одна из лучших жемчужин романа. Конечно, это не слова самого Онегина. Куда ему после брусничной-то воды. В этот момент сам Александр Сергеевич (забыв про свое правило не вмешиваться в жизнь героев, а позволять имсебя вести, лишь записывая за ними то, что увидит сквозь магический кристалл) попросту воплощается в Онегина и произносит эти слова его устами. Очень уж красиво вышло вот и не удержался. Ладно, он Пушкин, ему можно всё. Он еще и Ленского на дуэли убьет Впрочем, то не в порыве увлеченности, но лишь потому, что так было надо.
В остальном же Пушкин продолжает быть честным зрителем, не зная наперед, «чем все это кончится». Смотрите: «Ты в руки модного тирана // Уж отдала судьбу свою. // Погибнешь, милая, но прежде» Как мы знаем, кристалл выбрал иной путь: если кто тут и погибнет, то скорее модный тиран. Но не будем забегать
***
Очень, очень хочется поговорить об уникальном пушкинском юморе. Именно здесь, в строфах, посвященных развитию влюбленности Татьяны, он особенно тонок и блестящ. Однако у нас сейчас не то в предмете. Юмор отложим.
***
Мы добрались до хрестоматийного апофеоза романа переведенного Пушкиным с несуществующего французского оригинала письма Татьяны к К кому-нибудь. Ибо видела она предмет своей любви от силы час. Не сказав с ним двух слов, посидела в сторонке у окна пока гости пили свой морс за вощаным столиком. И бог бы с ним, с предметом даже самого письма героини нет.