Не мог Александр Сергеевич тут соврать честно сознался в своем авторстве. (Все мы знаем цену адекватности поэтических переводов. Что же говорить о стихотворном переводе прозаического текста)
Наш «переводчик» так высоко оценивает оригинал, что называет свой перевод бледным списком с живой картины. Вольно ему кокетничать: кто оспорит эту оценку, не видя оригинала? Ведь тот записан не на бумаге, но в самой душе Татьяны. То есть в душе Пушкина.
Однако наша цель оценка не поэтического творчества, а цельности характеров героев романа. Могла ли деревенская барышня, выросшая на французских романах своего времени (то есть на творениях отнюдь не пушкинского уровня) писать подобным образом? Пушкин подстраховался в объемном предисловии к своему «переводу»: дескать, романы романами, но и сама героиня личность. И потому ее письмо не клише с готовых образцов, а собственный умильный вздор. Происхождение которого и сам поэт, по его признанию, понять не может. (Ну еще бы, куда уж ему)
Итак. «Нет, ни за что на свете Я твоя!» Время покажет, кто тут чей. А все же ключевое место именно здесь: не просто признание в любви, но и клятва верности. «То воля неба».
И что же? Исполнит героиня эту клятву? вот вопрос, который единственно относится к цельности ее личности. Все прочее в письме действительно увлекательный и вредный умильный вздор. Ответ: да. Татьяна исполнит. Никому на свете не отдаст она сердца. Несмотря на сильнейшее разочарование в своем герое («уж не пародия ли он»), на долгую разлуку, на счастливое и очень небедное замужество. Она прошла испытание и вышла как золото.
Татьяна и это покажет время не влюбилась «в кого-нибудь». Она именно полюбила. Не шутя.
А что, так вообще бывает? Она же ничего про него не знала, ну вот совсем ничего! А мы, читатели, почему-то в такую любовь верим. Пушкин нас к этой вере готовил долго, тщательно и с максимальным вложением своего таланта. Ведь он хотел очень хотел поверить сам. Должна же существовать в подлунном мире хоть одна Не встречу, так создам ее сам!
***
Мы не поверили ни в умницу и эрудита Онегина, ни в восторженного романтика Ленского как не слишком верил в них и сам Пушкин. И ладно: в конце концов, они хорошо сыграли свои роли до появления на сцене главной героини. Тот Онегин, который проповедует Татьяне свое холодное и не слишком умное «учитесь властвовать собою» уже вполне зримый, без малейшей прозрачности. Для дальнейшего течения романа «Татьяна Ларина» портрет Евгения прописан достаточно. А детство и юные годы Фон есть фон, не будем его слишком пристально рассматривать. Нынешний Евгений интересен не только нам, но и Татьяне. И даже самому Пушкину. Как поведет он себя в сложнейших обстоятельствах, предложенных и пушкинским сюжетом, и реалиями российской жизни того времени? Увидим. Впереди многое, ведь минули всего три тетради
***
Что сказать про встречу в саду? Нового почти ничего. О возникших из ничего его уме, тонкости и эмпатии уже сказано. Они есть, и слава Богу. Вот разве что чисто тактическая придирка к психологической последовательности Онегина: она ему о любви, а он ей о браке. Да разве же под венец Татьяна его звала? Обидел девушку, циник холодноумный. Однако смотрите-ка: «Я вас люблю любовью брата // И, может быть, еще нежней». А вот это, Евгений, зря! Так любовь и вправду можно лишь еще сильней разжечь. Что в итоге и случилось. Такой профи, как Вы, мог бы это предвидеть.
И: «Не в первый раз он тут явил // Души прямое благородство» Александр Сергеевич, что Вам стоило хоть мельком упомянуть те разы первые? Как это раскрасило бы портрет героя! Муза, однако, будучи увлечена пустым мечтаньем, занялась ножками Потом увела Вас в ресторан, в кабинет к зеркалу, за кулисы Кисть Ваша летает. И Бог с ними, с душевными качествами героя: «докончу после как-нибудь». А читатель мучайся
Снова и снова никаких претензий! Пушкин бог, ему можно. Нам же довольно будет и того, что болезнь указана, а как лечить ее это уже Бог знает. Дай Бог другим поэтам создать нечто хоть отчасти подобное пушкинским эротическим ножкам и мы простим им все.
Татьяна, однако, пока мы тут отступаем, увы, увядает. Ленский восторженно и невинно, аки ангел, ждет дня венчания. Оленька, не будь дурочка, мудро молчит. Все на своих местах. А время идет и нужно чем-то занять главного героя. Автор и так уж не на шутку разогнался, уместив в несколько дней целую драму: первую мимолетную встречу Евгения и Татьяны, рождение любви, письмо с признанием и отповедь в саду. Невольно захочется передохнуть от подобной гонки, дать героине немного поувядать, а герою чем-то занять свою тоскующую Что же снова лень? Беда: в деревне ее решительно нечем занять. А муза снова ленится (а то и вовсе увядает, будучи воплощенной в героиню) и Пушкину приходится встать из-за письменного стола и просто, без затей, даже не пытаясь это скрыть, залезть в шкуру своего героя. Благо, поселил он его тоже просто и тоже без затей у себя в Михайловском. А что было делать? Ведь настоящий Онегин мог в деревне лишь умирать от скуки. Не превращать же его, в самом деле, в пьяницу с горя.
Татьяна, однако, пока мы тут отступаем, увы, увядает. Ленский восторженно и невинно, аки ангел, ждет дня венчания. Оленька, не будь дурочка, мудро молчит. Все на своих местах. А время идет и нужно чем-то занять главного героя. Автор и так уж не на шутку разогнался, уместив в несколько дней целую драму: первую мимолетную встречу Евгения и Татьяны, рождение любви, письмо с признанием и отповедь в саду. Невольно захочется передохнуть от подобной гонки, дать героине немного поувядать, а герою чем-то занять свою тоскующую Что же снова лень? Беда: в деревне ее решительно нечем занять. А муза снова ленится (а то и вовсе увядает, будучи воплощенной в героиню) и Пушкину приходится встать из-за письменного стола и просто, без затей, даже не пытаясь это скрыть, залезть в шкуру своего героя. Благо, поселил он его тоже просто и тоже без затей у себя в Михайловском. А что было делать? Ведь настоящий Онегин мог в деревне лишь умирать от скуки. Не превращать же его, в самом деле, в пьяницу с горя.
Итак, мы начисляем Онегину пятое «штрафное очко». Всего одно исключительно по нашему великодушию. Ибо Судите сами.
«А что ж Онегин?» Вы не поверите, читатель, честное слово! Помните? «Бывало, он еще в постеле проснулся заполдень и снова» И вот эта ярко выраженная «сова» встает в шесть (!) утра и отправляется налегке (то есть, millepardons, в одних панталонах) к реке, чтобы дважды ее переплыть. Брр! Онегин?! Он что же, учился плаванию? Где, когда, у кого? Дальше больше. После подобного едва ли не моржевания (ибо в Псковской губернии в шесть утра теплая вода в реке не водится даже летом) он вместо напрашивающегося в такой ситуации плотного завтрака всего лишь выпивает свой кофе, листая журнал (видимо, в халате), и лишь после этого одевался. Похоже, после такого нас ничем уже не удивишь. Но Пушкин все же попытается. Что там у Евгения дальше в распорядке дня? Романтическая прогулка Чтение Так, мало ему лесной тени и журчания струй он еще и читает! Ежедневно. Экий затейник Более того, как мы скоро увидим, читает со вниманием, отчеркивая ногтем на полях занявшие его места и делая карандашные заметки. Ладно, удивил. Что еще? Немного младой и свежей любви крепостной девушки; еще одна прогулка на этот раз верхом; изысканный обед Все это в одиночестве! Неудивительно, что такую жизнь на фоне прошлого Пушкин называет святой. Описывая ее легко и живо, без всякого насилия над собой. Ведь описание это чистая правда. Ну и что же, что правда эта не про Онегина, зато как приятно ее читать! Зачтено. («Штрафное очко», впрочем, отменять не станем: зануд-то никто не отменял.)
После такой приятно расслабляющей честности Александр Сергеевич невольно слегка расшалился и подарил нам один из своих волшебных полушутливых шедевров ХL строфу четвертой главы. Смешение стиха, нарочито простонародного («Уж Уж») с поэзией столь идеальной, что аж дух захватывает; полной магических аллитераций: «Лесов таинственная сень с печальным шумом» И Аполлон откладывает свою кифару: Поэт вновь ничтожное дитя мира; опять эти корявые крестьянские «ноябрь уж у» Ай да Пушкин! Знай наших! Вот как раз за такое ему и прощается всё!
Забудемся и да будет жалок тот, кто всё предвидит.
Так что и Онегину разрешено еще немного побыть Пушкиным. В конце концов, разве не он одно из воплощений поэта-творца? Ну да, не самых лучших его качеств, но все же воплощение. Вот пусть и поживут вдвоем в одном теле. Говорят, все творцы немного шизоиды.
Однако у них проблема. Они, изволите ли видеть, больше не могут переплывать речку. Зима. Замерзла речка. Бедняги Приходится с утра видимо, из-за тоскующей своей лени садиться в ванну со льдом. Онегину. В ванну. Со льдом Вот уж воистину лень так лень это вам не напряженное чтение записочек в петербургской постеле в полдень.
Потом шизоидный бильярд с собой (бильярду-то кто и когда Онегина учил?..) и приезжает Ленский. (Похоже, реальный Александр Сергеевич у себя в Михайловском извлекал Ленского прямиком из собственного отрочества. Не обедать же одному!)
***
Итак, автор дал героине несколько месяцев паузы, чтобы любовь ее в одиночестве окрепла. А герою несколько месяцев святой жизни. Последнее точно напрасно. Ибо предстоит сыграть ему роль отнюдь не святого, а, напротив, мелочного, злобного и неумного светского хлыща. И тут уже будет не до наших «штрафных очков» сам автор попросту удалит его из игры волевым решением. Да, снова отступив от своего же правила не вмешиваться. Иначе действие романа встало бы. Так что на именинах у Татьяны придется автору вытащить на свет того, петербургского Евгения. (Александр Сергеевич, так который же из Онегиных настоящий? « Знаком он вам? И да и нет».)