Зато Владимир Алексеевич любил нюхать табак.
Невыпитое шампанское
Всем казалось, что Владимир Гиляровский всю жизнь будет таким могучим, сильным, бодрым и выносливым здоровяком. В первую очередь это казалось самому Гиляровскому. Он совершенно себя не жалел. И в результате встретил старость с множеством самых разнообразных болезней.
Окорока и пироги остались в прошлом. Мария Ивановна по совету врачей кормила его жидкой гречневой кашей. Говорила, что в ней очень много железа.
Гиляровский возмущался:
Я уже вторую кочергу доедаю.
Тем не менее, от каши не отказывался.
Хранил в своем шкафчике бутылку «Аи». Говорил секретарю Николаю Морозову:
Я берегу ее на самый торжественный случай. Когда мне станет еще хуже, я соберу вас всех, близких мне, сам открою спрятанную бутылку, налью каждому из вас по бокалу шампанского, скажу каждому по экспромту и с поднятым искристым бокалом весело, радостно сойду на нет. Довольно было пожито.
Но когда смерть подошла совсем близко, он не был способен уже и на это.
Николай Гоголь: макароны и грушевый квас
Бедный чревоугодник
Несмотря на субтильное, и даже тщедушное телосложение, Гоголь был очень неравнодушен к еде. За чревоугодие писатель постоянно расплачивался несварением желудка и другими болезнями. Особенно трудно ему было сдерживаться на своей родине. Николай Васильевич писал в 1832 году Михаилу Погодину из полтавского села Васильевка, в котором прошло его детство: «Здоровье мое, кажется, немного лучше, хотя я чувствую слегка боль в груди и тяжесть в желудке, может быть оттого, что никак не могу здесь соблюсть диэты. Проклятая, как нарочно, в этот год, плодовитость Украйны соблазняет меня беспрестанно, и бедный мой желудок беспрерывно занимается варением то груш, то яблок».
Николай Васильевич никак не мог смириться с тем, что детство кончилось, и его пищеварительные способности уже не те. Писал все из той же Васильевки: «Понос только прекратился, бывает даже запор; иногда мне кажется, будто чувствую небольшую боль в печенке и в спине, иногда болит голова, немного грудь».
А в 1840 году откровенничал: «Я, чтобы освободить еще, между прочим, свой желудок от разных неудобств и кое-где засевших остатков московских обедов, начал пить в Вене мариенбадскую воду».
Любитель украинской кухни
Впрочем, не будем о грустном. Тем более, что многие расстройства Николая Васильевича были мнимыми. Доходило до того, что он вдруг начинал всех уверять, что у него желудок расположен вверх ногами. Якобы, это установил консилиум лучших парижских врачей.
Лучше порадуемся вместе с Гоголем его любимым лакомствам.
На завтрак Гоголь часто ограничивался одной чашкой чаю. Но уже за обедом он устраивал пиршество. Любил родную украинскую кухню вареники, галушки, всевозможные соленья. Пристрастил к ней своих приятелей москвичей и петербуржцев. Часто сам готовил для своих гостей.
А галушки специально для писателя делали у Нащокиных.
Очень любил котлеты из смешанного фарша свинина и говядина. Котлеты для него фаршировали еще одним фаршем, состоящим из гусиной печени, рубленых яиц, лука и мускатного ореха.
Будучи в Москве, предпочитал обедать и ужинать в Купеческом клубе. К предпринимательству он никакого отношения не имел, друзей среди купцов у Гоголя тоже особо не водилось. Просто ему нравилась еда тамошнего повара Порфирия наваристая, жирная и сытная. Как он привык на своей родине.
К алкоголю Николай Васильевич был равнодушен. Похоже, он даже его опасался. Впрочем, мог выпить полынной настойки она, видимо, больше всех прочих напитков напоминала лекарство.
Впрочем, по молодости Гоголь с удовольствием баловался спиртным. И даже придумывал клички напиткам. Вина у него были «квартальными» и «городничими». Ведь они наводили порядок в желудке, заполненном разными яствами. А жженка называлась Бенкендорфом.
Почему? Очень просто. Дело в том, что при приготовлении жженки возникает голубое пламя. Голубые мундиры в России в то время носили жандармы (вспомним лермонтовское «И вы, мундиры голубые, / И ты, им преданный народ»). А Александр Бенкендорф, соответственно, был шефом жандармов.
А еще писатель любил тюрю из картошки, хлеба, лука и кваса.
Мастер делать макароны
А еще писатель любил тюрю из картошки, хлеба, лука и кваса.
Мастер делать макароны
Но, оказавшись в Италии, Гоголь влюбился в итальянскую кухню. Она затмила все, включая ту же украинскую еду. Николай Васильевич писал из Рима Данилевскому: «В брюхе, кажется, сидит какой-то дьявол, который решительно мешает всему рисуя какую-нибудь соблазнительную картину неудобосварительного обеда Обедаю же я у Фалькона, знаешь, что у Пантеона? где жареные бараны поспорят, без сомнения, с кавказскими, телятина более сыта, а какая-то crostata с вишнями способна произвести на три дня слюнотечение у самого отъявленного объедала».
Доходило до абсурда. Гоголь мог в какой-нибудь траттории довольно плотно пообедать, расплатиться и уже собраться уходить. Но тут появляется другой посетитель и заказывает себе какое-нибудь блюдо. Николай Васильевич с завистью на него смотрит и требует себе то же самое.
Михаил Погодин так описывал итальянский полдник по сути, всего лишь легкий перекус Николая Васильевича: «Он садится за стол и приказывает: макарон, сыру, масла, уксусу, сахару, горчицы, равиоли, брокколи Мальчуганы начинают бегать и носить к нему то то, то другое. Гоголь, с сияющим лицом, принимает все из их рук за столом, в полном удовольствии, и распоряжается: раскладывает перед собой все припасы, груды перед ним возвышаются всякой зелени, куча склянок со светлыми жидкостями, все в цветах, лаврах и миртах. Вот приносятся макароны в чашке, открывается крышка, пар повалил оттуда клубом. Гоголь бросает масло, которое тотчас расплывается, посыпает сыром, становится в позу, как жрец, готовящийся совершать жертвоприношение, берет ножик и начинает разрезывать».
Привычку самостоятельно стряпать макароны Гоголь вывез из Италии в Россию. Часто он, придя в гости, доставал из карманов макароны и втолковывал хозяйскому повару, как именно их нужно сварить. После чего все из тех же бездонных карманов писатель доставал масло, пармезан, всяческие приправы и самостоятельно доводил блюдо до готовности.
Кстати, Гоголь любил недоваренные макароны.
Великий сладкоежка
Даже итальянское мороженое показалось ему лучше, чем французское. Гоголь писал в 1837 году коллеге Данилевскому из Рима: «Блюда за обедом очень хороши и свежи и обходится иное по 4 су, иное по 6. Мороженого больше не съедаю, как на 4, а иногда на 8. Зато уж мороженое такое, какое и не снилось тебе. Не ту дрянь, которую мы едали у Тортони, которое тебе так нравилось».
Хотя до этого мороженое из парижского кафе «Тортони» он дрянью не считал.
Вообще, Гоголь ужасно любил сладкое. Павел Анненков писал, как Николай Васильевич, будучи в немецком Бамберге, поинтересовался у него, нет ли поблизости «кондитерской или пирожной». «Пирожная» нашлась, и Николай Васильевич «выбрал аккуратно десяток сладких пирожков, с яблоками, черносливом и вареньем, велел их завернуть в бумагу и потащил с собой этот обед».
В карманах у Николая Васильевича практически всегда имелись пряники, конфеты, леденцы и просто куски сахару. Он постоянно что-нибудь жевал или грыз. И угощал этими лакомствами всех подряд, не только детей, но и взрослых.
У себя дома писатель всегда держал чай (в его время это еще не было устоявшейся русской традицией) к чаю же обычно находились булочки, калачи и прочие услады.
Михаил Погодин удивлялся: «И где он отыскивал всякие крендельки, булочки, сухарики, это уже только знал он, и никто более. Всякий день являлось что-нибудь новое, которое он давал сперва всем отведывать, и очень был рад, если кто находил по вкусу и одобрял выбор какою-нибудь особенною фразою. Ничем более нельзя было сделать ему удовольствия».
Повар на все руки
Гоголь очень любил квас из моченых груш и мастерски его готовил. А еще он варил козье молоко, добавлял в него ром, размешивал и приговаривал: «Гоголь любит гоголь-моголь». Хотя к настоящему гоголь-моголю этот напиток никакого отношения не имел.
А еще он любил за столом кидать хлебные шарики. И в течение дня выпивал очень много холодной воды.
Вообще же Николай Васильевич любил не только хорошо поесть, но и готовить. Макаронами, квасом и «гоголь-моголем» писатель, естественно, не ограничивался. А одно время всерьез задумывался о том, чтобы стать настоящим поваром. У него наверняка получилось бы.
Во всяком случае, Сергей Аксаков утверждал: «Если б судьба не сделала Гоголя великим поэтом, то он был бы непременно артистом-поваром».