Одним из немногих, кто попенял Георгию Пантелеймоновичу печатно, оказался его одногруппник по филологическому факультету, специалист по советской литературе Е. И. Наумов. В августе 1948 г. он отметил в одной из своих статей:
«Однако журнал Звезда еще далеко не полностью удовлетворяет высокие требования читателей. Все еще мало в нем произведений, посвященных послевоенному труду, отражающих жизнь сегодняшнего дня. Подчас некоторые писатели больше обращаются в своих произведениях к прошлому, чем к настоящему. В журнале были опубликованы художественно слабые произведения, в частности пьеса О. Берггольц и Г. Макогоненко У нас на земле»[86].
Что же касается автора погромной рецензии, С. Д. Дрейдена, то по причине своей нерусской фамилии он был причислен в 1949 г. к безродным космополитам, «разоблачен», получив во время проработки инфаркт миокарда, изгнан со всех мест работы, а 23 декабря 1949 г. арестован по доносу коллеги по писательскому цеху и приговорен к десяти годам исправительно-трудовых лагерей[87].
«Специалисты» по низкопоклонству: М. К. Азадовский, В. Я. Пропп, Б. М. Эйхенбаум
10 января «Литературная газета» опубликовала статью литературоведа В. И. Бутусова «Специалисты по низкопоклонству», посвященную ученым-фольклористам. Этот ныне забытый автор характерный представитель мощного пласта советского послевоенного литературоведения, был тесно связан с Управлением пропаганды и агитации ЦК ВКП(б) и, как было принято в таких случаях, одновременно трудился на переднем крае советской литературной науки в ИМЛИ имени Горького[88].
Начинает автор генеалогию «низкопоклонства» от профессора М. К. Азадовского:
«Характер и своеобразие русской литературы нельзя понять, не учитывая ее взаимодействия с устной народной поэзией. Великие русские писатели высоко ценили поэзию народа и пользовались ее сокровищами. Между тем, некоторые ученые специалисты рассматривают связь художественной литературы и устной поэзии с ошибочных, ложных позиций.
Известно утверждение М. Азадовского о том, что интерес Пушкина к творчеству русского народа был вызван влиянием идей, проникающих в Россию с Запада.
Азадовский не один в своих заблуждениях. В сборнике Песни русских поэтов (редакция, статьи и комментарии И. Розанова) проф[ессор] Розанов утверждает: Если сравнить количество песен (Пушкина. В. Б.), являвшихся подражанием русскому фольклору, с количеством песен, навеянных чужим фольклором, то окажется, что вторых значительно больше. Следовательно, русской песенной лирике Пушкин уделял сравнительно мало внимания.
Путем внешнего арифметического подсчета тем и сюжетов исследователь искажает творческий облик Пушкина, умаляет значение русской народной поэзии для его творчества.
Проф[ессор] В. Пропп в пространной статье Специфика фольклора фактически утверждает невозможность изучения народного творчества. Народная поэзия, говорит он, акт малоизученных форм сознания. В этой поэзии поступают так, а не иначе, не потому, что так было в действительности, а потому, что это так представлялось по законам первобытного мышления. Это мышление и вся система первобытного мировоззрения должны быть изучены. Иначе ни композиция, ни сюжеты, ни отдельные мотивы не смогут быть поняты. Так как первобытное мышление, очевидно, кажется профессору непостижимым, то и народное творчество переходит в разряд непознаваемого.
Художественную литературу проф[ессор] Пропп объявляет продуктом иного, высшего сознания. Таким образом, проф[ессор] Пропп отгораживает ее от народного творчества непреодолимой стеной. Для народной поэзии оказываются неприменимыми методы исследования, принятые для изучения литературы. Художественный опыт поэтического творчества народа изымается из сферы литературоведения»[89].
Затем автор еще раз возвращается к М. К. Азадовскому:
«Возьмем, к примеру, сборник Фронтовой фольклор, составленный в 1944 г. В. Крупянской под редакцией и с предисловием М. Азадовского.
В исследовании, предпосланном этому сборнику, составитель исходит из тех же антинаучных теорий, по которым поэтическое творчество народа объявляется переделкой или переосмыслением старого.
В качестве примеров фронтовой песенной лирики составительница сборника приводит образцы популярнейших песен фронтовой молодежи, вроде: За три года в армии вся любовь забудется, или преподносит творческую историю песни о молодом парне, позабытом девушкой.
В качестве мудрых народных выражений публикуются: машина системы Рено имеет две скорости: тпру и но (лошадь); ласкательное прозвище советского ястребка Яшка-приписник. Или: На бой идти нужно, как к невесте. Нет нужды приводить все перлы этого сборника, выдаваемые за фронтовой фольклор»[90].
21 января 1948 г. большой «поклонник» Б. М. Эйхенбаума сотрудник аппарата ЦК ВКП(б) Б. С. Рюриков выступил в партийной газете «Культура и жизнь» со статьей «О творчестве Л. Толстого и некоторых его истолкователях». Посвящена она, казалось бы, грядущему юбилею писателя:
«В 1948 году исполняется 120 лет со дня рождения Л. Н. Толстого В связи с этой годовщиной еще более усиливается интерес нашего народа к творчеству великого писателя, возрастает стремление советских людей глубже уяснить историческое место Толстого в развитии русской и мировой литературы. За последние годы появился ряд книг и статей о Толстом, и законен вопрос, насколько отвечают эти работы высоким требованиям, предъявляемым к ним»[91].
Как выясняется из текста статьи, работы этим требованиям не отвечают:
«Некоторые литературоведы в своих характеристиках произведений Толстого отходят от тех гениальных по своей глубине и всесторонности оценок, которые даны творчеству Толстого В. И. Лениным. Работа некоторых литературоведов о Толстом по существу есть не что иное, как попытка смягчить критику реакционных сторон творчества Толстого, уклониться от разоблачения ложных и вредных идей в его мировоззрении»[92].
Таковыми оказываются работы В. С. Спиридонова, Н. К. Гудзия, Н. Н. Гусева и Б. М. Эйхенбаума. Относительно последнего автор пишет:
«Советский литературовед не летописец, спокойно и равнодушно рассказывающий о писателях прошлого, он сам носитель и выразитель той высокой идейности, которая всегда отличала передовую русскую литературу. Ленинский принцип партийности литературы требует отчетливого отношения к явлениям прошлого, разъяснения значения передового, идейного творчества, глубокого и боевого раскрытия вредности отсталых, реакционных теорий.
Между тем до сих пор не преодолен ложный академический объективизм, и некоторые авторы в нейтральных тонах говорят о явлениях, требующих ясной и четкой оценки.
Автор статьи о Толстом в 54м томе Большой советской энциклопедии Б. Эйхенбаум, говоря о религиозных исканиях Толстого, ограничивается такой характеристикой:
В своих религиозно-философских сочинениях Толстой разоблачал церковь, стремясь восстановить чистое (?) христианство с его учением о любви и о непротивлении злу насилием .
Автор забыл сказать, что в религиозно-философских сочинениях Толстого проповедуется мистицизм, отрицается общественный прогресс, ниспровергается наука, религиозное очищение противопоставляется революционной деятельности. Он оперирует словечками о чистом христианстве, как будто правомерно само деление религии на чистую и нечистую.
Автор не раскрывает, в чем же вредность толстовского непротивления злу. Он забывает слова Ленина, писавшего, что в произведениях Толстого содержится проповедь одной из самых гнусных вещей, какие только есть на свете, именно: религии, стремление поставить на место попов по казенной должности попов по нравственному убеждению, т. е. культивирование самой утонченной и потому особенно омерзительной поповщины.
Так дурной объективизм оказывается очень удобной формой умолчания о реакционной сущности толстовщины.
Кому не известно, что представляла собой в истории русской общественной мысли толстовщина? Толстой смешон, как пророк, открывший новые рецепты спасения человечества, и поэтому совсем мизерны заграничные и русские толстовцы, пожелавшие превратить в догму как раз самую слабую сторону его учения, писал Ленин»[93].
Если указанные статьи В. Бутусова и Б. Рюрикова представляют собой варианты прежних обвинений и даже кажутся сдержанными, то программная статья Ан. Тарасенкова «Космополиты от литературоведения», напечатанная в февральской книжке «Нового мира», выводит обвинения на более серьезный уровень.
Критик Анатолий Кузьмич Тарасенков (19091957), ныне известный лишь в качестве выдающегося собирателя русской поэзии ХХ в., в то время занимал входящий в номенклатуру ЦК ВКП(б) пост заместителя главного редактора журнала ССП СССР «Знамя», а все его критические статьи писались исключительно «в духе текущих директив»[94].