2.
У Джа с утра раскалывается голова, и Джен перепрятывает обезболивающее по самым тайным уголкам дома и сада. Но куда там, разве утаишь что-то от ходячего рентгена? И передозировкой не запугивается, у него, видите ли, организм по-другому устроен.
Только к полудню стихли партизанские бои.
Послушай, Джен, а давай
Он валяется на излюбленном диване в гостиной, свесив ноги в драных тапках через подлокотник, чтобы не разуваться. Этот диван задвинут прямо под лестницу на второй этаж, и к самой лестнице снизу прикручен телевизор, у которого во вселенной Джа существует всего два режима: либо он орет на весь дом, либо включен без звука, ради мельтешащих перед глазами картинок, не мешающих внутреннему монологу или читающему на соседнем диване Джену.
Давай свалим куда-нибудь хотя б на неделю, а? Джа швыряет мелкой подушкой через всю комнату, и Джен вынужден отвлечься от «Источника» Рэнд. Так, чтобы на самолете.
В Африку что ли?
Да хоть в Африку, хоть в Индию! Забуримся к какому-нибудь племени, слона приручим.
За неделю не приручится, прикидывает Джен с серьезным видом. И нафиг тебе слон? Будет тут ходить по дому, хоботом махать. Может, не стоит?
И правда, у нас же ты есть, Джа ловит брошенную в ответ подушку и зажимает ее между коленей. Просто Так все осточертело. Сидим как на поводке. Мне как-то
Тесно, догадывается Джен. Сколько мы здесь торчим безвылазно? Года два есть, да? А тебе и в голове собственной тесно, раз болит. Кстати, как? Отпустило хоть немного?
Отпустило.
Свернув с темы, они замолкают на долгие минуты. Джа пялится в немой экран, Джен смотрит сквозь громадную, припаркованную в углу вазу из расписной глины, и оба не видят ни того, ни другого.
Ты ведь знаешь, нам нельзя уезжать, Джен акцентирует «нам», без слабины в голосе, жестко и категорично. Твои приступы участились. Вот затянется перерыв хотя бы на месяц, как раньше, обещаю, смотаемся куда-нибудь. Может, даже через океан, раз тебя так на просторы тянет.
А если передышки больше не будет? Джа раздраженно сбрасывает с дивана ноги. Глаза как два прицела, пальцы вот-вот проделают дырки в диванной обивке. Мы столько городов сменили, везде одно и то же. Где-то реже, где-то чаще. Мне что теперь всю жизнь ныкаться, чтобы обратно в психушку не загреметь? Ты понимаешь, что куда бы я ни сунулся, эта дрянь мне все портит.
Джен понимает и молча ждет, пока Джа выговорится. Вспомнит, как в шестнадцать, отключившись, разбил свою первую машину, в девятнадцать упал прямо на сцене, как в двадцать три загремел в наручники возле трупа мальчика, которого надеялся спасти. Джен знает, куда бы Джа ни пошел, его дар-проклятье болтается толстой удавкой на тощей шее пророка. Ему, действительно, должно быть тесно и душно. Поэтому Джен дожидается финала тирады, чтобы сказать:
Ты прав, Джа. Но разве ты себе простишь?
Смерч стихает.
Нет, конечно, вздыхает пророк. Усмехается. Совесть не позволит. Рыжая, кривоногая такая совесть, чтоб тебя.
Я не рыжий.
Хоть с кривоногим смирился, бурчит Джа, снова складывая ноги на подлокотник.
Джен вытягивается на диване и демонстративно утыкается в книгу. Он перечитывает абзацы по несколько раз, потому что между ровными строчками вальяжно шествуют слоны со сморщенными, толстокожими ногами, а в комнате будто становится по-африкански жарко и душно.
Ближе к вечеру, когда солнечный свет растягивается красной полосой на горизонте, появляется работа. Помятый грузовик подкатывает к гаражу и нетерпеливо орет гулким, протяжным сигналом. У водителя, нанятого для перевозки, нет ни трапа, ни досок. Припоздай Джен на минуту, старенький Днепр попросту скинули бы с кузова. А мотоцикл хороший, добротный, притом ухоженный, с первого взгляда видно. Для хозяек двух женщин лет тридцати и пятидесяти на вид этот байк не просто груда железа, их коробит от небрежности мужлана и стыдно перед Дженом за хамское обращение.
Вот и звони по объявлениям, расстроено жалуется младшая стоящему рядом Джа, пока ее мать расплачивается с грузчиком. Надо было давно самой научиться ездить, да все никак.
Отцовский байк? спрашивает Джа, догадавшись.
Да. Вроде как наследство. С детства меня на нем возил. Пару раз садил за руль, когда еще была маленькой, так у меня потом руки скрючивало. Попробуй, удержи такую тушу.
Тяжелый мальчик, соглашается Джа. Улыбается хозяйке так, что морщинка меж ее бровей разглаживается. Сколько хотите за него?
Нам знакомый говорил, вмешивается старшая, что его можно продать за сто тысяч. Он в машинах разбирается и в мотоциклах тоже.
Соврал знакомый, если он вообще существует. Дороже пятидесяти они не продали бы, даже будь мотоцикл в масле. Джен пока не готов ответить, он только сверил номера рамы и двигателя с указанными в документах, но в начальной оценке, вроде, не ошибся состояние байка на самом деле великолепное.
«Заботливый у тебя был хозяин», шепчет Джен мотоциклу, дергая кикстартер. Байк отвечает ровным гулом и на поворот ручки газа откликается моментально. Бодро мигает светотехникой. Давай теперь прокатимся.
Джен садится на мотоцикл, и старик Днепр бодро рвет с места под растерянное хозяйское «куда?!». Ничего, Джа объяснит им и про коробку передач, и про подвеску, которые непременно нужно проверить, потому что этот байк Джен пускать на запчасти не намерен, эти колеса свое еще не откатали.
Сорок, называет Джен, подъезжая к хозяйкам, и глушит мотор. Только за отличное состояние даю такие деньги. Мотоцикл старый, вы его больше чем за тридцать тысяч не продадите. По крайней мере тем, кто разбирается.
Вот говорила тебе, что машину отпускать не надо! заводится старшая. За сорок! Ну ничего себе! Мне говорили, ему цена не меньше сотки. Вот как теперь назад повезем, спрашивается? негодует она, глядя на дочь. Ну что смотришь? Звони опять этому, может, недалеко уехал. За тридцать я лучше Храпову продам. Он спрашивал.
Он его угробит, жалеет дочь. Морщинка снова между бровей, пальцы дергают туда-сюда замок сумки. Давайте за пятьдесят, просит она не Джена Джа, который в торг никогда не вмешивается.
Мы не можем, отвечает он. Но зато мы сделаем из вашего мотоцикла такую конфетку, что байкеры с руками оторвут. Подлатаем, распишем агрессивно. У байка вторая жизнь начнется. Этот парень достоин большего, чем просто возить в прицепе навоз по какой-нибудь ферме. Если захотите, можем показать, что получилось, чтобы на улице узнавали.
Дочка впервые переводит взгляд на Джена, и он, сидя на байке, разводит руками все верно. Мать хочет возмутиться, но дочь пресекает:
Ма, это все-таки мое наследство, правда же? Оформляйте.
С ней больше не спорят.
Джа исчезает в доме, чтобы распахнуть запертые изнутри ворота гаража, и появляется уже с документами наперевес и деньгами в кармане.
Не жалейте, он в хороших руках, доносится до Джена сквозь гул мотора, когда колеса Днепра пересекают порог мотопарка. Он пристраивает байк между собратьями по литражу и запирает ворота.
Вернувшись в дом, Джен застает клиентов гостиной, озадаченных договором. Заметно, что сидеть на стульях в комнате, уставленной тремя диванами, им неудобно, но стол всего один и выдвинут в центр.
Да, это мы берем на себя, поясняет что-то Джа. Вам надо только расписаться здесь, здесь, здесь и вот здесь. Все. Поздравляю! Вы передали мотоцикл в надежные руки. Правда, Джен?
Джену ничего не остается, как кивнуть дочери и ее недовольной матери. Он уселся на излюбленный свой диван у окна, чтобы быть подальше от бюрократической возни и уткнулся в книгу, пока Джа играется в заботливого парня.
Если вы хотите, здесь, напротив есть классный бар, Джа стучит бумагами по столу, выравнивая стопку. Можно отметить сделку.
Смущенная дочка бросает взгляд на насупленную мать, пока синеглазое чудовище прожигает ее улыбкой Орфея. Насквозь, не отрываясь.
Нет, спасибо, отказывается она с явным сожалением. И наскоро собирает документы, шурша бумагой.
Запах ее духов остается в комнате, даже когда за прикрытой снаружи дверью смолкает голос.
Клеить клиентов низко, подтрунивает Джен. Но шутка не зашла, веселость и радушие Джа выдуло из дома вместе с гостями.
Все существо пророка хмурится и рокочет внутренней грозой.
Вообще-то у девушки горе, огрызается Джа, раскладывая бумаги по папкам. У нее отец умер, ей поговорить с кем-то нужно. И ты отлично знаешь, что об этом я думал в последнюю очередь.
Зато она в первую.
Я ж не виноват, что меня хотят, раздражается Джа. Но тут же меняется. Будто стекленеет, теряет фокусировку.
Джа? инквизитор вскакивает с дивана, на подлете цепляется за ножку выставленного стула и, едва не растянувшись на ковролине, подхватывает друга за плечи. Джа, опять?