НАД ВОЛГОЙ
Ещё не ночь, уже не вечер.
В реке зари лимонный блеск,
а берегов крутые плечи
окутал сумрак. Водный плеск
в надволжский парк летит и в шёпот
листвы вливает томный стон.
За парком слышен фабрик рокот
да улиц ропоты и звон.
Над левым берегом, над рощей,
восходит красная луна,
и свет её с зарёй полощет,
мешает тёмная волна.
Уставший мир привстать стремится,
но сна не может превозмочь.
На деревах примолкли птицы.
Вот-вот нас всех накроет ночь.
РЕКА
То небо синее, то тучи,
То солнца диск, то диск луны
И звёзды мелочью сыпучей
В стекле реки отражены,
Когда по прихоти погоды
Не крутят ветры волн кольцо
И можешь ты, склонившись к водам,
Увидеть в них своё лицо.
Увидеть шрам на гребне носа,
Виски в печальной седине
Но что таят речные плёсы
В своей текучей глубине?
Кто там плывёт во мгле подводной?
Сомы меж стеблями травы?
Или утопленник безродный,
Лишённый татем головы?..
Что там скрывают, как засады,
Ходы песчаных катакомб?
Войны прогнившие снаряды?
Сырой тротил авиабомб?
Или поблёскивают под течью
Неспешных вод и длинных лет
Там с пальцев спавшие колечки
И клады древние монет?..
Жизнь, как река, необычайна
Мне не обличием своим,
А тем, что истина и тайна
Судеб скрываются под ним,
Что чьей-то волей наши души
В незримом плавятся огне
Мы видим все, что есть снаружи.
Блажен, кто видит в глубине!
1. ИЗ ПРОРОКА ИСАЙИ
Одолела нас властная скверна
То кнутом, то цветным калачом.
Где Юдифь, что главу Олоферна
Отсечёт в два удара мечом?
Мужи стали трусливы по-бабьи,
Юны глупы, как стадо ягнят.
Плески рыбьи да сопельки рабьи
Вязью улиц летят и висят.
Как достоинства славят пороки
Трубадуры всех новых господ.
Где горящие верой пророки,
Что за правду поднимут народ?!
«Облачной почвы грядки»
Облачной почвы грядки
Ветер рыхлит, как глину.
Солнце играет в прятки
С древней речной долиной
То подмигнёт ромашкам,
То ускользнёт за облак
Так, что темно букашкам
Между травинок волглых.
Солнца букашки просят,
Луч путеводной нитью:
Много уж лет не косят
Эти луга над Ситью;
Спутались дико травы,
Трудно сквозь них пробраться;
Грустно букашкам, право.
Грустно и мне здесь, братцы:
Не промычат коровы,
Не прогорланят певни;
Спят на холмах сурово
Брошенные деревни,
В чёрном бурьяне грядки,
Пруд заплывает тиной
Люди играют в прятки
С древней речной долиной.
НА ЛУГУ
От вечных слов, от слов высоких,
Что дали Гегель и Платон,
Меня уводит пыль дороги
Под в взбитых сливках небосклон.
Средь колокольчиков и кашки,
Среди ромашек и гвоздик
Куда загадочней жизнь наша,
Чем среди толстых умных книг.
Ярилы лик горит опалом,
Шмели летят подобьем пуль,
И тайну древнего Купалы
Раскроет вечером июль.
Душа полна речным простором,
Светла, как воды, голова,
И, может быть, сойдут к нам скоро
Иные вечные слова.
У РЕКИ
На берегу реки у дум в плену
Сидел полдня на камне-оковалке.
Сидел, молчал, глядел на быстрину
Да на стрекоз, игравших в догонялки.
Сверканье струй и музыка воды
В душе рождали странные потоки,
Как будто нет ни смерти, ни беды
И вечен запах почвы и осоки,
И никогда на эти берега
Пластом не лягут снежные морозы
Текла река, склонялась к ней куга,
Глаза на них таращили стрекозы.
Река текла, качались камыши
У быстрины лениво и беспечно
А может быть, то, что внутри души
Порой течёт, на самом деле вечно?
СТРЕКОЗА
Стрекотунья-хохотунья,
голубая стрекоза,
у тебя полны июня
телескопные глаза.
Видишь справа, видишь слева
в сетке радужной миры,
трав надводных королева,
бичеватель мошкары.
Ты мне села на колено,
изогнула гибкий стан,
и стекает смеха пена
по хищнеющим устам.
Лучше б мне с тобой носиться
над прохладами реки,
чем над буквами томиться
в знойном мареве тоски.
Как бы мне с тобой метаться,
совершенный вертолёт,
и для отдыха спускаться
на кувшинок белый лёд!
Только ты четырёхкрыла,
шесть имеешь цепких лап;
у меня же руки-вилы
да ступни для страха жаб.
В этих членах мало толку:
хоть и ум в глазах горит,
для тебя я с виду только
неподъёмный инвалид.
Пусть умильно корчу рожу
и плету из букв цветы,
я лишь тёмное подножье
для летучей красоты!
ГРОЗА
СТРЕКОЗА
Стрекотунья-хохотунья,
голубая стрекоза,
у тебя полны июня
телескопные глаза.
Видишь справа, видишь слева
в сетке радужной миры,
трав надводных королева,
бичеватель мошкары.
Ты мне села на колено,
изогнула гибкий стан,
и стекает смеха пена
по хищнеющим устам.
Лучше б мне с тобой носиться
над прохладами реки,
чем над буквами томиться
в знойном мареве тоски.
Как бы мне с тобой метаться,
совершенный вертолёт,
и для отдыха спускаться
на кувшинок белый лёд!
Только ты четырёхкрыла,
шесть имеешь цепких лап;
у меня же руки-вилы
да ступни для страха жаб.
В этих членах мало толку:
хоть и ум в глазах горит,
для тебя я с виду только
неподъёмный инвалид.
Пусть умильно корчу рожу
и плету из букв цветы,
я лишь тёмное подножье
для летучей красоты!
ГРОЗА
Гроза обложила деревню
В небесной близи и дали.
Под громом трясутся деревья
Над дрожью травы и земли.
И молний чешуйные взмахи
Хвостятся в небесных ручьях,
Рождая и искры и страхи
В твоих затенённых очах.
Вот щука грозовая вволю
Прошила хлябь неба до дна
И факелом вспыхнула в поле
Соседского сена копна.
Любимая, страхов так много
Живёт на Руси испокон!..
Давай же помолимся Богу
На тёмные лики икон
За русское право и лево,
За хлеб и сохранность жилья,
За то, чтоб не вспыхнул к нам гневом
Громовый возница Илья,
За то, чтобы к божьей лазури,
Души напрягая весло,
Прошли мы сквозь грозные бури,
Проплыли сквозь адское зло!
ЛЕШАЧИЙ ХОЛМАН
Я забрёл на Лешачий холман
в зацветающем солнцем лесу.
По логам волокнился туман,
поднимая на воздух росу.
На холмане под блеском берёз
в ней сверкали черничник и мох;
солнца луч, словно цапельный нос,
пил её под чуть слышимый вздох
Я два раза спускался в ложок,
чтобы дальше пройти сквозь туман,
но кустарник толкал меня в бок
и опять выгонял на холман.
Я на солнце пытался идти,
но оно, пролетая мячом
в мелкий ельник, что встал на пути,
возвращалось за левым плечом.
А в просвете кустов вдалеке
на секунду-другую возник
что-то нёсший в заплечном мешке
с посошком бородатый старик.
Ах, Лешачий холман, ты беда,
ещё дед говорил мне, хуля:
«Кто зайдёт на него, тот всегда
не по разу даёт кругаля.
Видно, кем-то начертан здесь круг
непонятных энергий и сил.
Я и сам в своём детстве не вдруг
здесь с холмана с отцом выходил,
а отец знал до кочки весь лес,
помнил каждую тропку в кустах»
И вот в душу влезает, как бес,
первобытный щекочущий страх.
Осеняю трёхперстным крестом
свою грудь, свои плечи и лик
и гляжу под засохшим листом
усмехается мне боровик,
а чуть дальше ещё три рядком;
страх забыв, вынимаю свой нож
Через час с полным я кузовком,
весь промокший, на беса похож.
Из логов источился туман;
вся роса забралась под лопух.
Наугад я иду сквозь холман
и как раз выхожу на тропу
Вот и ельника чёрного край
Вот и к полю бегущий родник
Жаль, что мне не поведал всех тайн
обсмеявший меня боровик.
«Слова меняют смысл»
Слова меняют смысл,
как человек желанья
С теченьем дней и лет, с ветшанием телес.
Для деда моего, что в поле вышел ранью,
Иным был свет зари, иным был свод небес.
Живой была земля,
живым был каждый стебель
И ржи, и ячменя, мерцающий в росе,
И божий лик всегда он въяве видел в небе,
И божий мир
всегда пред ним вставал в красе.
И четырёх сынов да трёх упрямых дочек
Он, пахарь,
в жизнь поднял и Богу преподнёс.
А в смерть ушёл легко,
как в сон спокойной ночи,
Пред смертью объявив,
что звал к себе Христос.
И смерть его тоской
на ближних не повисла,
Остался мудрый лик, остался мудрый свет